Ворон промолчал.
– Тебя не учили вежливости? – спросил Эдвард, обращаясь к нему.
Ворон осклабился.
– Здравствуй, девочка, – сказал он. – Ты пришла не в то место. Уходи, пока не поздно.
– Я не из пугливых, – сказала Ника, сделав глоток виски. – Я останусь.
– И я не девочка, – прибавила она.
– Ну смотри. – Глаза Ворона будто втягивали Нику в свой черный потусторонний мир. – Не говори, что тебя не предупреждали, не девочка.
– Итак, все познакомились, – сказал Эдвард как ни в чем не бывало. – Замечательно.
Голубые глаза светились как глаза кошки в темноте.
– Ника, – обратился он к гостье. – Знаешь, что нас всех здесь объединяет?
– Любовь к силе? – сказала Ника.
Удивленно приподняв брови и поджав губы, Эдвард оценил ответ.
– Однако, – сказал он. – Ты умная.
– Нас объединяет любовь к воле, – продолжил он. – Ты знаешь, кто ты?
– Думаю, что да.
– Уверена?
– Почти.
– Какова цель твоей жизни?
– Быть счастливой.
Ника соврала. Целью ее жизни была месть за Ангарск – найти и уничтожить тех, кто сделал это с ней, – поэтому она сказала первую банальность, что пришла в голову.
Инга хмыкнула. Ворон и Логинов синхронно ухмыльнулись.
Эдвард кивнул:
– Многие так говорят, но не могут объяснить, что такого в этой цели. Что такое счастье? Удовольствие? Кайф? Не кажется ли тебе, что это так себе цель?
– А какой она должна быть?
Странное дело – Эдвард нравился ей, и это была не симпатия, нет, а какой-то животный магнетизм, за пределами влияния разума. Разум все видел, но не мог ничего поделать. Что это за зверь перед ней? Что за самец?
– Настоящей, – сказал Эдвард. – Цель должна быть настоящей. Юнга ты тоже не читала?
Ника не читала Юнга.
– Мы это поправим, – мягко, вполголоса, сказал Эдвард, приближаясь к ней. – Ты найдешь настоящую цель, свою истинную волю, свою самость, Бога в себе. Целостный архетип.
– Вы все уже нашли? – спросила Ника, сделав глоток виски и обводя взглядом присутствующих поверх края стакана. – Расскажете?
– Сначала расскажи о себе, – Билли смотрел на нее прежним дерзким взглядом. – Мы тебя не знаем. Кто ты такая?
– Аудитор. Провожу проверки бухгалтерской и налоговой отчетности. Решила пожить здесь, чтобы работать удаленно, но, видимо, не судьба, не хочется больше встречаться с этими типами из «Газели».
– И с нами, – мрачно прибавила Инга.
– Ты мне нравишься, – вдруг сказала Ника. – Знаешь, почему?
– Почему? – удивилась Инга, сумев сохранить мрачное выражение лица.
– Ты как ребенок обиделась на что-то и дуешься, но где-то в глубине ты другая, просто прячешься, в том числе от себя.
Инга хотела что-то ответить, но промолчала и лишь хмыкнула, не глядя на Нику.
– Тебе бы в психоаналитики, – сказал Эдвард, обращаясь к Нике, и в его голосе ей послышалось нечто сродни уважению. – Аудитом сыт не будешь.
– Я подумаю, – сказала Ника.
– А обо мне что скажешь? – спросила Юля, и на этот раз она смотрела на Нику иначе, почти по-дружески. – Кто я?
Ника бросила взгляд на красные волосы Юли.
– Ты хочешь стать лучшей версией себя и доказать себе и другим, что ты не такая, как все, не серая масса. Как тебе самой кажется, пока не очень получается. У тебя есть татуировки? Покажи.
Удивленная, Юля сняла черную кофту, ничуть не смущаясь тем обстоятельством, что под кофтой нет бюстгальтера, и Ника увидела, что ее красивое тело сплошь покрыто росписями по живому. Цветы, иероглифы, звери, неразборчивые надписи мелким шрифтом, и, конечно же, уникурсальная гексаграмма и слова Liber al vel Legis рядом с ней, на предплечье, – по этим росписям можно было многое сказать о Юле, не зная ее.
Эдвард захлопал в ладоши:
– Браво, Ника, браво.
– Ты не из полиции? – вдруг спросил он. – Не засланный ли казачок? Мы это узнаем, если захотим. А мы захотим.
Он приблизился к Нике.
– Ты не мент? – повторил он.
– Нет, – сказала Ника, выдерживая его взгляд. – Я аудитор.
– У тебя не ментовские глаза, – сказал Эдвард. – Но вдруг ты с Лубянки? Там есть умельцы.
– Я не с Лубянки, – сказала Ника. – Почему вас это волнует? Делаете что-то незаконное? – Вложив теплый сарказм в последнюю фразу и последовавшую за ней улыбку, Ника надолго, без зрительного принуждения, задержала взгляд в голубых глазах Эдварда.