Пробуждение

Позвольте процитировать священную книгу для каждого еврея – Талмуд:

«Еврею можно бросить кусок мяса собаке, но отнюдь не дарить его христианину, так как собака лучше христианина».

«О прочих народах, происшедших от Адама, ты сказал, что они никто, подобно слюне… Эти народы за ничто тобою признанные».

«Введет тебя Бог твой в ту землю, которую он клялся дать тебе с большими и хорошими городами, которых ты не строил, и с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнял, и с колодезями, высеченными из камня, которых ты не высекал, с виноградниками и маслинами, которых ты не садил, и будешь есть и насыщаться».

«И будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы и господствовать будешь над многими народами, а они над тобою не будут господствовать».

В зале бурные аплодисменты. Оратор отпивает воды из стакана, стоящего на трибуне.

– В то время как мы проповедуем неверным свободу, мы сами будем держать наш народ и наших уполномоченных в совершенном повиновении.

Уже в древние времена мы были первыми, которые бросили в массы лозунги: «Свобода. Равенство. Братство». С тех пор избиратели, подобно попугаям, повторяли бесчисленное количество раз, люди со всех сторон стекались к этой приманке и этим уничтожили благополучие человечества и истинную свободу личности. Считавшиеся умными и рассудительными в среде неверных не поняли всей двусмысленности этих слов, не поняли их внутреннего противоречия, не увидали, что в природе нет равенства. Демократия, либерализм, интернационализм, глобализм – лозунги, которыми международное еврейство разлагает общество.

Неверные вступают в ложи из любопытства или в надежде добиться этим путем более высокого положения в обществе. Мы обеспечиваем им этот успех и этим путем пользуемся. Их самообманом, под влиянием которого они, ничего не подозревая, поддаются нашим внушениям. Нельзя себе представить, до какой степени неосознанной глупости можно довести даже умнейшие головы из среды неверных под влиянием самообмана и как легко они теряют мужество даже при малейшей неудаче. Неверные в той же самой степени готовы жертвовать своими планами ради популярности, которую мы презираем, приводя наши планы в исполнение. Знание этой психологии облегчает задачу управления ими. Способы действия заключаются в разложении. Разделяй и властвуй. Один дисциплинированный отряд из двадцати человек может сделать больше, чем неорганизованная тысячеголовая толпа. Точно так же и меньшинство, которое посвящено в тайны плана, является более сильным, чем нация или другая часть мира, раздробленная на тысячу противоборствующих частей.

Мы утверждаем, что нееврейскую публику намеренно делают жертвой этой искусственно созданной торговли бесполезными предметами роскоши. Массы воображают, что они играют при этом какую-то особую роль, тогда как их роль заключается лишь в том, чтобы платить и вновь платить.

Делается страшно, когда смотришь кругом и видишь то большое количество людей, которые посвящают свою жизнь второстепенным и третьестепенным вопросам, робко и отрицательно относясь к жизненным вопросам, действительно определяющим человечество, от разрешения которых зависит их судьба. Как раз это отклонение в материалистическую сторону открывает нам фланг для нападения.

Нам удалось достигнуть того, что в настоящее время пресса получает все известия только при посредстве определенных агентств, в которые они стекаются со всех сторон света. Эти агентства будут нашей собственностью и будут публиковать то, что мы позволим.

Когда мы станем властителями, мы признаем нежелательной всякую религию, кроме нашей, которая исповедует единого Бога, с которым связана наша судьба в качестве избранного народа и через которого наша судьба сложилась с судьбой мира.

Зеркало мутнеет и меняет картину, на которой уже узнается Москва златоглавая. По улицам бегут старые троллейбусы и машины времен рубежа пятидесятых и шестидесятых годов. Бедная замшелая синагога, где немногочисленная группа евреев склонилась над брошюрой, распечатанной, видимо, самиздатом. На первой странице написано «Катехизис».

Прихожане одеты крайне бедно – в фуфайки и валенки. Но один из них выделяется более достойным внешним видом. Взяв брошюру, он негромко зачитывает:

– Многие народы погибли в рассеянии, потому что у них не было четкой программы действия и чувства локтя. Русские не способны глубоко мыслить, анализировать и делать обобщения. Они подобны свиньям, которые живут, уткнувшись рылом в землю, не подозревая, что есть небо…

Народ без истории, как ребенок без родителей, и из него можно вылепить все, что необходимо…

Фашизм – явление не случайное. Он возникает там, где мы недооцениваем стремление местного народа быть хозяином своей земли…

Зеркало теряет краски и меркнет. Дима облизнул пересохшие губы и, растерянно посмотрев на Максима, задумчиво произнес:

– Чем дальше в лес, тем больше дров. Максим молча посмотрел на друга и, переведя взгляд на алмаз, спросил:

– Каковы результаты их деятельности?

В зеркале появился образ молодого австрийского принца Фердинанда, замертво падающего от прицельного выстрела убийцы. Дальше последовали страшные картины кавалерийских и штыковых атак Первой мировой войны. Применение боевых отравляющих газов и падение великой Германии, уничтоженной и втоптанной в грязь. Потом появился образ красного кумача, массовые расстрелы людей, изможденные скелеты голодных детей, лагеря для заключенных. Слайд сменился. В зеркале появились здания множества банков с одинаково унылой надписью на дверях «Open». Человек с трясущимися руками поднимает револьвер к виску и пускает себе пулю в висок. Сквозь эту жуткую картину прорывается огромная эскадрилья бомбардировщиков с фашистскими крестами на борту. Они сбрасывают тысячи бомб на абсолютно разрушенный город, стоящий на берегу величественной реки, в котором не осталось ни одного целого здания, и все на десятки километров вокруг объято пламенем, пеплом и пылью. Лишь полосы ослепительного снега, видневшиеся на горизонте, вдали от места сражения, подсказывают, что сейчас зима или поздняя осень. Весь город, точнее, то, что от него осталось, перерыт воронками от снарядов и бомб, и кажется, что там нет уже живых людей и некого уже атаковать бомбардировщикам. Но они заходят на цель и сбрасывают бомбы, летящие как тысячи пчелиных стай на прибрежную полосу шириной метров в триста. Летчик в кабине бомбардировщика поднимает вверх большой палец, сообщая штурману об удачном заходе на цель. Земля вздымается на сотни метров от поверхности – и теряется видимость того, что происходит в этом аду. Но сквозь эту мглу, отрывшись от земли, встают бойцы, на которых и живого места-то нет, и политрук, подняв уцелевшей левой рукой пистолет вверх, командует: «Не отдадим город Сталина врагу. За Родину! За Сталина!».

