Экономическая политика правительства Екатерины II во второй половине XVIII в. Идеи и практика

Направленную в Астраханскую губернскую канцелярию челобитную подписал весь «купеческо-мещанский интернационал» Астрахани, выступивший единым фронтом. Он состоял, согласно своеобразной национально-вероисповедальной градации источников, из русских, армян, татар и даже «католиков».

Основное содержание жалобы сводилось к следующему. 1. Астрахань с момента своего основания населялась и расширялась в основном за счет торговых людей – не только русских, но и принявших в значительном количестве российское подданство выходцев из сопредельных государств. 2. Торговые операции местного населения с Персией, Хивой и Бухарой, направлявшего туда в основном товары российского производства, приносили императорской казне немалые денежные поступления в виде таможенных отчислений, в том числе золотом и серебром. Причем на данное обстоятельство неоднократно обращалось особое внимание. 3. Благодаря тесным связям жителей торговых слобод Астрахани в первую очередь с Персией они стали заводить различные фабрики на «персидский манер»: текстильные (главным образом шелкоткацкие), кожевенные и проч. – и вывозить в Персию готовые товары своих фабрик; кроме того, в Персии осуществлялась закупка шелка-сырца и хлопчатой бумаги не только для собственных астраханских предприятий, но и для остальных российских мануфактур. 4. Намерение К. Матвеева с товарищами образовать компанию для торговли с Персией с исключительными привилегиями неминуемо приведет к прекращению торговой деятельности всего населения Астрахани, занятого в ней, вызовет остановку фабрик и, в конечном счете, вынудит большинство населения, особенно нерусского, покинуть город. 5. Высказывалось предложение ни под каким видом не допускать реализации проекта К. Матвеева или, по крайней мере, разрешить создание аналогичной торговой компании, доступной для вступления в нее всем жителям Астрахани, «…не исключая тех, которыя и малой свой капитал положить пожелают, почему как от коммерции, так и от своих трудов всем будет безобидное удовольствие»[47 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 39. Д. 2952. Л. 402–406; Оп. 40. Д. 2985. Л. 353–355 об.].

Последние слова выражают суть требований купеческо-мещанских кругов Астрахани, не обладавших достаточными капиталами для того, чтобы войти в компанию К. Матвеева. И они это отчетливо осознавали.

Столь же отчетливо понимал и разделял их тревогу астраханский губернатор А. Жилин, о чем он прямо написал в донесении Сенату. По словам Жилина, «…ежели от вышеобъявленных астраханских граждан, российских купцов, а паче от выехавших из Персии, из Турецкой области и из других стран, вступивших во всероссийское подданство разных нацей мещан вышеозначенной в Персию торг отъимется, то могут всеконечно притти в крайнее убожество и выехавшие из Персии и из Турецкой области и протчих стран разных нацей купцы, кои хотя уже приняли вечно и времянно всероссийское подданство, увидя отъемлемой от них полезной торг, разъехаться по-прежнему в свое отечество [могут], чрез что от казны е. и. в. в пошлинном зборе последовать может немалое уменьшение»[48 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 39. Д. 2952. Л. 406.]. Показателен акцент, сделанный губернатором именно на фискальном характере самого довода. Возможно, он лично его не разделял, но счел необходимым прежде всего предупредить о возможных потерях казны от уменьшения пошлинных сборов, а не от сокращения численности российских подданных. Очевидно, он прекрасно понимал, какие приоритеты ставились правительством во главу угла.

Сенат, явно склоняясь на сторону компанейщиков во время обсуждения представленных ими повторно кондиций, не пожелал внять ни доводам противной стороны, т. е. купеческо-мещанской части населения Астрахани, ни губернатору Астраханского края. Он даже не счел нужным привести свои контраргументы, ограничившись лишь следующим утверждением: «…От учреждения оной компании торгующим доныне в Персию купцам никакого помешательства и в купеческом их промыслу повреждения быть не может, потому что могут они записатца и акции свои во оную компанию положить, и чрез то равномерными авантажами пользоватца»[49 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 39. Д. 2952. Л. 408 об.].

Когда же речь зашла о наиболее значимом в глазах Сената вопросе – величине капитальных вложений в компанию, тот решил отстаивать идею равенства, руководствуясь при этом формальными соображениями. Предложение купцов насчет выпуска 300 пятисотрублевых акций, из которых 200 оставались бы в руках директоров компании, он решительно отверг, потребовав увеличения выпуска направляемых в свободную продажу акций до 200 и установления тем самым паритета. Сенат никак не мотивировал свое требование, видимо считая обеспечение подобного равенства залогом баланса интересов учредителей компании и сторонних акционеров. Последним из числа астраханского купечества предоставлялся срок в четыре месяца для выкупа половины акций после объявлений Астраханского магистрата. В противном случае невыкупленные акции переходили к директорам компании[50 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 39. Д. 2952. Л. 409 об. – 411.].

