Гладиатор вскинул голову:
– Конечно!
– Она прислала человека, с которым передала вот это, – охранник незаметно сунул ему в руку маленькую склянку из темного стекла. – Это их самаритянское снадобье. Велела нанести на рану перед сном.
Урсус спрятал предмет за пазуху.
– Еще она просила справиться о твоем здоровье. Что передать?
– Скажи, все прекрасно! И… что я снова хочу ее видеть.
Охранник хотел было отойти, но Урсус поймал его за рукав:
– Скажи, зачем ты помогаешь мне?
Тот усмехнулся.
– Я просто хороший человек.
– Благодарю тебя, друг! – с чувством произнес Урсус.
Охранник выдернул руку.
– Какой я тебе друг?! Мне заплатили, дуралей!
При воспоминании об Орит на душе у Антона Сергеевича потеплело.
«Да нет. Не все они так плохи… А та несчастная женщина, возможно, хотела отомстить за смерть мужа и приготовила кинжал или яд для его убийцы.»
Когда пир уже подходил к концу, из сада донесся недурно разложенный на два голоса «Gaudeamus». Высокий, почти женский голос немного картаво, но душевно и с надрывом выводил основную тему, а приятный тенор вторил ему на идеальной латыни.
IX.
Из-за ранения Урсус на следующий день был освобожден от участия в играх, а потому проспал почти до полудня. Разбудивший его охранник объявил:
– Гней заботится о тебе, как папа. Он известил твою самаритянку, что ты сегодня свободен. Она ждет тебя к обеду. Я бы на твоем месте уже не завтракал – о самаритянской кухне ходят легенды…
«Так вот как старый жлоб решил возместить свой убыток из-за моего вчерашнего отказа, – понял Урсус. – Что ж, я не против…»
Охранник оказался прав: обед был великолепен. Среди вкуснейших блюд, любовно подобранных хозяйкой, тонким и экзотическим вкусом выделялся ягненок, запеченный в земляной яме. Разделив трапезу с Урсусом и утолив жажду желтым галльским вином, Орит пришла в расположение побеседовать.
– Расскажи, что еще есть в твоем времени, чего нет в нашем?
– Чем тебя удивить?.. – Антон Сергеевич задумался ненадолго. – Люди умеют летать.
– Они отрастили себе крылья?
– Нет. Построили железные машины, которые поднимают их в небо.
– Железные?
– Ну, если быть точным – металлические.
– Не из легкого бамбука, не из китайского тонкого шелка… Из металла?
– Да.
– Ох, медвежонок, ты все-таки сумасшедший…
– Этот металл очень легкий, такого еще нет у вас… – тут Антон Сергеевич решил немного вспылить. – Будешь обзываться, вообще не буду больше ничего рассказывать!
– Не обижайся, – Орит обезоруживающе улыбнулась. – Скажи лучше. Если у вас есть такие машины, которые могут делать за людей тяжелую работу, думать за них и даже носить по небу, значит у вас настал рай земной?
– Нет. Вовсе нет.
– Но почему?! Чего вам не хватает? Манны небесной? Амброзии? – возмутилась она.
– Да просто люди разные. Кто-то счастлив, кто-то нет…
– Послушай, – Орит остановила жестом его жалкую попытку оправдать откровенную нелепость. – Я не говорю сейчас о тех, кому скучно и в райских кущах. Или о тех, кому в аду хорошо, потому что не холодно… Чем больше сытых и хорошо укрытых от непогоды людей, тем ближе царствие небесное на земле. Неужели при всех этих ваших машинах человечество не стало жить лучше?
– В общем, конечно, лучше. Люди стали цивилизованнее. Рабство запретили. Но все равно есть те, кто ни в чем не нуждается, а есть и неимущие.
Орит заметно погрустнела:
– Я так и знала… Человеческая природа никогда не измениться. Как были люди животными, так и останутся…
– Да перестань. При чем здесь животные? – отмахнулся Антон Сергеевич.
– Только не начинай это старую как мир песню о том, что животные лучше людей и никогда не будут убивать из удовольствия или от жадности…
– Это настолько старая песня? – удивился он.
Она не обратила внимания на этот вопрос.
– Что происходит, когда волчья стая настигает оленя? – она вскочила и принялась сопровождать свои слова выразительными телодвижениями. – Сначала к туше пристраивается вожак, потом все остальные, по иерархии. Одни едят жирные куски, другие глодают копыта. И если кто-то попробует посягнуть на долю более сильного, то тут же будет жестоко наказан или даже убит… Посмотри. Ты – Медведь, тот – Пантера, этот – Лис. Чему вы подражаете? Звериной беспощадности? Жадности? Умению убивать? Пока люди не перестанут уподобляться животным, не станут они счастливы. Пока в человеке живет зверь, он будет жесток и жаден. Разум дан человеку, чтобы отличаться от неразумных тварей. Чтобы, избавившись от низменных инстинктов, познать суть вещей, уподобиться богу и обрести бессмертие!
Глаза самаритянки были широко распахнуты и блестели. Она замерла в экспрессивной и грациозной позе. Антон Сергеевич смотрел на нее восхищенно, как будто открывая для себя заново. Сейчас он ясно понял, что больше не может относиться к Орит как к забавному приключению, что встреча с ней – это лучшее из всего, что случалось с ним в обеих жизнях… Она заметила этот взгляд, поправила растрепавшиеся волосы и села на свое место. Печально подытожила:
– Но нет. Никогда человек не убьет в себе зверя. И вечно будет он волком для ближнего своего…
Помедлив, Антон Сергеевич сказал:
– Орит, ты прекрасна! И… я как будто слышу свои мысли в твоих словах.
– Это не совсем мои слова. Так учил меня отец, мои учителя. А их в свою очередь целый сонм мудрецов, живших до них.
Следующие пять дней игр прошли по единой схеме. До обеда Урсус отсыпался после ночи, проведенной с Орит. Потом его отводили на ипподром, где он, как исправный цирковой артист отрабатывал на арене свою часть представления. Он легко выигрывал поединки; то ли опыта набрался, то ли самые сильные соперники закончились в первые дни. Урсусу приходилось сдерживаться, чтобы не портить зрелище, а заодно дать сопернику оказать «достойное сопротивление», что позволяло избежать смертельного вердикта. И если Урсусу удавалось скрывать это от зрителей, которые пребывали в перманентном восторге от его непобедимости, то для гладиаторов его ухищрения были очевидны, и он день ото дня чувствовал, как росли уважение и благодарность к нему товарищей по оружию.