Ярославль. Городские прогулки

Иной раз предложения Титова были и вовсе неожиданными. К примеру, когда накопилась недоимка с горожан, лечившихся в земской больнице, но не расплатившихся, и дума размышляла, как бы эти деньги получить, он сказал:

– Городская дума заплатит всю недоимку… и кроме этого обяжется на будущее время уплачивать ежегодно за лечение несостоятельных мещан, не доводя управу ни до какого судебного процесса… Это будет, по моему мнению… гораздо лучше и полезнее, чем вести долгий процесс, сорить деньги и все-таки не быть уверенным, придется ли получить, или нет эту недоимку. Затем, господа гласные, я обращаюсь к нравственной стороне этого дела: те мещане, с которых следовало бы получить деньги, давно уже умерли, или ровно ничего не имеют, а потому приходится получить с людей, ни в чем не повинных, отнимать у них последнее жалкое имущество, продавать их бедные лачуги!

Любопытно, но предложение это было принято двадцатью семью голосами против двух – настолько мощной оказалась сила убеждения Титова.

При всем том, без стихотворных опусов он свою жизнь не мыслил. Мог, к примеру, шутки ради сочинить посвящение своему знакомому, некоему Оскару Якимовичу Виверту:

Омар Налимыч, не сердитесь,
Что рыбья кличка вам дана;
Но я надеюсь – согласитесь,
Что Вы похожи на сома.

Впрочем, на Андрея Александровича редко обижались. Чаще преподносили ему книги с трепетными посвящениями: «Многоуважаемому Андрею Александровичу Титову, энергичному и талантливому труженику родной археографии, всегда готовому содействовать другим, дань признательности от редактора издания».

Андрей Александрович был деятелем «микеланджеловского» типа, то есть сочетал в себе множество разнообразных талантов. В том числе и талант настоящего хозяина: прикупив соседние участки, обустроил за своим особнячком прекрасный сад. Совершенно бесподобный, по воспоминаниям современников: «Как входишь – сразу бордюр из махровых левкоев, душистый табак, который распускался вечером с необыкновенным ароматом. Направо были розы на длинных грядках, эти розы из Франции выписывались… После роз был сиреневый кружок, диаметром 5 метров, небольшой, а в середине его лавочки. Дальше беседка очень красивая, большая, а в ней терраса, буфет с посудой (мы здесь пили чай), а далее еще беседка, ажурная, из длинных полос дерева, и в ней еще три лавочки.

В самом центре сада стоял фонтан, а в середине его – скульптура, ангел (мальчик с крылышками) с трубкой, из нее вода лилась, разбрызгиваясь.

Направо от нее яблони росли, сливы и другие фруктовые деревья. А пруд какой был! В нем рыбы плавали».

Но все же главное, чем известен Андрей Александрович – это Ростовский кремль, восстановленный благодаря его усилиям.

Скончался этот уникальный человек шестидесяти семи лет от роду. Шел по бульвару и упал. Пока везли в больницу, умер. Словно он, будучи абсолютным альтруистом, не счел возможным никого обременять своей болезнью.

* * *

С приходом новой власти Спасский монастырь был упразднен – в нем разместился Артиллерийский музей. Однако эта победа радости городу не принесла – оказалась уж чересчур победоносной. Даже сейчас монастырь используется большей частью как музей – правда, уже не военного профиля. Но в том музее можно встретить и монашек, а перед Святыми воротами в 1997 году поставили новенькую часовню. Правда, странную, больше напоминающую игрушечный космический корабль с детской площадки.

* * *

«Монастырский» музей считается главным музеем города. Самый большой по территории, в центре города, с огромным количеством различных экспозиций, он пользуется небывалой популярностью у приезжих, особенно среди иностранцев.

Сами экспозиции хорошие, добротные, подчас оригинальные. К примеру, в зале, посвященном «Слову о полку Игореве», вы увидите не только письменные документы прошлого, но и реконструкцию рабочего места писца XI—XIII веков, и полное вооружение воинов русской и монголо-татарской армий XIV столетия. Самая же оригинальная из экспозиций называется «Посещение медведицы Маши».

За доступную плату вам продемонстрируют медведицу в клетке, которая живет в монастыре уже около двадцати лет (подобрана совсем маленьким медвежонком где-то на севере, в вологодских лесах), и расскажут о правилах поведения при неожиданной встрече с медведем. Ну, а потом предложат купить майку с Машиным портретом.

* * *

Перед монастырем – Богоявленская (а до революции просто Монастырская) площадь. Одна из самых крупных и, вместе с тем, самых нелепых в городе. Во всяком случае, здесь предусмотрено все для того, чтоб путешественник не смог преодолеть ее так, как ему удобно. Площадь полностью отдана автомобилям и автобусам, а в центре ее, с 1993 года, стоит угрюмый основатель города Ярослав Мудрый (скульптор О. Комов). Открытие этого памятника было делом государственного масштаба, ведь на церемонии присутствовал сам президент Борис Николаевич Ельцин.

В жизни города Монастырская площадь играла важнейшую роль. Вот, к примеру, одно из свидетельств – «Записки декабриста» А. Е. Розена: «Пока мы обедали, народ стал собираться на площади: в четверть часа так набилась она, что если бы бросить яблоко сверху, то оно не упало бы на снег, а легло на шапку или на плечо. Кони наши стояли внутри двора, а ворота были закрыты, сверх того два жандарма стояли с наружной стороны с голыми саблями. В коридоре встретили нас Шереметева и Якушкина и благословили образками на дорогу; когда мы сошли с лестницы, то фельдъегерь грозно прикрикнул: «Тройка фельдъегерская, вперед! Жандармы, смотри не отставать от меня!» Во дворе мы уселись в сани. Как только часовые отперли ворота, то мы стрелой пустились через площадь по узкому промежутку между бесчисленным народом; едва успел я снять шапку и поклониться народу, как все с поклоном сняли шапки и фуражки. Кони помчали прямо через Волгу.

В Чите рассказывал мне товарищ мой П. Б. Абрамов, следовавший также через Ярославль шестью днями раньше меня, что площадь была также покрыта народом».

Проезд опальных декабристов вообще был потрясением для ярославцев. Один из осужденных, И. Якушкин вспоминал: «11 ноября мы прибыли в Ярославль. Фельдъегерь представил меня губернатору, который объявил мне, что я имею позволение видеться с моим семейством. От губернатора мы отправились на свидание.

Увидев на мне цепи, жена моя, матушка ее и все с ними присутствующие встретили меня со слезами, но я какой-то шуткой успел прервать их плачевное расположение; плакать было некогда, и мы радостно обнялись после долгой и тяжкой разлуки. Тут я узнал, что жена моя с детками и матушка ее год тому назад получили дозволение видеться со мной в Ярославле, но им было не дано знать, когда повезут меня. Дежурный генерал Потапов знал всякий раз, когда требовался фельдъегерь для перемещения нас из крепостей в Сибирь, и всякий раз извещал об этом мою тещу; но кого именно повезут из нас, он и сам не знал. По этой причине семейство несколько раз переезжало из Москвы в Ярославль; первоначально оно пробыло тут месяц в томительном ожидании меня; потом опять жена моя с детьми, в сопровождении знакомой дамы и короткого моего приятеля Михаила Яковлевича Чаадаева, приезжала в Ярославль, и они в продолжение почти месяца ожидали моего прибытия; наконец, и в этот последний раз меня ожидали здесь уже три недели».

Здесь же располагалась пастуховская гостиница, слава которой выходила за пределы Ярославля. Александр Дюма, в частности, писал: «В Ярославле – лучшая во всей России гостиница, единственная, возможно, где за вычетом двух столиц, можно найти настоящие постели».

Впоследствии в гостинице расположился переговорный пункт.

