Призраки Каллисто

На вирт-экране возникло женское лицо. Да, пожилое и даже весьма. Лицо, которое вряд ли бы заставило быстрее забиться сердце двадцатилетнего юноши или тридцатилетнего молодого человека. «А также сорока и пятидесятилетнего», – добавил он про себя.

Но это была она, всё та же Ленка Московская.

Конечно, покрашены волосы, а морщины никуда не спрячешь. Но губы ещё не утратили полностью своей восхитительной формы, и в глазах не тусклое безразличие усталого от жизни человека, а интерес и даже, кажется, остатки прежнего задора. На мгновение ему почудился запах французских духов Angel, которые так обожала Ленка в молодости, и которые было почти невозможно достать. Но ему пару раз это удавалось.

– Неплохо сохранился, – улыбнулась она, блеснув хорошими искусственными зубами. – Я довольна.

– А ты так и вовсе не изменилась, – сказал он искренне. – Представляешь, я даже почти учуял запах твоих духов.

– Angel, – сказала она. – Помнишь. Молодец. Слушай, Миша, ты на пенсии или продолжаешь работать? Насколько я тебя помню, должен продолжать.

– Так и есть, – сказал он. – Только работа и спасает, если честно.

Он и сам не знал, почему вдруг почувствовал такой прилив радости от звонка этой пожилой, такой незнакомой и в то же время хорошо знакомой женщины. Как будто и не было этих пятидесяти лет разлуки. Ладно, не пятидесяти, – тридцати, если учитывать их короткую встречу на Лазурном берегу осенью две тысячи четвёртого года.

Они с Лидочкой тогда, помнится, решили отдохнуть, и Лидочка настояла на этом волшебном средиземноморском побережье Франции. Он возражал – дорого, мол, зачем, прекрасно можно отдохнуть в Крыму, Турции или где-нибудь на Крите. Но она убедила его в том, что думать нужно не о деньгах, которых всё равно вечно не хватает, а о себе. Тем более что деньги сейчас на такой шикарный отдых есть. А вот будут ли завтра – неизвестно. И убедила.

– Я сочувствую твоей потере, дорогой, – сказала Лена. – Извини, что не позвонила тогда, двенадцать лет назад. Посчитала, что это будет неуместным.

– Спасибо, – сказал он. – Ничего. Это было давно, и я, кажется, уже привык. Хотя, конечно… Так что у тебя? – он взял деловой тон, чтобы скрыть неожиданно дрогнувший голос. – Сделаю всё, что в моих силах.

В течение следующего получаса генеральный конструктор межпланетного пилотируемого корабля «Россия» Мишка Колосов опомниться не успел, как уже пообещал Ленке Московской любое содействие в деле устройства её внучки Агнешки в отряд космонавтов. Разумеется, только на правах кандидата.

«Ты же понимаешь, что её могут забраковать по здоровью и массе других объективных факторов, и тут я буду бессилен. При всей моей к тебе любви и старой памяти».

«Слово любовь мне нравится. Старая память – не слишком. Поэтому я предлагаю нашу память обновить. И уж, конечно, я не требую от тебя измены своему долгу. Главное, чтобы по субъективным факторам не забраковали. А то знаю я вас. Или нас? Запуталась».

«По субъективным не забракуют. Нажму на все рычаги».

«Давай. Когда ты нас ждёшь?»

«Э… да в любое время. Хоть завтра».

«Гостиницу забронируешь или мне самой?»

«Какая гостиница, у меня остановитесь, места навалом».

«Ну что ты, Миша, это неудобно».

«Ещё как удобно. Я настаиваю».

«Ну, если настаиваешь… Никогда не могла тебе отказать».

Да ладно, не могла, внутренне ухмыльнулся он. Ещё как могла. И не раз отказывала. Хотя, будем честны, бывало, и шла навстречу.

Но вслух ничего такого не сказал, а, наоборот, подтвердил:

– Да, настаиваю. Я один живу, вы нисколько меня не стесните, буду только рад. И сообщи время прилёта и номер рейса, встречу.

– Договорились. Агнешка, иди-ка сюда, познакомься с моим старинным другом Михаилом Яковлевичем.

Рядом с Еленой появилось лицо Ангешки, и Колосов сразу отметил сходство. Не идеальное, но вполне достаточное, чтобы его сердце окончательно растаяло.

– Здравствуйте, Михаил Яковлевич, – на чистом русском языке с едва заметным акцентом сказала Агнешка. – Мы не слишком вас напрягли?

– Ну что вы, наоборот, – улыбнулся он. – Приятно, когда ты ещё нужен. И очень рад знакомству. Вообще, всё это, по-моему, не просто так.

– То есть?

– Ну вот это. Внучка моего давнего… – тут пришлось сделать короткую паузу на поиск уместного слова, – друга оказывается тем человеком, который ловит самый потрясающий, удивительный и будоражащий воображение радиосигнал в истории человечества. И она же мечтает попасть в экипаж межпланетного корабля, который может добраться до источника этого сигнала и к которому – кораблю, а не сигналу – я имею самое непосредственное отношение. Знаете, я после вашего звонка даже как-то помолодел. Словно бы понял, что всё было не зря в этой жизни. Только вот… – он замолчал. Мысль, которая только что стукнула ему в голову, была не слишком приятной. Да что там, совсем неприятной. Ужасной она была: «Программа испытаний «России» сокращена, и ты это знаешь. Полёт к Юпитеру был запланирован в самом лучшем случае лет через пять. Но полетим сейчас. Ты уверен в надёжности корабля, товарищ генеральный конструктор? Отвечаешь за безопасность экипажа? А с учётом того, что там может оказаться Агнешка – внучка твоего, как ты изволил выразиться, старого друга?»