Сенат не оставил без внимания и поднятый в прошении купцов вопрос о номенклатуре вывозимых будущей компанией товаров. Он не согласился с предложенным К. Матвеевым с товарищами довольно узким и выборочным перечнем[51 - В этом перечне значились: русские сермяжные сукна, коровье масло, говяжье и баранье сало, мыло, холст, юфть «красная говяжья и конская», «звериная всякая мягкая рухлядь», невыделанные кожи, пшеница и пшеничная мука, писчая бумага, брусковая краска (привозная из-за границы), перец «горощетой», синий и красный сандал (также заграничные краски), сахар и сахарный песок, европейские сукна «всякого звания» (РГАДА. Ф. 248. Оп. 39. Д. 2952. Л. 407 об. – 408).], распорядившись отправлять в Персию все товары «без изъятия с платежом указных портовых и внутренних пошлин», исключая запрещенные к вывозу[52 - В довольно пространном перечне запрещенных к вывозу значились преимущественно товары военно-стратегического назначения, перемешанные с сугубо «мирными»: суда, «струшки», порох, свинец, кремни, железо «в прутах, в крицах и дощатое и в слитках», ружья, топоры, стрелы, «стрельные железицы», гвозди, любые «воинские припасы», предметы из «ногайского и татарского полона», включая соколов, кречетов, «кречетных чегликов» и «любых» птиц; золото и серебро в любом виде, в том числе в монетах; пушки и мортиры, «горючая» сера, селитра, всевозможные предметы военной амуниции, в том числе невыделанные кожи и лосины, якоря, канаты, парусина, смола; и, наконец, «из калмыцких улус» верблюды, лошади и «протчая скотина» (Там же. Л. 408–408 об.).]. Как особо подчеркивалось в сенатском предписании, купцам, не вступившим в «Российскую в Персию торгующую первую компанию» (так предполагалось именовать ее в дальнейшем) путем приобретения ее акций запрещалась любая торговля с Персией и на побережье Каспийского моря.

Не вызвали возражений пункты кондиций о сопровождении, в случае необходимости, денег и товаров на пути в Москву казенными воинскими вооруженными командами, о постройке или покупке силами компании морских торговых судов, даже несмотря на то что по указу Сената в 1752 г. была учреждена в Астрахани специальная мореходная компания, имевшая 25 торговых судов, которой было дано монопольное право на перевозку по Каспию грузов в Персию[53 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 39. Д. 2952. Л. 414–415.].

Зная об особом радении правительства о приросте поступлений иностранной валюты в российскую казну, компанейщики включили отдельный пункт, призванный продемонстрировать их собственную заботу о том же. В нем они брали на себя обязательство отдавать все вырученное от персидской торговли золото и серебро в казну и получать за него без задержки деньги «по указным ценам». Кстати, в другом пункте, касающемся просимой ими у правительства беспроцентной ссуды на 100 тыс. руб., они обязались расплатиться за нее также золотом и серебром после завершения торговых операций. В случае же возможной задержки выплат переносимый на следующий год расчет с казной должен был осуществляться с учетом погашения дополнительных процентных платежей по ставке 6 % годовых[54 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 39. Д. 2952. Л. 415–415 об., 420 об. – 421.].

Компанейщики также просили не облагать весь купленный и привозимый в Россию шелк и «прочие товары» внутренними пошлинами. В ответ Сенат выразил готовность продолжить оказание поддержки отечественной промышленности и согласился на беспошлинный ввоз шелка-сырца «для размножения и приведения российских шелковых фабрик в лутчее состояние». Однако в отношении сборов с «прочих товаров» он остался непреклонен, решив сохранить без изменений общие основания.

На этом Сенат удовлетворился содержанием кондиций, как и рядом присутствующих в них технических деталей, и 22 февраля подписал направляемый на утверждение Елизаветы Петровны доклад. В нем, видимо не сомневаясь в успехе предприятия, Сенат счел нужным испросить у императрицы награждение чинами четверых членов компании: Козьмы Матвеева – надворным советником, а Данилы Земского, Ивана Твердышева и Василия Хастатова – титулярными советниками[55 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 39. Д. 2952. Л. 422 об.]. Данный жест дополнительно подтверждал и символизировал заинтересованность государства в пользе начинания компании К. Матвеева и благожелательное к нему отношение.

Доклад попал на стол к императрице 25 марта 1755 г.[56 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 428.] И не был утвержден. О подлинных причинах отказа можно только догадываться. В источниках на этот счет нет прямых сведений. Вероятно, какую-то роль сыграло активное противодействие планам К. Матвеева со стороны торгово-промышленного населения Астрахани, поддержанного астраханским губернатором. Скорее же всего объявились новые претенденты на получение монополии «персидского торга».

Впрочем, до начала 1758 г. переговоры с К. Матвеевым и товарищами все еще тянулись. В феврале этого года Сенат, видимо, по поручению императрицы решил выяснить их намерения, в особенности готовность отказаться от притязаний на получение беспроцентной ссуды в 100 тыс. руб. и «награждение» чинами[57 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 468 об.]. Вопрос оказался далеко не праздным, поскольку в это время правительство приступило к переговорам с другими «желателями» и определяло наиболее оптимальные для казны условия. Словно предвидя безрезультатность дальнейших препирательств с правительством, еще 19 февраля того же года сибирский купец И. Б. Твердышев уведомил Сенат о своем выходе из состава учредителей так еще и не созданной Персидской компании, сославшись на нехватку собственного капитала, значительную часть которого он употребил на строительство новых железоделательных заводов[58 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 451.].

Весьма вероятно, такое решение возникло у Твердышева после известий о появлении новых влиятельных конкурентов, в первую очередь придворных вельмож.

В ноябре 1756 г. последовало обращение Р. И. Воронцова, просившего о 15-летней монополии на торговлю с Персией. Правда, первоначально речь шла только о вывозе российской соли от Астраханского порта в обмен на шелк, корень марены (использовался главным образом для окраски сукон в красный цвет) и нефть. Воронцов сообщал о намерении привлечь к своей затее бригадира А. П. Мельгунова. Предполагалось добывать для продажи до 100 тыс. пудов соли в озерах «между Астраханью и Кизляром, в урочищах Мачагах и Башмагагах», начиная с 1757 г., платя в казну по 5 коп. с пуда в виде пошлин. Воронцов также просил разрешения на постройку 3 транспортных морских судов. На словах он не возражал против участия в торговле аналогичными товарами других желающих с российской стороны, но требовал осуществлять транспортировку всех грузов по Каспийскому морю исключительно на его судах, невзирая на указ 1752 г., предоставивший исключительное право грузовых перевозок по Каспию вновь образованной Астраханской морской судовой компании, располагавшей 25 судами и вверенной «попечению» астраханского губернатора. Прошение Р. И. Воронцова было удовлетворено по всем пунктам, включая постройку морских судов, что зафиксировало адресованное Коммерц-коллегии распоряжение императрицы от 16 сентября 1757 г. Обойти указ 1752 г. помогли выявленные факты неоднократной гибели судов вследствие «небрежения» Морской судовой компанией своими обязанностями по обеспечению безопасности перевозок и отсутствия на судах квалифицированных команд из обученных матросов, о чем извещал Сенат находившийся в Персии консул Чекалевский[59 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 579–579 об., 592–593 об., 623–626 об.].

В июле 1757 г. с аналогичной просьбой обратился в Сенат другой представитель сановной знати – кн. П. И. Репнин. Служба при дворе в звании камергера не мешала ему активно заниматься предпринимательством. Сферами его разнообразных интересов и приложения капиталов являлись и винокурение, и металлургическое производство, и шелкоткацкая промышленность. В этот раз с помощью своих связей Репнин рассчитывал заполучить прибыльную внешнюю торговлю с Персией. Прося о 15-летней монополии, он не посчитал нужным как-то ограничивать себя узким перечнем предполагаемых к вывозу товаров. В указанной им номенклатуре значились зерно пшеницы и пшеничная мука, «неделанные» железо и чугун наряду с готовыми изделиями из них, необработанные и выделанные говяжьи и конские кожи, холст и полотно различной «доброты», веревки и канаты и даже порох с селитрой, а также сукна европейского производства, заграничные краски, некоторые колониальные товары. Наконец, Репнин заявлял о готовности развернуть торговлю крупным рогатым скотом с целью укрепления хозяйственных связей с соседними кочующими народами – калмыками и казахами, у которых планировалось закупать скот. Продавать же его он намеревался находившимся под покровительством России народам Северного Кавказа, ощущавшим его нехватку.

Репнин посчитал нужным представить развернутое обоснование своим притязаниям, поскольку ряд товаров входил в «черный» список запрещенных к вывозу в другие страны. Волей-неволей он стал поборником либерализации российского законодательства и отмены нелепых запретов, благодаря которым иностранное купечество, особенно английское, получало конкурентные преимущества. Для иностранцев не составляло труда производить закупки в Петербурге того же российского железа и других товаров, а затем морем отправлять для перепродажи в Персию или Турцию. В глазах меркантилистов своего времени, к которым в данном случае можно причислить и Репнина, российская казна едва ли не добровольно лишала себя доходов в виде пошлинных сборов, а своих подданных – прибыли от торговли[60 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 516–518; Юхт А. И. Указ. соч. С. 106–108.].

В борьбу за монополию на «персидский торг» включилось и армянское купечество во главе с братьями Исахановыми[61 - Подробнее о перипетиях этой борьбы см.: Юхт А. И. Указ. соч. С. 108–110.]. Собственно, они начали зондировать почву при дворе еще в 1752 г., пытаясь завоевать благосклонность Елизаветы Петровны с помощью подаренных ей бриллиантов на «немалую сумму». В ответ императрица через своего камергера Возжинского «благосклонно» повелела передать им свою просьбу в Сенат. Однако тот проявил строптивость, возможно, показную, и отказал под предлогом невозможности наделения недавно принявших российское подданство армянских купцов исключительными торговыми привилегиями.

Тем не менее Исахановы руки не опустили, продолжив настойчиво добиваться своей цели. В 1757–1758 гг. их активность значительно возросла, вызвав беспокойство компании К. Матвеева. Последняя 13 марта 1758 г. поспешила объявить о своем отказе от выдвинутого ранее запроса на беспроцентную казенную ссуду в 100 тыс. руб. и получение чинов[62 - Полное собрание законов Российской империи (далее – ПСЗ). Т. XV. № 10848.]. Однако подобный жест уже не возымел никакого действия. Сенат после нескольких поданных Исахановыми прошений стал склоняться на их сторону, пока наконец 15 июня 1758 г. не определился окончательно. В изданном в этот день сенатском указе «Об учреждении торговой компании в Персию» последовал официальный отказ на челобитные К. Матвеева с товарищами и П. И. Репнина. Серьезные коррективы внес Сенат в отношении начинания Р. И. Воронцова и А. П. Мельгунова, постановив оставить в их ведении монополию лишь на вывоз в Персию соли. Все исключительные права на торговлю с Персией любыми другими незапрещенными товарами получила вновь образованная компания Исахановых во главе со старшим братом Манвелем, ставшая отныне официально именоваться Компанией персидского торга.

Сенатский указ прямо не называл причины оказанного Исахановым предпочтения, но вполне определенно давал понять: предложенные ими условия оказались казне более выгодными, поскольку не содержали требования на получение казенной беспроцентной ссуды и «награждения» учредителей чинами (учитывая содержащееся в тексте самого указа упоминание о последовавшем 13 марта отказе компании К. Матвеева от таких претензий, данная ссылка выглядела не более чем отговоркой). А. И. Юхт высказал и другое вполне резонное предположение о существовании неформальных связей Манвеля Исаханова с царским двором, не говоря уже о подразумеваемом у астраханских армян наличии опыта торговли с Персией и знании конъюнктуры рынка[63 - Юхт А. И. Указ. соч. С. 109.]. Вполне вероятно также стремление правительства пойти навстречу торгово-промышленным кругам Астрахани в связи с их резким недовольством вынашиваемыми московскими купцами планами создания компании-монополии для торговли с Персией. Именно ради смягчения этого недовольства и достижения определенного компромисса компания Исахановых в глазах правительства подходила лучше. К тому же выдвинутые Исахановыми кондиции по образованию акционерного капитала компании, принятые Сенатом, предоставляли больше возможностей для вовлечения в нее низового астраханского купечества и мещанства. Стоимость одной выпущенной акции составляла 150 руб. Всего же намечалось ввести в обращение 4000 акций на общую сумму 600 тыс. руб. Исахановым как учредителям компании дозволялось иметь в своем распоряжении акций на сумму 200 тыс. руб., на 100 тыс. руб. предлагалось приобрести акции бывшим «изобретателям персидского торга» К. Матвееву с товарищами (эту возможность они отвергли), такая же доля выделялась астраханскому купечеству; оставшиеся акции на 200 тыс. руб. предлагались всему «…обществу, кто акции свои положить желает»[64 - ПСЗ. Т. XV. № 10848 (преамбула).].

Таким образом, созданная после нешуточной борьбы «Компания персидского торга» выглядела на бумаге вполне дееспособной и «капиталистой», способной оправдать надежды правительства на восстановление русско-персидской торговли. Однако первые же годы ее существования дали неутешительные результаты.

1758 г. оказался для нее потерянным то ли из-за обострения междоусобной борьбы в Персии, то ли из-за неспособности своевременно организовать подготовку товаров к отправке[65 - Юхт А. И. Указ. соч. С. 110–111.]. И в следующие два года ситуацию переломить не удалось. Согласно донесениям компании в Коммерц-коллегию, объем отправленных морем и сухопутным путем через Кизляр товаров исчислялся в 1759 г. суммой в 63,2 тыс. руб., в 1760 г. – в 60,3 тыс. руб. Закупка персидских товаров в 1759 г. вообще не производилась, а о ее величине в 1760 г. компания умолчала[66 - Юхт А. И. Указ. соч. С. 111.].

Первый тревожный сигнал о состоянии «персидского торга» прозвучал в октябре 1760 г. Его содержала челобитная многочисленной группы армянских купцов и мещан Астрахани (под ней подписались 32 чел.), решившихся обратиться непосредственно к Елизавете Петровне через Конференцию при высочайшем дворе, чтобы поведать о своих «обидах» и «притеснениях», претерпеваемых от Персидской компании. Челобитная полна резких осуждающих высказываний в адрес компании и развернутых оценочных суждений относительно ее деятельности, а также конкретных деталей, проясняющих общую ситуацию. Но особо интересен указанный документ попыткой обосновать преимущества свободного предпринимательства и торговли не только для самих участников, но и для казны, стремлением доказать вред, наносимый экономике монополиями, в особенности Персидской компанией. Челобитчики также стремились развеять иллюзии насчет имевшихся у членов компании возможностей наладить русско-персидскую торговлю. Прежде всего потому, что не имели сколь-нибудь значительных капиталов или промышленных предприятий, вдобавок у них напрочь отсутствовал опыт самостоятельной внешней торговли. Более того, братьям Исахановым довелось «долгое время» провести в тюремном заключении за «неплатеж долгов». Единственный же состоятельный купец Ф. И. Кобяков, один из директоров компании, внес в качестве пая при вступлении в нее только 6 морских судов, не располагая достаточной свободной наличностью.

Основное утверждение о вреде монополий для государства армянские купцы подкрепляли уверениями в резком сокращении привоза в Россию шелка-сырца и хлопчатой бумаги Персидской компанией, приведшего к быстрому подорожанию данных видов сырья. Особенно чувствительно «возвышение цен» ударило по российской шелкоткацкой промышленности, находившейся в немалой зависимости от поставок именно персидского шелка разных сортов ввиду сложившегося оптимального соотношения цены и качества на него. К аналогичным последствиям привела отдача на откуп той же компанией добычи корня марены. Особенно нуждались в нем суконные мануфактуры, владельцам которых пришлось теперь платить за него почти вдвое дороже – по 4 руб. за пуд или искать замену среди дорогих импортных красителей. С другой стороны, доступного и жизненно важного промысла по добыче корня марены лишились простые обыватели Астраханской губернии.

Таким образом, приносимый монополиями вред чувствовали на себе самые широкие слои населения. Челобитчики поэтому просили императрицу восстановить свободу торговли, без которой «персидскому торгу» грозил неминуемый и скорый крах[67 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 674–684.].

Армянское купечество пыталось использовать и другие доступные средства для противодействия Персидской компании. Как стало известно ее петербургской конторе от находившегося в Персии поверенного Льва Кобякова, армянский купец Хачатур Иванов от лица других армян обратился к персидскому правителю Адиад-хану (сохранена транскрипция источника) с просьбой не допускать Кобякова к ведению торгов, предлагая за это 10 тыс. руб.[68 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 717.]

При столкновении интересов каждую из сторон конфликта можно было бы заподозрить в некоторой тенденциозности и сгущении красок. Однако справедливость основных обвинений и претензий армянского купечества подтвердил новый астраханский губернатор В. В. Неронов, пославший в Сенат обстоятельное донесение от 10 апреля 1761 г.

Неронов успел собрать множество доказательств недобросовестного исполнения руководством Персидской компании своих обязанностей и прямых нарушений условий контракта. В его глазах наиболее серьезным проступком явилось неисполнение обязательства по обеспечению поставок золота и серебра на Монетный двор в Петербург в счет полученных из казны денег. Как выяснилось из донесения Монетной экспедиции, решение о выделении компании 100 тыс. руб. сроком на 10 лет специально на эти цели было принято на самом верху, Конференцией при высочайшем дворе, видимо, уже после официального образования Персидской компании[69 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 690 об.]. Последняя успела получить треть этой суммы (более 32 тыс. руб.) в 1759–1760 гг., но и не подумала расплатиться с казной золотой и серебряной монетой. Собственно, даже при всем желании она не могла этого сделать, не приступая к возобновлению торговых операций с Персией в необходимых объемах и довольствуясь небольшими розничными закупками персидских товаров только в пределах Астрахани. Согласно справке астраханской таможни, компания в 1760 г. израсходовала на это всего лишь 26 тыс. 911 руб.[70 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 690 об.]

Губернатор, вникнув в ситуацию, еще более прояснившуюся после смерти Ф. И. Кобякова, счел необходимым поделиться своими мрачными предположениями: «А может быть, те казенные деньги остались у них, обер-директора и директоров, для их собственного по их известному несостоянию содержания, ибо по смерти перваго их знатного компанейщика, вышеписанного Кобякова, капитала и пажити, кроме дворов, по осмотру за казенной долг не оказалось и на две тысячи рублев. Ево ж, Кобякова, в ту компанию капитал положен не наличными деньгами, но взятыми от прежней Судовой компании морскими судами, кои обыкновенно тленности подвержаны, а особливо чрез долгое употребление по ветхости их едва ль поныне и годны быть могут»[71 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 691.]. Неронов, перечисляя известные ему факты, обращал внимание на присущий действиям директоров компании авантюризм, а некоторые их поступки называл не иначе как «плутовскими». Едва ли он мог подобрать более мягкие выражения, описывая, например, эпизод с инсценировкой ограбления обоза с золотом и серебром, якобы отправленного из Сызрани Ф. И. Кобякову. В действительности обоз никто и не думал снаряжать из-за отсутствия выменянного золота и серебра. Уловка потребовалась лишь для того, чтобы уверить петербургскую Монетную экспедицию в его наличии, сославшись при этом на трудности и опасности транспортировки в Петербург драгоценного груза.

В. Неронов не ожидал от Персидской компании перехода к активным действиям и в 1761 г., поскольку не заметил ни малейших признаков подготовки ее судов к началу весенней навигации. Не следовало рассчитывать и на приток капиталов извне. Никто из российских купцов, «…паче же московских, от которых великие торги в Персию были…», не пожелал в нее записаться. «И по сему явно, что за не отпуском той компании товаров персидской пред сим великой торг совсем подорван и истреблен…», – пришел он к неутешительному выводу[72 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 691.]. Единственным спасительным средством в сложившихся обстоятельствах могла бы стать незамедлительная отмена предоставленной компании торговой монополии хотя бы на 1761 г., считал астраханский губернатор, о чем и доложил Сенату. Временная отмена привилегии позволила бы предотвратить разорение многочисленных купцов и мещан, причем не только местных, но и прибывших из различных российских «верховых» городов с готовыми для отправки в Персию товарами.

Обоснованность претензий владельцев шелкоткацких мануфактур к Персидской компании, виновной в резком сокращении импорта шелка-сырца и его подорожании на российском рынке, подтвердил отряженный Сенатом в Мануфактур-коллегию для «поправления российских фабрик» надворный советник Д. М. Одар[73 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 715 об. – 716.].

В довершении всех бед, свалившихся на шелкоткацких мануфактуристов, правительство указом от 28 января 1760 г. предоставило исключительную привилегию на беспошлинную торговлю шелком компании Н. Т. Шемякина, взявшей на откуп все таможенные сборы в стране (о чем подробнее будет сказано ниже)[74 - ПСЗ. Т. XIV. № 11028.]. Указ распространил действие привилегии и на все три торговые компании-монополии, включая Персидскую. К тому же Шемякин вопреки громким обещаниям так и не привез в Россию ни пуда шелка[75 - См.: Юхт А. И. Указ. соч. С. 116–118.]. Формально от пошлин освобождались и владельцы мануфактур, имевших право самостоятельно закупать шелк-сырец только для нужд своих фабрик. Однако реализовать это право им было крайне затруднительно из-за отсутствия реальных возможностей вести самостоятельную внешнюю торговлю. Поэтому вводимая указом в интересах компании Шемякина высокая ввозная пошлина на шелк-сырец – 23 % от стоимости – неминуемо сказалась на его удорожании на российском рынке. Данное обстоятельство увеличило число недовольных проводимой правительством политикой ограничения свободы торговли и раздачи привилегий узкой группе лиц.

Усилившиеся в торгово-промышленной среде протестные настроения стали находить все большее понимание и у представителей бюрократии. В их числе – астраханский губернатор В. В. Неронов. К его голосу прислушались и в более высоких правительственных сферах.

В Сенате при обсуждении 15 июня, 4 и 10 июля 1761 г. жалобы армянских купцов и мнения астраханского губернатора наряду с донесениями различных ведомств (Коммерц- и Мануфактур-коллегий, Комиссии о коммерции) большинство сенаторов высказалось за отмену монополии Персидской компании и возобновление свободы торговли с Персией. Причем вопрос о полной ликвидации компании тогда еще не ставился. Соответствующий протокол подписали кн. М. И. Шаховской, И. И. Костюрин, гр. Р. И. Воронцов, гр. А. И. Шувалов, И. И. Неплюев. Однако для представления на подпись императрицы сенатского доклада требовалось полное согласие всех сенаторов. Его достичь так и не удалось. Высказались против А. Г. Жеребцов и бывший генерал-прокурор Сената кн. Н. Ю. Трубецкой. Первый использовал для возражений сомнительные аргументы формально-правового характера, а второй, будучи в то время во главе Сената, видимо, не хотел признавать ошибочность изначально занятой позиции в отношении Персидской компании. Кроме того, под разными предлогами уклонились от подписания протокола гр. П. И. Шувалов и гр. М. И. Воронцов[76 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 802–806, 811–812, 834–835, 841-841 об.; Юхт А. И. Указ. соч. С. 119–121.].

Весьма вероятно, не последнюю роль в принятом большинством сенаторов решении сыграло мнение конференц-секретаря Д. В. Волкова, высказанное им в письме президенту Комиссии о коммерции И. Г. Чернышеву от 19 декабря 1760 г.[77 - Архив князя Воронцова. Кн. 24. М., 1880. С. 117–126.] На письме отсутствовала печать конфиденциальности. Скорее наоборот. В нем как в сугубо деловом послании изложены некоторые принципы будущей экономической концепции правительства, с которыми вполне могли быть ознакомлены и другие лица, причастные к выработке правительственной линии.

Так, Д. В. Волков коснулся проблемы «персидского торга». Мимо него как секретаря Конференции при высочайшем дворе не могла пройти коллективная челобитная армянского купечества, написанная приблизительно двумя месяцами ранее. Возможно, он располагал и другими источниками информации на этот счет. Во всяком случае, его краткие и выразительные оценки выдают не только хорошую осведомленность, но и умение сформулировать необходимые выводы.

Заключение Д. В. Волкова по отношению к Персидской компании звучало резко и категорично: «…По странному несчастью или потому, что экономические дела с политическими соглашаемы не были, отдан сей торг в такую компанию, что директорским сей компании именем можно честнаго человека выбранить, которая сама собою никакой коммерции производить не может, а всем другим препятствует, и сей полезной торг совсем остановила»[78 - Архив князя Воронцова. Кн. 24. М., 1880. С. 120.]. Волков не мог или не считал нужным дать разумное объяснение этому факту. Его недоумение усиливалось нежеланием власти воспользоваться «замешанием» в Персии и «…ко обогащению государства населить Астрахань, Кизляр, Царицын и другия ближния к Астрахани места как разными персидскими художниками[79 - Художниками в источнике названы мастера-ремесленники.], так и самими капиталистами». Напротив, получен противоположный результат: «…Астрахань обедняла, а и поселившиеся тамо богатые иностранцы разъехались»[80 - Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 120–121.]. Обходя стороной, видимо, вполне известные ему самому причины случившегося, Волков лишь обращал внимание на высокую цену, заплаченную в свое время Россией за право для своих подданных беспрепятственно и беспошлинно торговать на всей территории Персии. Кроме того, он особо подчеркивал изначально присущий «персидскому торгу» свободный характер: «Толь свободный торг и толь дорого купленный, принадлежит всему государству, и какие тамо разорения и грабежи ни были, сия часть коммерции всегда, однако ж, была велика, и многия тысячи людей питались оною»[81 - Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 120.].

