Доказательство жизни

Страшно видеть движение лиц в амплитуде,
отлетающих прочь, никого и ничто не любя.

«Погрузи меня в эту ночь…»

Погрузи меня в эту ночь,
раствори во мне лунный свет.
Если хочешь мне как-то помочь,
позабудь слово твёрдое «нет».

Подыши на мороз в стекле,
путь открой движению вод.
Отыщи след огня в золе
и свечами согрей киот.

Прочитай мне мои слова —
я сказал их в душе, но не смел
превратить тишину в кружева,
вместо литер нажав на пробел.

Подними меня над землей,
пронеси через ночь и рассвет
в город, вымытый свежей росой,
одаренный неспешностью лет.

«Десять тысяч шагов…»

Десять тысяч шагов:
от вечерней зари до рассвета.
Ни темниц, ни оков —
просто поиск ответов

На открытых просторах,
в проулках, в глуши,
в вопросительных взорах
заблудшей души.

Десять тысяч шагов
как повинность и данность:
в череде катастроф
мы рождаем гуманность

и шагая во тьме от стены до стены,
от надежды окна до безумья порога,
в чувстве вечной неясной вины
ощущаем присутствие Бога.

«Вплавляет в лёд отмерший эпителий…»

Вплавляет в лёд отмерший эпителий
погибший лист в крутом пике.
На звездах без остатка выгорает гелий
и линии судьбу пророчат на руке.
Всё также кто-то двигает полки —
штурмует стёкла многокрылый легион
и яркий свет вольфрамовой дуги
их манит обещанием тепла – таков закон.
Квадрат окна дробится на осколки
и превращается в призывный круг,
а сквозняки уносят недомолвки,
возникшие не сразу и не вдруг.
Который год лежат на площадях снега,
а у пределов их, как на границах смысла
весенняя течет вода, и тают ледяные берега;
идут назад часы и прожитые числа.

«Это грустно, порой невыносимо —…»

Это грустно, порой невыносимо —
перечитывать летопись собственных лет,
вновь смотреть на свои Хиросимы,
как редактор на строки вчерашних газет;
видеть, как время увязло в границе
между сейчас и застывшим вчера —
след от крыла в небе канувшей птицы,
слов пустота, словно росчерк пера.

«Город небо пронзает башнями…»

Город небо пронзает башнями
и фальшивой готики шпилями.
Нас потоки несут бесшабашные
к берегам, размытым ливнями.

Всё пройдёт, отболит и изменится,
говорят, продлевая надежде года —
этой времени спутницы-пленницы,
обрученной с людьми навсегда.

Мы, надеясь войти в реку вечности,
выплываем внезапно в море вины,
и пьянеем от нашей беспечности
на краю и себя, и приливной волны.

Что нам толку от слов и пророчеств:
этот день бы прожив, убежать
от себя, от толпы в одиночество —
обо всех позабыть, и ключи потерять.

Дело даже не в башнях и готике: