Записки репортера

Санмаринцы не придумывали офшор. Скорее всего, он сам разыскал их и полюбил. Не знаю, насколько эта любовь была взаимной. Думаю, она была таковой до самых последних дней. Буквально в прошлом году, с грешного налогового рая пришлось опуститься на безгрешный налоговый гранит. Синьора Италия сказала обитателям свободной горы: если не сделаете прозрачным налоговую систему и не прекратите укрывать мутные банковские счета – пеняйте на себя. Санмаринцы решили не вздорить и вняли уговорам ЕС: практически унифицировали с Европой фискальную систему. Во всяком случае в этом поклялись.

Впрочем, таможня на сан-маринской границе была и раньше. Существует и сейчас. И даже – сама граница: этакая арка на дороге из Римини. Местные предупредили, что могут остановить и проверить. Признаюсь: мечтал. Увы, не остановили. Жаль, уж очень хотел познакомиться. Впрочем, может быть, таможенник просто ушел обедать. Думаю, что он в Сан-Марино единственный. И то верно: к чему штаты раздувать…

Они вырастают…

… и ты не замечаешь – когда. Они спрессовывают все прожитое тобой в осадочные пласты нежных забот и стойких переживаний.

Они дерзко квантуют непрерывную последовательность событий в отдельные яркие всполохи пережитого. Не тобой пережитого, а – ими.

А значит – и тобой: выкроить костюм зайца для Новогоднего утренники в детском саду, что-то отвоевать на олимпиаде по математике в школе, удалить зуб, сбороть ЕГЭ, поступить в университет, бросить университет, начать все сначала…

Это не они, а ты сам: то – в костюме этого самого зайца, то – на школьной олимпиаде, то – в кабинете у дантиста, то сдаешь ЕГЭ, то поступаешь куда-то, то бросаешь…

Ты живешь их жизнью, хотя тешишь себя надеждой, что – нет: мол, они живут совершенно свободно, и ты – главный часовой их libertas.

Но их libertas – это твой servitus. Твоя крепостническая подчиненность их неизбежному желанию раскрепоститься. Ты – тень…

Они влюбляются. И ты пытаешься смотреть их глазами на ими же назначенных избранников. И находишь в этих избранниках приятные черты.

Они вздорят. И ты покорно вслед за ними начинаешь обнаруживать в противоположной стороне изъяны.

Они уже выросли. И ты чувствуешь, что пропустил: когда же?.. Потому что постоянно был ими же и занят. Тебе не хватило времени осознать. Ты вечно на них отвлекался. Куда-то их тащил. Переживал. Названивал…

И – проследил тот момент, когда они стали взрослыми. Эти дети…

С обратной стороны листа…

(Вместо блокнотая)

(вместо блокнота)

Настораживает выражение – "элита российской интеллигенции". Очевидно, имеется ввиду наличие у обозначенного подкласса соответствующего удостоверения. Снобизм, конечно, вещь занятная, но не до такой же степени… Чиновничий, мещанский, правозащитный, либеральный снобизм – какая разница?

*

Ненормативная лексика в обществе – к чему этот спор? Можно все решить мирно и демократично. Хочешь материться – пожалуйста. Непременно в газетах и телепрограммах? Не вопрос, но в специальных – с меткой "для матершинников". В кафе и ресторанах? Точно также – с указанием при входе "Здесь матерятся". В автобусе и трамвае? Что же – и здесь можно выйти из положения. Скажем обустроить в салоне специальные звуконепроницаемые кабинки для ценителей грубых слов. Также, полагаю, можно удовлетворить даже депутатов Госдумы: тех. что за мат и тех, что против. Первых кормить в кафе с непременно матюкающимися официантами, вторых – иным способом. Если же тебя от непристойной лексики коробит, тогда ищи указки "Здесь не матерятся».

*

Я не знаю более емкого образа мироздания, чем железнодорожный путь. Выплывающая откуда-то из-за горизонта бесконечно-неумолимая лента жизни, и уносящаяся туда же – за последней край земли – ровная железная река. Вся эта отшлифованная миллионами событий-колес усыпляющая монотонность покоится на отсеченных чьей-то дерзкой рукой межшпальных рубежах, постулированных кем-то наверху неприкасаемых отрезках, квантах, если угодно, жизненных шагах, мгновеньях…

*

Счастливым – не до антивоенных писем. Это – удел совестливых, а потому – несчастных: писать эти письма и их читать. И видеть, как они упрямо игнорируются. Какое уж тут счастье?..

*

Прежде, чем присоединять к России Крым, приладить бы к ней сначала большую часть потерянных внутри страны территорий: обезвоженных, обездороженных, обезтрезвленных тысяч деревень и сел. Многие из них – не далее полутора часов небыстрой езды от столицы. Причем – в любую сторону: тульскую, брянскую, владимирскую, калужскую… Боюсь, что крымчане под термином "присоединение к России" поняли несколько другой – "присоединение к Москве". А может быть даже – "к Рублевке". Это разные вещи.

*

Эй, Болотная, хватит тереться о кремлевские стены. Они и без тебя не упадут. Лучше по сторонам оглянись – вон, что делается…

*

Космисты не «окупились»? Пожалуй. От того же Циолковского мы взяли только самое банальное: нелетающие гофрированные дирижабли, что сохранились в его домике-музее, старый велосипед там же, коньки, застежку со львами от давно истлевшего плаща, расстроенный рояль, слухачи, полувертикальную лестницу на чердак, токарный станок с ножным приводом и кое-что из самых избитых книжек. Вроде забавных в своей наивности и чистоте "Грез о Земле…", "На Луне" и проч. Калуга взяла также из Циолковского еще несколько цитат. Вроде самой растасканной и неудачной – по поводу намечаемых космических маршрутов: "Москва – Луна, Калуга – Марс". Короче, взяли мы от Циолковского многое, упустив при этом главное – его самого. Живого, незабальзамированного музейщиками и лекторами обкома КПСС. Вот уже почти полвека та же Калуга официально пытается понять, что же такое сотворил ее великий земляк – каждый сентябрь в городе проходят Циолковские чтения. Раньше это понимание давалось куда легче – все упиралось в выведенную Константином Эдуардовичем формулу реактивного движения. Ее правильность и приезжали подтверждать такие светила, как академики Келдыш, Газенко, Глушко. Они сооружали ракеты, сажали в них космонавтов и запускали летать по формулам Циолковского. Все срабатывало, о чем первые лица советской космонавтики спешили доложить на очередных Циолковских чтениях. Но пришла перестройка и запускать стало нечего. Или – не на что. Или просто – ни к чему. Космос резко "просел". Стал "нерентабельным", "ненужным" и постепенно перестал отсвечивать отраженным светом на ту же провинциальную Калугу. Собственный же источник калужской популярности – Циолковский, как уникальный самородок и личность, забавный философ и беллетрист – оказался месторождением неразведанным и быстро перестал кого-либо в серьез интересовать. Полсотни человек на Циолковских чтениях в последние годы, из которых калужан – десятка полтора-два. Так наступило второе пришествие обывателя в судьбу великого космиста. Первое – прижизненное. "Народ был хороший и честный, – давал давным-давно характеристику прежнему калужскому мещанству сам Циолковский, – но общего у меня с ними было мало… На меня смотрели так, как законные дети смотрят на незаконных: свысока и снисходительно". Реальный градус почитания великого калужского космиста даже среди его земляков довольно жалок. Та же площадка Циолковских чтений скудна и ограничена. По инерции проповедуются марсианские города, лунные проспекты и длительные командировки на близлежащие астероиды, в расчете, что именно эти придумки Циолковского являются ключевыми. И только-только мы подступаем к главному его наследию – образу мыслей и сознания изумительного калужского придумщика. То есть – к человеку, как таковому. К его космосу…

*

Банки – может и пылесосы: кто спорит? Но вот АСВ в роли конкурсного управляющего обанкротившихся банков – иной раз сущий дьявол. Раздевают банковских дебиторов почище своих подопечных – очень красиво. Не дай Бог, ты задолжал банку-банкроту накануне отзыва у него лицензии 5 копеек – АСВ вытрясет пятак даже из мертвого. Или сделает таковым живого.

