Худой Мир

Вместо ответа Дэн достал пистолет, выразительно посмотрел на Марину и выстрелил в Павла. Пуля ворвалась ему в грудь и выжгла грудную клетку кислотой. Но тот, казалось, этого даже не заметил. Он чуть повернулся к ним и немного грустно сказал:

– Ты не можешь застрелить дерево.

В глазах его, зелено-мутных, вдруг взыграл бойцовский озорной огонек. Сосна, у которой стоял Дэн, выронила одну из тяжелых веток, выбила оружие из его рук, чуть не придавив его самого. Дэн в ужасе попятился.

– Сговорились, чертовы ублюдки? – он переводил взгляд с Павла на Марину, – Но ты-то так не умеешь, верно? Олег, застрели предательницу.

Щелкнул замок кобуры.

Марина встретилась взглядом с Олегом. Тот отвел взгляд и посмотрел на Павла с сомнением и даже жалостью. Но потом вдруг вспомнил что-то похожее – и оружие вернулось на место.

– Все, Дэн, – сказал он, – по домам.

Дэна подбросило, как от пощечины. Два бойца смотрели на командиров, ничего не понимая, а потом украдкой обменялись взглядами и опустили оружие.

– Что? – прошипел Дэн, – Ты приказы обсуждаешь?

– Все, Дэн, – повторил Олег, – Уговор был удерживать ракету. Ракету мы удержали. Больше ты не командир.

– Где мы ее удержали, посмотри в чьих она теперь руках!

– Руки как руки, – пожал плечами Олег, – не хуже твоих. Пошли, – махнул он рукой бойцам. Те не заставили себя упрашивать и смазали лыжи даже не обернувшись на Дэна. Тот стоял, сжав кулаки, и провожал взглядом своих уже бывших соратников. А когда повернулся к Марине, обнаружил нацеленный на себя ствол винтовки.

– Даже не приближайся ко мне, к моему отцу или моей сестре, – пригрозила Марина.

* * *

Она подошла к Павлу. Тот посмотрел на нее без особого интереса и продолжил свое дело – чем бы он ни был занят. Травы вокруг прибавилось. К ракете, как к святому источнику, прильнуло несколько ежей, зайцев. Сверху взгромоздилась сова и недовольно ухнула.

– Я тогда так и не принесла тебе воды, – извинилась Марина. Ее ноги аккуратно обползли несколько гадюк и заползли под ракету, как под теплый камень.

– Это лучше воды, – ответил Павел, – Не беспокойся. К весне от нее ничего не останется.

– Спасибо.

– За что? Мы просто хотим выжить. Нам нужно тепло, нужна энергия. Иначе наши стальные крылья утянут нас вниз.

Он замолчал и закрыл глаза. Марина собралась было уходить, как вдруг он окликнул ее.

– Скажи. Ты бы выстрелила, если бы он не послушался?

– Нет, – не задумываясь ответила Марина, – Не выстрелила бы.

– Я так и думал. Мое дерево – оно не доброе и не злое. Но если я его оставлю, будет беда. А это теперь твое дерево.

Марина посмотрела на носилки. Отец приходил в себя. Непослушными руками он попытался привстать. С третьей попытки ему это удалось.

Марина вернулась к нему. С тяжелым сердцем, застарелым страхом и глубочайшей ненавистью.

“Ну почему это должна быть я”.

Она встала перед ним, и он уставился на нее непонимающе-сердито. Осмотрелся, будто бы ища поддержки. И вдруг он сдулся, треснул, осознав, что поддержки больше нет, что командовать больше некем. Что все его оставили.

Тогда он посмотрел на нее уже иначе. С недоверчивой надеждой глядел на протянутую ему руку, будто единожды побитая дворняга думал про себя “плавали, знаем, чем это кончается”.

Марина улыбнулась сквозь клокочущую ярость и сказала почти что нежно.

– Пап, поехали домой.

Он взялся за ее руку.

И сломался.

Она помогла ему встать на ноги. Отец отряхнул сосновые иголки, пыль и песок с формы и собрался было что-то приказать, но Марина его опередила.

– Садись в машину.

Отец по привычке цыкнул недовольно, но дверцу открыл. Забрался внутрь, повернулся – Марина уже сидела рядом, опять его опередив – и со злобой захлопнул дверь. Завел мотор и сдал назад, на дорогу.

– Поубегали все, – ворчал он в полный голос, выпуская пар, – Струсили. Ничего. Приказ командования никто не отменял. Соберу всех обратно, пригоню и тогда посмотрим. Починим, разберемся, и запустим. На руках через океан понесем, если надо будет.

Он яростно крутил баранку и все больше распалялся. Марина просто сидела рядом и даже не слушала. Весь этот поток ненависти ее не трогал, не волновал.

“Почему я?”

Они неслись по проселочной дороге на восток, к поселкам и садоводствам, оставляя солнце позади.

– Есть у меня один домик, там укроемся, – вещал отец, – Молодец что осталась. Со мной не пропадешь. Я тебя всему научу. Лизка—то где?

– Умерла, – соврала Марина абсолютно равнодушно. Отца это не смутило.

– Вот жалость—то какая. Хорошая девчонка. А ля гер ком а ля гер, как говорится. Ничего, мы еще за нее отплатим. Всем отплатим.

Они ворвались в садоводство, снеся кем—то забытый шлагбаум, пропетляли по кривым разбитым дорожкам и наконец затормозили у высокого сплошного забора.

– Приехали, – сообщил отец, но опять опоздал. Марина уже была снаружи. Но вместо того чтобы идти прямиком к калитке, она отошла к противоположной стороне улочки и изумленно рассматривала фасад. На высоком заборе, как на крепостной стене, висели щиты и флаги разных стран и государств.

“Быть того не может”, – думала про себя Марина, – “Как на мамином макете”.

– Ну… Пойдем, что ли внутрь, – как-то примирительно смирно предложил отец. Марина удостоила его презрительного взгляда, толкнула дверь калитки и вошла на участок первый.

Это был он. Тот самый мамин макет. Дом-крепость, неприступный забор, не хватало разве что подъемного моста. Но рука матери чувствовалась во всем. В оставленных у входа клумбах, в небольших посаженных березках, в причудливо проложенных дорожках вокруг дома. Все маленькие секретики припрятанные не для взрослых, отстроивших себе крепость, а для их детей. Чтобы те, когда вырастут, снесли высоченный забор и вместо каменного уродца поставили бы легкий и нарядный домик. В котором можно жить, а не прятаться.

Марина шла по дорожке к дому и читала этот дом, как письмо от мамы. Отец семенил где-то сзади и бурчал что-то под нос.

Вдвоем они зашли в дом. Отец, не разуваясь, прошел в гостинную и рухнул в кресло.

– Вот мы и дома, – сказала вместо него Марина.