Вообще, междугородняя телефонная связь появилась в городе сравнительно недавно. Только в 1913 году газета «Голос» опубликовала сообщение: «Ярославль начал говорить с Москвой по телефону. Постоянное телефонное сообщение установилось. Как у нас уже говорилось, плата за 3 минуты разговора – 90 копеек, за каждую следующую минуту приплата 30 копеек. Не идет в счет время, употребленное для вызова. Желающие беседовать с Москвой из своей квартиры вносят на телефонную станцию аванс за 10 разговоров, т.е. 9 рублей. Открытие телефона с Москвой давно уже ожидалось в торговых кругах».

Город Ярославль играл важную роль в смысле связи еще со времен Петра I. Именно здесь проходила (и до сих пор проходит) дорога, связавшая Москву и Архангельский город (переименованный впоследствии в Архангельск). Сам Петр сочинил указ, в котором разъяснялись правила торговых перевозок: «Гонять с их, Великих Государей, грамотами и со всякими иноземскими и торговых людей грамотками, а от Архангельского города к Москве с воеводскими и гостиными отписками и торговых людей грамотками же… День и ночь письма вести бережно, в мешках под пазухою, чтобы от дождя не замочить и дорогою пьянством не утратить».

Неизбежность пьянства в разудалую петровскую эпоху ставилась в один ряд с неизбежностью дождя.

Увы, со временем почтовые работники утратили статус важных государевых людей. А вместе с этим, разумеется, и потеряли в деньгах. Газета «Северный край» сообщала в 1906 году: «Нам передали, что почтовотелеграфным работникам Ярославской почтовотелеграфной конторы присланы «наградные» деньги к праздникам, но присланы в таких микроскопических размерах, что вряд ли можно эти «награды» назвать даже и «мизерными подачками», как их недавно величали.

Получено для всех служащих (более 150 человек), по слухам, 700 рублей. Старшим чинам и частицу будут выделять «постарше», а меньшим, понятно, наоборот. По распределению выходит на долю чиновников 6-го разряда целых два рубля за вычетом двадцати копеек в инвалидный капитал. На руки, значит, сии труженики получат чистоганом ровно по рублю восьмидесяти копеек!

Не правда ли: хорошее вознаграждение за труд в течение года почтовотелеграфным служащим и за ту «жаркую пору», какая им предстоит в наступающие праздничные дни. Надо бы ведь меньше «наградить», да нельзя!»

Кстати, современное название площади происходит от памятника семнадцатого века – Богоявленской церкви. До революции она была особо популярной – здесь служили молебен мученику Вонифатию, исцеляющему от тяжелого недуга под названием пьянство.

Сегодня храм – один из самых популярных туристических объектов.

* * *

Неподалеку (Которосльная набережная, 20) находилась консистория. Славой она пользовалась, мягко говоря, не очень хорошей. Ярославский уроженец С. В. Дмитриев в сердцах писал: «В консисторию без взятки не ходи, ни духовное, ни штатское лицо! Даже противно и стыдно становилось за людей, чиновников консистории, до чего они измельчали в своем взяточничестве, вернее лихоимстве! Когда, например, я усыновлял своих ребят, незадолго перед Первой мировой войной, то понадобилась мне справка из консистории о крещении детей, так как церковные книги (метрические) сдавались ежегодно в консисторию, куда я и явился за справкой. Ходил я раза три-четыре, наконец, мне один знакомый семинарист Михайловский сказал: „Да ты, Сергей Васильевич, дай чиновнику-то рублишко, вот и вся недолга, а то в наше божественное учреждение проходишь…“ Я так и сделал. Чиновник, взявший „рублишко“, предложил мне тут же сесть, сейчас же достал книгу, списал с нее что требовалось, сбегал поставить печать и „с почтением“ вручил мне нужную справку».