Видимо, пауза затянулась, и все эти мысли отразились на его лице, потому что Лена мягко сказала:

– Ну что ты переживаешь, Миша? Мы в тебя верим. И знаем совершенно точно, что ты не мог сделать плохой корабль. Русские вообще не умеют делать такие масштабные вещи плохо, ты мне сам когда-то рассказывал, это же не фен для волос. Трёхлинейка, Т-34, автомат Калашникова, атомные реакторы, «Союзы», «Баргузин»… Теперь, вот, твой корабль «Россия». Правда, Агнешка?

– Чистейшая правда, – подтвердила внучка. – Я не боюсь. Наоборот, очень хочу. И вся ответственность за это решение только на мне. Don’t worry, Михаил Яковлевич, don’t worry.

– Be happy, – закончил он за неё словами старинной песни. – Спасибо, девушки, я постараюсь не париться. Но не обещаю. Идите уже покупать билеты и собирать чемоданы. Жду вас как можно скорее. Пока.

– До встречи, Мишенька, – сказала Лена и послала ему воздушный поцелуй.

– До свидания, Михаил Яковлевич, очень было приятно познакомиться. Честное слово!

Он положил виртуальную трубку. Хорошее бодрое настроение не покидало генерального конструктора до конца дня.

Как всякий хороший политик, Государственный секретарь Соединённых Штатов Америки Джордж Саймон Редвуд отлично умел контролировать свои чувства. Поэтому в Овальный кабинет он вошёл с искренней благожелательной улыбкой на устах.

– Привет, Джордж! – махнула ему рукой со своего места Оливия Трэвис. – Рада вас видеть. Проходите, садитесь, я сейчас.

И снова уткнулась в вирт-экран своего рабочего компьютера. Было видно, как напряжённо и быстро бегают её глаза по строчкам какого-то документа.

Вот что бывает, когда Президентом великой страны становится девчонка от Демократической партии без малейшего понятия о том, что значит уважение, не в первый и, видимо, не в последний раз подумал Редвуд.

Всё с той же улыбкой, которая стала ещё шире и приобрела дополнительную искренность и благожелательность, он прошёл в знакомый кабинет (двери мягко закрылись за ним сами), уселся в кресло и забросил ногу за ногу.

Оливии Трэвис было сорок пять лет. Белая, разведена, сыну двенадцать. Феминистка и демократка с головы до пят – пробы ставить негде, как могли бы сказать русские. Президентом США она стала год назад, выдержав невероятно сложную предвыборную гонку с популярным в народе кандидатом-республиканцем и добрым товарищем Джорджа – Билли Бекфордом по кличке Техасский Рейнджер (он был родом из Техаса и в молодости носил на груди «синко песо» – звезду, традиционно сделанную из мексиканской серебряной монеты образца 1948 года номиналом в пять песо).

Победа была у Билли практически в кармане, всё к этому шло, но в последний момент демократы вытащили на свет старую историю конца прошлого века, отряхнули с неё пыль и подняли хай выше антенн чикагского Уиллис-тауэр.

История о том, как сорок лет назад, в апреле тысяча девятьсот девяносто второго года, молодой техасский рейнджер Уильям Бекфорд пристрелил ещё боле молодого наркокурьера-мексиканца. Тот выхватил пистолет и нажал на спусковой крючок первым. Пуля задела Билли плечо, так что защитить себя и послать пулю в ответ он имел полное право. По всем законам. Мало того, ему тогда даже вынесли официальную благодарность, и газеты Техаса писали о храбром молодом рейнджере, который, был ранен в перестрелке, но выполнил свой долг.

Однако, раскопавшие через сорок лет эту историю журналисты-демократы, выяснили хорошо забытые, а значит, словно бы новые подробности. Убитый наркокурьер, оказывается, был хоть и мексиканцем по национальности, но являлся несовершеннолетним гражданином США (ему оставалось две недели до двадцати одного года). При этом круглым сиротой, мечтающим позаботиться о своей младшей сестре, которую с ним разлучили по причине его и её несовершеннолетия.

Эти душещипательные подробности стали известны из дневника убитого, который тот вёл в течение примерно года. Выдержки из дневника юного сироты-наркокурьера, написанного в сентиментальном поверхностном стиле, который так нравится уголовникам и психически неуравновешенным людям, печатались во всех ведущих периодических интернет-изданиях США, придерживающихся демократической ориентации, и пользовались невероятной популярностью.

Нет, шакалам-журналистам хватило ума не обвинять Уильяма Бекфорда в убийстве несовершеннолетнего напрямую, но параллели они проводили самые недвусмысленные. Такие, что любому идиоту становилось ясно: человек, без жалости отправивший на тот свет юного сироту, жертву обстоятельств, из которого вполне мог бы вырасти полезный и достойный член общества, не может быть лидером великой страны и великого американского народа. И – да, мы намеренно не используем слово «нация». Потому что, как раз лидером нации такой человек запросто может стать. Догадываетесь, почему?

Это было отвратительно, с какой стороны ни посмотри. Но это сработало. Результат вот он – за президентским столом.