И горстка полуживых людей идет в атаку, отбрасывая противника на сто метров от реки.

Тонущие в холодных водах Волги корабли увлекают за собой тела солдат, так и не вступивших в бой, но все же немногие из них доходят до другого берега, и бойцы сразу вступают в бой, удерживая прибрежную полосу шириной в триста метров, на которую, казалось, обрушилось все зло этого мира.

Неожиданно в дверь постучали. Максим вздрогнул от неожиданности. Зеркало померкло. Друзья тревожно переглянулись. Дмитрий подошел к двери.

– Кто там? – спросил Дима, одновременно заглядывая в глазок.

– Стас, – последовал короткий ответ из-за двери.

Глава 21. Даша

– Какого черта ты приперся? – зло произнес Максим через закрытую дверь.

– Я один, нам нужно поговорить, – ответил Стас.

Дима посмотрел на Максима и с недоверием покачал головой.

– Подожди пять минут, – сказал Максим и принялся убирать со стола атрибуты для только что проведенного ритуала. Дима вспорол ножом подушку, спрятав в глубине ее заветный артефакт.

Друзья переглянулись, убедившись в том, что все готово для встречи гостя, и Дима, выдохнув, словно сейчас примет рюмку водки, открыл дверь.

Стас совершенно хладнокровно прошел в хорошо знакомую квартиру и без особых церемоний расположился в мягком кресле.

– Я пришел один. Инкогнито. Я полагаю, вам известна суть вопроса, который нам требуется обсудить? – начал нелегкий разговор Стас, выдержав предварительно гроссмейстерскую паузу.

– Как ты мог вообще сюда заявиться после того, что сделал? – дрогнувшим голосом спросил Дима.

– Я не знал, что мы можем оказаться по разные стороны баррикад, – хладнокровно ответил Стас. – Я всего лишь исполнитель, хотя и не рядовой, но я работаю в системе, в которой не принимают возражений. Мой визит к вам – огромный риск для меня, и все, что я могу сделать для друзей, – это предупредить о грозящей опасности для вас и убедить вас в том, что артефакт нужно отдать, иначе…

– Иначе что?! – гневно спросил Максим. – Ты нам подсыпешь еще какой-нибудь отравы?

– Там был не яд, а снотворное, – спокойно отреагировал на вызов Стас. – Эти решения, как и последующие за нашим разговором, принимаю не я. И каким-либо образом повлиять на ход решений я не могу. Я лишь могу предупредить вас и попытаться договориться. Лучшим выходом для вас будет мирное соглашение. Вы не можете бороться с системой, на много порядков организованней и могущественней вас. Все в это бренном мире принадлежит ей, а артефакт такого масштаба тем более представляет желанную добычу для системы.

– Как ты узнал об алмазе? – сухо спросил Максим.

– Способности, подобные твоим, открылись мне еще в юношеском возрасте. По определенному стечению обстоятельств я был замечен и привлечен на службу в один влиятельный орден. Я достаточно быстро скакнул по карьерной лестнице. Орден очень ценит мой талант, один из которых заключается в том, что я могу определить доминирующую мысль, владеющую умом человека. Твой путь к артефакту был мне известен. Я с большим сожалением наблюдал за тем, как жизнь нас разводит по разным окопам, но ничего не мог с этим поделать. Такова моя работа. Вход в систему стоит много, а выйти из нее можно только одним способом, о котором лучше не упоминать.

– И в чем заключается твоя работа? – вступил в разговор Смехов.

– Система осуществляет тотальный контроль за всеми жизненно важными процессами, происходящими в мире. Я не могу открывать вам, парни, информацию, не предназначенную для ваших ушей. И вам, и мне от этого будет только спокойней.

– Интересно, что же послужило мотивом для столь неоднозначного решения, как вступление в орден? – с сожалением спросил Максим.

– Палыч, то же, что и у всех, начинающих свой путь в ордене с низших ступеней: деньги, влияние, возможности. Я уже не помню, когда я нуждался в средствах. В материальном плане для меня многое доступно. Кроме того, степень моего влияния огромна вне структур ордена, а там, как в военной системе, существует субординация и порядок. Работая в системе, я полагал, что мне известны ее границы, но потом понял, что орден – всего лишь наконечник оружия, масштабы которого даже мне неизвестны.

– Чем нам грозит отказ? – задал вопрос Максим, зная на него ответ заранее, скорее, из соображений выудить хоть какие-то крупицы информации.

Поплавский взглянул на часы и с сожалением произнес:

– Печальный исход очевиден. Времени у вас будет для начального этапа побега не более часа. Предлагаю вам хорошо подумать, прежде чем вы примете столь сомнительное с точки здравого смысла решение.

Стас встал с кресла и, пройдя к выходу, добавил:

– Не судите меня строго за происходящее. В этом часовом механизме я всего лишь шестеренка.