*

Соединить бы Градского с Ходорковским. МБ вполне бы мог взять интервью у АБ. Или – наоборот. Все равно о чем: о Бетховене, о 3D-цивилизации, о Вагнере, об урбанизации. И без надоевшей репортерской суеты…

*

Как часто бывает: чувствуешь, что очень хочешь что-то почитать, а что именно – и сам не знаешь. Роешься, листаешь, перекладываешь: взял одну книжку – не то, другую – не в тему, третью – не сейчас. Потом вдруг натыкаешься: вот оно – то самое, без чего внутри никак не клеилось. Примерно с таким чувством читаю «Книгу о русских людях» Горького. Удивительно сочные этюды пронзительнейшего из наблюдателей русских характеров. Признаюсь, ранний (незабронзовевший) Горький всегда меня потрясал. Беда, что поздний, соцреалистический этап его творчества затмил для большинства людей истинный масштаб таланта писателя. Теперь задача: провести литературные «раскопки», и вернуть читателю присыпанные пеплом предрассудков выдающиеся вещи Мастера. Не могу удержаться от цитирования. Больно уж актуальна и точна эта, подмеченная когда-то Горьким, «русскохарактерность: «Часовщик Корцов, по прозвищу Лягавая Блоха, маленький волосатый человек с длинными руками, – патриот и любитель красоты. – Нигде нет таких звезд, как наши, русские!– говорит он, глядя в небо круглыми глазами, плоскими, как пуговицы. – И картошка русская – первая, по вкусу, на всей земле. Или – скажем – гармонии, лучше русских нет!.. Да мало ли чем можем мы нос утереть Америкам этим!.. Он любит восхищаться красотой природы, хотя окрестности города пустынны, вспухли бесплодными холмами, изрезаны оврагами, нищенски некрасивы. Но часовщик, стоя на берегу мутной, пахучей реки, отравленной войлочными заводами, восклицает с искренним чувством: – Эх, красота же! Ширь, гладь. Иди куда хошь. До смерти люблю я эту красоту нашу!».

*

Чабуа Амирэджиби – умер от грусти.

*

Неважно какое место занимает регион (63-е, как Воронеж, или 2-3-е, как Калуга) и в каких именно святцах (Минрегиона, "Левада-центра" или загадочного "Квалитаса") – градус патриотизма везде повышенный. До уровня горячки. Пенсия 8 тысяч, квартплата – 5, до "освобожденного" Крыма хватит на сотую часть пути. Телевизоры захлебываются от барабанного боя. Великодержавности – самосвалами не увезти. Действительно, зачем нам счастье? И без него – кайф.

*

Случай из практики. Работаем на перегоне – меняем шпалы. Мастер связывается с дежурной по мобильнику: какое окно? Та отвечает: два часа у вас есть, но в случае чего предупрежу заранее. Хорошо, вытащили три старые шпалы. Вычистили ящики. Подготовили новые шпалы. Час в запасе – успеем. Тут гудок – откуда не возьмись товарняк. У нас под рельсами дыра – нехватка трех шпал. Мастер бледнеет. Бежим навстречу, мол сбавляй ход. Машинист то ли не видит, то ли делает вид – на полном ходу летит на ремонтируемый участок. Рельсы проседают, но состав прошел. Мастер в бешенстве набирает дежурную: какого, мол, хрена не предупредили? Та: у нас тут свет вырубился и компьютеры соответственно, а на них ваши мобильники были записаны.

*

Плохо не только без Рождественского. Опасно оставаться без Астафьева, Слуцкого, Левитанского, академика Лихачева, Иосифа Бродского, Сергея Капицы. Без таких людей случаются катастрофы…

*

Мераб Мамардашвили – потрясающий мудрец и собеседник. Одно чувство, когда проглатываешь его блестящий курс лекций (как, впрочем, и другие, что Мераб Константинович прочитал в середине 70-х годов) – искренняя зависть тем, кто сидел в этот момент в аудитории (той же – ВГИКовской, что вместила в себя живую речь выдающегося философа).  Уроки М.К. довольно основательно прочищают мозги, в том числе – в отношении понимания коренных тектонических сдвигов, произошедших в XX веке и обернувшихся извержением социальных "везувиев" как в 1914, так и в 1939 годах. Пугающие аналогии с нынешними временами заставляют задуматься о необходимости более тщательного изучения нашего философского наследия. В особенности – с привлечением таких мудрецов как Мераб.

*

В Комбодже любят слегка подтухшие яйца.  Ну и что с того? А у нас – телевизор. Не вижу разницы.

*

Грузия – почти вирус: раз побывал – всю жизнь тянет.

*