Вытекавшие отсюда лаконично сформулированные предложения предусматривали следующие меры: 1) решительную и немедленную ликвидацию Персидской компании без сожалению потраченных на нее 100 тыс. руб. казенных денег, «…ибо к получению оных и без того надежды нет»; 2) установление на несколько лет беспошлинного режима для астраханского порта, «…ибо пошлин собирается тамо и без того мало»; 3) предоставление привилегии «разным около Астрахани лежащим местам» на 20 или 30 лет с целью привлечения туда иностранцев, которых надлежало освободить от любых налогов и податей и предоставить право на беспрепятственное заведение любых фабрик.

Защищая свободу «персидского торга», Д. В. Волков счел нужным оговориться: подобная свобода некоторыми воспринималась как «бедствие», поскольку «великие делались от несогласия купцов подрывы». Не оспаривая данного утверждения, он задается вопросом: «…Не можно ли нам получить тамо маленькой Мадрас или Пондишери?» С этой целью предлагалось сосредоточить всю торговлю российских купцов при немногочисленных персидских портах и в присутствии русского консула заранее согласовывать и утверждать цены на привозимые товары[82 - Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 121–122.].

Забегая несколько вперед, все же необходимо заметить: основное содержание многих упомянутых предложений Д. В. Волкова (как и некоторых других, в частности, о ситцевых и сахарных фабриках) позднее оказалось включенным в текст императорского указа Петра III от 28 марта 1762 г., громко заявившего о введении в России принципов экономической свободы.

Таким образом, Д. В. Волков одним из первых среди представителей влиятельной столичной бюрократии, причастной к выработке правительственной экономической стратегии, высказал идеи, отчасти предварившие решение Конференции при высочайшем дворе от 5 января 1761 г. В целом основной акцент в них сделан на либерализацию законодательства, ограничивавшего рост российской внешней торговли. Автор в своем письме ратовал за устранение искусственных барьеров, мешавших экспорту ряда товаров – в первую очередь хлеба, железа, леса. Но при этом призывал действовать с необходимой гибкостью и осмотрительностью, не впадать в крайности, чтобы не оставить страну без достаточных запасов того или иного важнейшего продукта.

Таможенное регулирование Волков рассматривал в качестве необходимого инструмента, использование которого способно активизировать экспорт отечественных товаров. Те из них, «…кои каким-либо образом были доныне запрещены и так от времени из коммерции выбыли, что не скоро их и покупать станут…», он рекомендовал немедленно начать вывозить за границу беспошлинно или же взимать с них минимальную, «совсем нечувствительную» пошлину. Предлагаемая мера находилась в явном диссонансе с общим многоголосием российских последователей меркантилизма, считавших достаточно высокие пошлины основным и самым надежным средством увеличения доходов казны. И он, разумеется, в полной мере это осознавал.

А потому счел необходимым сделать одно любопытное замечание. Оно прозвучало в виде предложения отделять потребности казны от интересов государства, отдавая предпочтение последним: «Если бы казна теряла, например, двести тысяч рублей, а государство приобретало тем миллион[83 - Имелись в виду прямые потери казны после отмены пошлинного обложения или значительного снижения его ставок, с лихвой восполняемые в будущем за счет увеличения внешнеторговых оборотов.], мне кажется, сию потерю находкою почитать можно»[84 - Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 124.]. Что в данном случае имелось в виду? Представляется, под государством понималось не определенное институциональное образование, а в первую очередь его население (или по крайней мере его значительная часть), которое должно являться основным предметом заботы правительства.

Подобное разграничение Д. В. Волков позволил в своем письме дважды. Первый раз, когда поднял вопрос о важности отстаивания принципа активного внешнеторгового баланса: «Что продолжающаяся война весьма истощила не казну, но государство деньгами, то всем известно. Сколько ж (уповаю я) и сие неоспоримо, что возвращения оных в государство не учинится и при долговременном мире, буде баланс коммерции не станет оставаться в нашу сторону, а особливо что роскошь и страсть ко всем чужим новостям несказанно возрастает»[85 - Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 118.].

Что касается заботы о поддержании активного торгового баланса, то здесь Волков не оригинален. Это положение давно стало едва ли не общим местом в рассуждениях сторонников меркантилизма на экономические темы, причем, что немаловажно, было воспринято властью не только в качестве важного теоретического постулата, но и руководства к действию. Тем не менее, казалось бы, логично вытекавшее из него «объявление войны» так называемой «роскоши» ко времени написания письма еще не воспринималось всеми публицистами однозначно как необходимая мера противодействия растущему импорту дорогих предметов личного потребления. Однако по мере увеличения ввоза в страну товаров из данного сегмента противники неоправданного расширения импорта укреплялись во мнении насчет пагубного для экономики страны проникновения на ее рынок дорогих заморских изделий. Прямые отголоски борьбы мнений можно найти даже в законодательстве. Новый император Петр III в упомянутом указе от 28 марта 1762 г., наверняка с подачи своих советников, и в их числе Д. В. Волкова, публично высказался против «роскоши» и даже обещал подать личный пример борьбы с ней. Впрочем, он не ставил вопрос о применении административных мер противодействия как несоответствующих духу указа об экономической «вольности».

Как выразитель либеральных взглядов Д. В. Волков не упустил возможности высказать свое скептическое отношение к «казенному торгу», хотя и коснулся данного вопроса вскользь, тезисно. Не прибегая к доказательствам, он лишь сослался на имевшийся прошлый опыт (или «искусство», по его выражению), которое «…нам доказало, что всякой торг в казенном содержании упадает…»[86 - Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 119.]. Исходя из своих представлений, он настаивал на скорейшем принятии решения о беспошлинном отпуске хлеба за границу и на передаче его в исключительное ведение городов при условии создания каждым городом необходимых запасов хлеба. Таким образом, сосредоточение экспортной хлебной торговли в городах представлялось наилучшей альтернативой «казенному торгу». Тем самым города получали своего рода торговую привилегию.

Вопрос о привилегиях – наиболее сложный и, на первый взгляд, непоследовательно изложенный Волковым. С одной стороны, он решительно выступил против монополии Персидской компании, а значит, и против ее исключительных привилегий в торговле (следует заметить, он ни разу не употребил слово «монополия», но его высказывания на этот счет предельно ясны). А с другой – вполне допускал существование привилегий несколько иного рода и не противился им. Так, он предложил «снабдить привилегиею» Василия Макарова[87 - Источники довольно часто именуют его Василием Макаровым сыном Хастатовым. Он являлся достаточно известным и крупным предпринимателем в торговле и промышленности, возглавлял Темерниковскую компанию, владел шелкоткацкой мануфактурой в Москве. Едва ли Волков мог не знать его полного имени, но в письме предпочел использовать укороченный вариант.], пытавшегося получить шелк с переданных ему казной шелковичных деревьев, произраставших на землях между Астраханью и Кизляром. Посредством этой меры Волков надеялся переманить туда «лучших людей» из Персии без каких-либо казенных затрат[88 - Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 122–123.]. В другом фрагменте письма, как уже отмечалось выше, он предлагал сделать астраханский порт на несколько лет «совсем вольным», а прилегающим к Астрахани землям дать привилегии, освобождающие прибывающих туда иностранцев от всех налогов.

Такого рода привилегии, отстаиваемые Волковым, практически не ущемляли посторонние интересы, искусственно не устраняли конкуренцию, а, напротив, стимулировали развитие того или иного хозяйственного начинания. К тому же речь шла не о долгосрочных, а об ограниченных по срокам действия преимуществах.

Вместе с тем нарушавшие чью-либо хозяйственную свободу привилегии Волков без колебаний отвергал и осуждал. Он высказался против существования привилегий петербургской Красносельской ситценабивной мануфактуры и некоторых сахарных фабрик, на этот раз подробно обосновав свои критерии: «Обыкновенно полезны государству бывают те [фабрики], где много людей кормится и где свои продукты в дело употребляются. Не имеем мы своего шелку, но над ним много людей работают, а сверх того имеем надежду и свой шелк получить. Напротиву того, ситцевая фабрика употребляет в дело одну красносельскую воду и, лишая многих подданных промыслу печатания холстов, вводит только в государство безпошлинно иностранные товары. О сахарных фабриках тож ничего лучше сказать нельзя; ибо, конечно, ни сахарнаго песку, ни ситцевых полотен у нас в государстве нет. Я потому смело говорю, что сии лишния фабрики или без всяких церемоний уничтожить, или пространныя их привилегии весьма сократить надобно»[89 - Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 125.]. Столь ясное и принципиальное высказывание конференц-секретаря, заслуживающее воспроизведения без сокращений, перекочевало в текст указа от 28 марта 1762 г. минуя значительные редакционные поправки. В указе, правда, усилены саркастические нотки в отношении «лишних фабрик» и опущен заключительный вывод о необходимости их ликвидации.

В литературе высказывалось мнение о тяготении Д. В. Волкова к «партии» П. И. Шувалова, отстаивавшей идеи свободы торговли и расширения прав купечества. Отмечалась также его идейная близость с А. И. Глебовым, едва ли не главным идеологом верховной власти в период правления Петра III. Глебову, в частности, приписывалось авторство указа от 28 марта 1762 г.[90 - Рубинштейн Н. Л. Уложенная комиссия 1754–1760 гг. и ее проект нового уложения «О состоянии подданных вообще» // Исторические записки. Т. 38. М., 1951. С. 218–219, 239.] Кстати, при воцарении Екатерины II Волков предпочел дистанцироваться от Глебова. Другая влиятельная дворянская группировка ассоциируется с именами канцлера Михаила Илларионовича Воронцова и его брата Романа Илларионовича, особенно последнего. Она известна своим стремлением оттеснить купечество на задний план, лишить его всех экономических прав, принудив передать дворянам торговые и промышленные предприятия.