Не в своём уме. Сборник рассказов

После такого Виталику пришлось из дома уехать, так как там его лишили довольствия, несмотря на все возражения матери. Отец был непреклонен, оказалось, что ему не нравилось ремонтировать машину, а лежал он под ней целыми днями просто потому, что летом там самая густая тень.

И Виталик переехал. Заодно ему пришлось найти работу, чтобы отпугивать голодную смерть. Первые несколько зарплат он потратил на то, чтобы забыть случаи с танком и отцовской "шестёркой". Ничего не вышло. Поэтому Виталик попробовал копить и через полгода на все сбережения купил у знакомых автомобиль неопознанной марки и неясного происхождения. Да ещё и год производства тоже был какой-то неопределённый. Эра уже наша, но ничего более конкретного сказать было нельзя.

Пару месяцев Виталик пытался чинить это, но ему немножко мешало полное незнание принципов работы автомобиля. Ну и полное отсутствие инструментов. Он заходил ко мне в гости и просил перевести какие-то надписи на табличках, привинченных к разным местам автомобиля. Я отбивался, так как из иностранных слов я знал лишь те, которые говорили партизаны фашистам в фильмах про войну. Но Виталик был уверен, что я просто вредный.

На моё счастье в машине Виталика вороны свили гнездо, что заставило его задуматься о продаже автомобиля, что он и сделал. Не знаю, кто купил это и зачем, может быть, это даже были те вороны, которые не хотели терять насиженное место в центре посёлка.

На вырученные деньги Виталик купил что-то не менее древнее, но передвигающееся своим ходом. Оно благополучно передвинулось до его дома, где заглохло и уже больше никогда не завелось. Пришлось продавать и это.

Все последующие годы Виталик занимался тем, что продавал одну старую машину, добавлял денег и покупал другую. Нет в этом мире автомобиля старше тридцати лет, о котором бы Виталик не смог сказать, что первым делом отвалиться у авто. Он снисходительно смотрит на меня и называет "журнальным теоретиком".

Сейчас ему немного за сорок, и произошло странное – недавно он купил машину, которой всего 18 лет. Я боюсь, что его потянуло на молоденьких. Знаменитый бес в ребро. А я только перевёл ему все таблички на тридцатилетних машинах. Неужели опять?

Минутка чёрного юмора

Народные традиции удивительны. И беспощадны. Я это точно знаю и стараюсь держаться от них подальше.

Дядя Митя помер. Это было нехарактерно для него. Это было экспромтом. Он и раньше спал пьяный в сугробах, но всегда просыпался на перекур. А в этот раз не купил папирос и решил не просыпаться.

Событие было знаменательным, поэтому позвали родственников, соседей и каких-то бабок для ночных посиделок с покойным. Бабки на это дело всегда ходят с удовольствием, им приятно, что кто-то помер раньше, чем они.

Сидели они всю ночь, не приняв никаких мер предосторожности, рекомендуемых классиком. Мелом круг не рисовали, молитв не читали. Но и дядя Митя вёл себя культурно – в гробу не летал и не вызывал чертей. При жизни он такие представления устраивал по три раза в неделю, но после смерти дядя Митя стал скучнее.

Бабки наставили свечей и половину ночи обсуждали вопрос, достаточно ли молод был усопший для перехода в иные миры. Сошлись на том, что "жить бы ему ещё, да жить" и, успокоившись, заснули на табуретках. На этой же мысли они сходились пару месяцев назад и на похоронах деда Егора, который помнил ещё царя.

С утра около дяди Мити собрались все родственники, обсуждая, что же ему положить с собой на тот свет. Набирался внушительный список, потому что нужно было предусмотреть все ситуации, в которые дядя Митя может попасть после смерти.

– Положите только то, что он больше всего любил! – влезла с советом какая-то участница ночных посиделок.

– Ну и чё он у тебя любил? – обратились родственники к жене дяди Мити.

– Водку он любил больше всего! – сказала жена, вытирая глаза. Она испытывала двойственные чувства. С одной стороны, ей было жалко дядю Митю, но он попил столько её крови, что спокойно мог теперь играть в голливудских фильмах про вампиров. Без грима и компьютерной графики.

Родственники задумались и вписали бутылку водки в список необходимого. Они совсем не учли, что дяде Мите этого хватит только на первые полчаса загробной жизни. И то, если не забудут ему положить с собой оливье и буханку хлеба.

Стали думать дальше о любимых вещах покойного, но кроме водки на ум ничего не шло. Решили не оригинальничать и положить с собой пачку папирос и расчёску.

– Расчёску-то ему зачем? – проворчал кто-то в толпе, – вы ещё зубную щётку ему положите, может хоть на том свете будет пользоваться!

– Что вы, нехристи, говорите! – подскочила очередная бабка, – нельзя о покойнике плохо!

Поскольку традиция действительно предписывала не отзываться об усопшем в негативном ключе, то никто не стал уточнять, что с дядей Митей заодно стоит положить и соседку. Она в последние годы явно входила в число предметов, которые дядя Митя был бы не прочь захватить с собой в загробную жизнь. Но пристыженные бабкой родственники не стали вспоминать об этом, тем более, что соседка обладала внушительными размерами и не поместилась бы с дядей Митей даже в двуспальном гробу.