По словам Дмитриева, в Ярославле вообще церковное мошенничество было развито невероятно: «Приведу один пример: молящийся, придя в церковь, обычно ставит Богу свечку, кому он желает. Свечи были от 2 копеек, староста говорит богомольцам, что такое множество мелких свечей невозможно поставить, нужны слишком большие подсвечники, а мы соберем известную сумму и поставим одну большую свечу, за 1 рубль или дороже, сколько будет собрано на свечи празднику. Богомольцы, конечно, на это соглашались, им все равно, в каком виде дойдет до Бога их свечная жертва. Староста посчитает деньги, пошлет сторожа поставить свечу за 1 рубль, через некоторое время, по мере накопления денег, он опять делает то же. Свечи он ставит, но сколько он за время службы насчитывает денег, никто не знает. Уходя после службы, он запирает церковный ящик и ключи уносит с собой, конечно, и „причитающиеся“ ему деньги. Такие же махинации творились и с поминаньями, просфорами и т. п. Все религиозные отправления, обряды, самое священнослужение, – все имело свое основание, все зиждилось на деньгах».

А Титов, по своему обыкновению, посвящал консистории вирши:

В Консистории, в зале большой,
Архиерейский синклит заседает,
Но не видит Владыка слепой,
Как «Петруха» дела направляет.
Сей Петруха Басманов, злодей,
Не утрет слез вдовицы несчастной,
Что напишет рукой загребущей своей,
Скреплено будет подписью властной.

Словом, духовенство Ярославля могло бы и поумерить свои аппетиты.

* * *

Если теперь направиться на север города по Комсомольской улице (или же параллельной Первомайской), то вы пойдете прямо по трассе проходившего здесь Земляного города, то есть оборонительного земляного вала. Он был сооружен в шестнадцатом столетии, и его для пущей неприступности окружили глубоким рвом, соединявшим воды Волги и Которосли. Поначалу на валу располагалась стена с 24 деревянными башнями, но в семнадцатом столетии их заменили на 12 более надежных, каменных. В начале девятнадцатого века земляной вал срыли, на одной его части разбили бульвар, на другой – выстроили новые торговые ряды или гостиный двор.

Его автором стал модный ярославский архитектор Петр Яковлевич Паньков. Ряды существовали и раньше, на Ильинской (нынешней Советской) площади, однако в 1813 году гордума постановила: «В здешнем городе нет, особенно для торгующих, как здешних граждан, так и приезжих торговцев, гостиного двора… торговая промышленность усилилась, число торгующих умножилось, почему с недостатком лавок открылись неустройства».

Вскоре губернские ведомости сообщили: «Заложили прекрасный Гостиный двор… имеющий в себе 155 лавочных номеров и окруженный со всех сторон широкою галереей с колоннами ионического ордера».

Правда, не обошлось без вмешательства стихии. «27 декабря 1831 года… торговцы суровского, панского и мелочного рядов единодушно перебрались во вновь взятые и прекрасно отстроенные лавки, а в следующем году то же сделали и торговцы кожевенного ряда. Таким образом, Гостиный двор занят был весь и вполне достиг настоящего своего назначения. Градская дума получала с него до 20 000 рублей ассигнациями годового дохода… – писало «Историческое обозрение Ярославского общественного Гостиного двора». – В ночь с 14 на 15 мая 1835 года, этот Гостиный двор сделали жертвою пламени, огонь распространился с невероятною скоростью, охватил весь корпус, угрожал, вместе с тем, истребить и старый Гостиный двор, много постоялых дворов и прочие окружающие здания. По величайшим усилиям пожарной команды и бесчисленного множества жителей спасены все соседние здания, от Гостиного же двора, по прошествии 4 часов, остались, исключая находящийся в середине его отдельный небольшой полукруглый корпус, одни только обгорелые стены и колонны…

Граждане, принявшие на себя отстройку Гостиного двора, с радостью и усердием приступили к устройству взятых ими лавок. Работа шла с необыкновенною скоростью и успехом, так что по прошествии 5 месяцев в совершенно новой красе возник из пепла».