В общем, решили, что достаточно будет водки, папирос и расчёски. Расчёску решили не убирать, чтобы не было стыдно перед дедом Егором, который отправился покорять тот свет, не забыв взять данный аксессуар. В остальном всё было вроде бы в порядке – дядя Митя был одет, обут, пусть довольным и не выглядел. К сожалению, тут кого-то неожиданно осенило:

– Водку вы вот положили, а из чего он её пить-то будет? А папиросы чем поджигать?

Добавили стакан и спички. И если расчёска и спички с папиросами поместились в карман, то стакан с бутылкой прятать за пазуху было как-то неприлично. Но ещё более неприличным был вид дяди Мити, лежащего рядом с водкой и стаканом. Никто не сказал ни слова, но всем было ясно, что в таком виде не стоит стучаться в райские врата.

Посовещались. Положили бутылку в пакет из продуктового супермаркета. Дядя Митя в пиджаке и с мятым пакетом стал похож на бомжа, который ограбил магазин винтажных советских костюмов. Но большинством голосов было решено, что в загробном мире это приемлемо.

Сразу же возникло предложение положить в пакет и что-нибудь из еды, раз уж тара практически пустая. В результате дядя Митя взял с собой и выпить, и закусить. А после того, как родственники начали потихоньку выпивать, дядя Митя захватил ещё мыло, шампунь и перочинный ножик. Но не сам, не сам.

Тут вспомнили, что не дали ему с собой денег. Казалось, этот вопрос должен был легко разрешиться – свободные карманы у дяди Мити были. Но проблемой оказалась сумма. Никто не знал, какие цены на том свете, за что придётся заплатить и принимают ли там рубли. Никакой другой валюты ни у кого и не было, но чисто теоретически все хотели бы знать.

Кто-то шибко умный предложил вспомнить, сколько брал Харон за пересечение Стикса, и именно эту сумму презентовать дяде Мите. Никто не помнил ни суммы, ни самого Харона. Хотя все сделали вид, что вспоминают. Наконец одна бабка сказала, что никаким Харонам дядя Митя ничего не должен, и ждать его будут апостолы, так как был он христианином. Все согласились принять этот вариант, пусть и христианин из дяди Мити был так себе. С дядь-Митиной верой на том краю его могли ждать какие угодно существа. Так что Харона отмели совершенно незаслуженно.

В конце концов все скинулись по 50 рублей, брат дяди Мити собрал деньги и засунул их в карман покойнику, не забыв предварительно вытащить свои деньги обратно.

– Ты бы сделал то же самое, – грустно прошептал он брату и на всякий случай вытащил ещё одну купюру.

Наконец формальности были соблюдены, и дядя Митя был полностью экипирован. Полагалось плакать, но дядя Митя попил крови не только у жены, поэтому плакали как-то натужно. Неестественно.

– Не плачьте, – взялась утешать всех ещё одна бабка, – ему там лучше будет! А нам здесь и дальше мучиться!

После этого заплакала и бабка.

В это время ничего не понимающий дядя Митя стоял на том свете в очереди к райским вратам, отхлебывая прямо из горла. Он оглядывался. Вокруг были люди с яхтами, автомобилями и золотыми украшениями. Кто-то был с гитарой, кто-то с коллекцией шляп, попадались и такие же горемыки, как дядя Митя – с едой, расчёской и шампунем. Не хватало только фараонов со слугами, сундуками и личными трёхкомнатными пирамидами.

– Оплатите сбор и проходите! – раздалось над ухом дяди Мити. Он вздрогнул от неожиданности и переспросил:

– Что?

– Оплачиваем и проходим, не задерживаемся! – повторил ему возникший рядом сияющий мужик в белых одеждах.

– А сколько? – спросил дядя Митя.

– Четыреста рублей, написано же! – показал мужик куда-то рукой.

Дядя Митя посмотрел туда, ничего не увидел. Вытащил из кармана деньги и пересчитал. Потом пересчитал ещё раз. Ничего не поменялось.

– Вы знаете, а если мне не хватает 50 рублей? Что делать? – спросил он у сияющего мужика.

Тот вздохнул, махнул кому-то рукой, и за спиной дяди Мити возникли двое крепких потусторонних парней.

– Проводите мужчину в ад. – сказал им мужик и двинулся к следующему в очереди, а дядю Митю подхватили и понесли, не обращая внимания на его возражения.

Высокое искусство

Один художник уронил холст на пол и забыл про него. Рассеянный человек искусства. Ушёл на полдня в магазин за пельменями, квартиру запер. Его собака опрокинула краски, вся измазалась, заодно и квартиру преобразила. Тоже творческая личность.

Художник вернулся и обалдел. На холсте из брызг краски и отпечатков лап складывалась потрясающего вида картина кисти гениального мастера. Или, скорее, шерсти этого мастера. На славу потрудился пёс!

За такое дело художник решил дать собаке колбасы. К сожалению вне холста животное не применило свои таланты, поэтому вся квартира вокруг была испачкана какой-то бездарной мазнёй. Художник не стал задумываться о причинах этого явления, поэтому вместо колбасы собака получила веником по спине и была заперта в чулане, где она сначала выла от тоски, а потом отряхнулась и художественно оформила помещение оставшейся на шерсти краской.

Три дня художник отмывал квартиру, три дня собаку и чулан, в воскресенье отдохнул. В воскресенье можно – мир сотворён и отмыт. Заодно он заказал раму для новой картины и записался в участники художественной выставки.

На выставке художник прикинулся, что картину написал сам, чтобы собака знала, что бывает с разрушителями домашнего уюта. Он назвал творение пса гордым словом "Трансцендентность", потому что это было очень впечатляющее слово, хоть и непонятное.