Калуга. Городские прогулки

эти страшны для меня
и полны значенья,
как меня смущает
это молчанье.
Я приговор твой жду,
я жду решенья —
иль нож ты мне в сердце вонзишь,
иль рай мне откроешь.

Луначарский называл Е. Кадмину «Кометой дивной красоты», а Иван Сергеевич Тургенев посвятил ей повесть «После смерти», или «Клара Милич». Прототипом главной героини была, разумеется, сама Кадмина: «Наконец, после довольно долгого промежутка, красное сукно на двери за эстрадой зашевелилось, распахнулось широко – и появилась Клара Милич. Зала огласилась рукоплесканиями. Нерешительными шагами подошла она к передней части эстрады, остановилась и осталась неподвижной, сложив перед собою большие, красивые руки без перчаток, не приседая, не наклоняя головы и не улыбаясь.

Это была девушка лет девятнадцати, высокая, несколько широкоплечая, но хорошо сложенная. Лицо смуглое, не то еврейского, не то цыганского типа, глаза небольшие, черные, под густыми, почти сросшимися бровями, нос прямой, слегка вздернутый, тонкие губы с красивым, но резким выгибом, громадная черная коса, тяжелая даже на вид, низкий, неподвижный, точно каменный, лоб, крошечные уши… все лицо задумчивое, почти суровое. Натура страстная, своевольная – и едва ли добрая, едва ли очень умная – но даровитая – сказывалась во всем»

Естественно, жители города госпожу Кадмину обожали.

* * *

А напротив подстанции высится церковь Жен Мироносиц, весьма изящный храм, и вместе с тем – калужский долгострой. Строили ее, все время что-то переделывая, поправляя, на протяжении больше чем полувека – с 1798 по 1851 год. Кстати, при постройке храма мастера использовали семь сотен деревянных свай – поскольку в прошлом до этого места доходил глубочайший Березуйский овраг, и почва тут не отличается особой крепостью.

Здесь же располагался и так называемый Новый торг, специализировавшийся в основном на продуктах – овощи, фрукты и хлеб. Однако продавались тут и всяческие несъедобные товары – лапти, конская сбруя, миски, а также новые и старые велосипеды. Вообще, в Калуге существует нечто вроде культа этого недорогого и практичного средства передвижения. До сих пор в любое время года, при любой погоде можно встретить и младенца, и студента, и даже пожилую женщину, с усердием вращающих педали на калужских крутых улочках.

В наши дни Калуга – город тихий и достаточно свободный от нашествия иногородних продавцов и покупателей. Во всяком случае, крупным торговым пунктом (таким, к примеру, как Москва, Калининград или же Астрахань) его не назовешь. А ведь столетия назад Калуга славилась как раз своей торговой деятельностью.

Голландец Исаак Масса писал в самом начале семнадцатого столетия: «Это… город многолюдный, и в нем всегда шла торговля солью с землей Северской, Комарицкой волостью и другими соседними местами, откуда привозили мед, воск, лен, кожи и другие подобные товары, так что она хорошо была снабжена».

Другой иноземец сообщал европейцам уже в середине того же столетия: «В этой Калуге стоит множество судов, на коих перевозят продукты в Москву; все они покрыты широкою древесною корой, которая лучше деревянных досок».

Краевед Д. И. Малинин при описании здешнего рынка замечал: «За границу калужские купцы ездили в Данциг, Берлин, Лейпциг и др. города, торгуя там мерлушками, юфтью, воском, а оттуда привозили шерстяные, шелковые, бумажные и нитяные товары, галантерейные вещи, фарфоровую посуду и жемчуг – на сумму более 200 тыс. руб., каковые товары они и продавали по городам и ярмаркам Великороссии и Малороссии, в Москве и в самой Калуге. Некоторые купцы из калужан торговали в Польше по городам и местечкам китайкой, чаем, сахаром, перцем, бадьяном, серым имбирем, московским крепом, поясами, сандалом, квасцами, писчей бумагой, холстом, пушными товарами, московскими шелковыми платками, кушаками и шелком на сумму от 30 до 50 тыс. руб. Мещане калужские занимались трепаньем и вязаньем пеньки, чесанием пакли, выделкою веревок; они же работали в каменщиках и штукатурах; нанимались в сидельцы и приказчики. Некоторые же делали с особливым искусством грешневое тесто („калужское“), которого продавали на 6 тыс. руб.».

* * *

Калужское тесто на этом торгу занимало особое место. Этот продукт – весьма своеобразный, один из символов старой Калуги – столетие назад был столь знаменитым, что ему даже посвятили целый журнал. Он так и назывался – «Калужское тесто».

Рецепт теста, в общем-то, достаточно простой: «Сухари из чистого ржаного или пшеничного хлеба размалывались в порошок. Полученную сухарную муку всыпали в распущенный на огне сахар, смешивали с патокой и пряностями. Готовое тесто должно быть плотным, тяжелым, хорошо резаться ножом, но не представлять из себя клейкой, тягучей массы и рассыпаться во рту».

Но это, разумеется, основа. Дальше каждый мастер фантазировал как мог.

Тесту посвящались поэтические строки:

Наслаждаться коль хотите,
Благоденствовать всегда —
Теста нашего возьмите
Вы в Калуге, господа.

Тесто было не зазорно подарить своей возлюбленной:

В сей сладкий день рождения твоего, —
Наталия, любимая невеста,
Позволь с букетом роз из сада моего
Поднесть тебе с полфунта теста.

Журнал же «Калужское тесто» вообще не стеснялся в панегириках этому необычайному лакомству:

Тесто! Тесто! В целом мире
Нет такого ей-же-ей!
В нем Калуга как в порфире,
В нем Калуга до ушей!

А житель Ростова Великого, купец А. Титов обвинял это тесто в затворничестве своего приятеля Н. В. Султанова:

Калужским тестом соблазнившись,
Проклявши Тестова трактир,
В своем Прудкове поселившись,
Зачем покинул грешный мир?

Мы все склоняемся ко гробу:
Нам ад готовит Асмодей.
Побереги свою утробу:
Не ешь калужских калачей.

Прудково, или же Прудки – село в Калужской области. И, по свидетельству купца-поэта, именно тесто калужское заставило господина Султанова обосноваться в глубинке, презрев светскую жизнь.

Тесто стояло в одном ряду с местными дивами: «В Калуге женщины красавицы писаные, с рязанскими не чета. А к чаю подают здесь хлеб ржаной, патокой с сахаром помазанный, такой нигде не едал, даже в Казани».

В готовом виде тесто представляло собой обычный черный хлеб, но с добавлением разных сиропов. Товар, как говорится, на любителя. Гастрономические вкусы жителей Калуги вообще отличались оригинальностью. Это видно даже по обычным магазинным прейскурантам. Бутылка простой водки, например, стоила около рубля, а вот «Рижский бальзам» – всего 20 копеек. Горожане покупали «этот деготь», только если не хватало денег на «простое хлебное вино» или какую-нибудь там «листовку».

История появления этого теста – одна из калужских загадок. В статистическом описании Калужской губернии (1864 год) значится: «Печение медовых пряников, наподобие вяземских, принадлежит исключительно Перемышльскому мещанину Беляеву, прозывающемуся также Курилиным. Он приобрел известность эту деланием медового и сахарного теста из сухарей черного хлеба. Тесто это называется Калужским и имеет некоторый сбыт на месте».

* * *

Эта же рыночная площадь изобиловала всякими бесхитростными развлечениями (карусель, «говорящая голова», возможность сфотографироваться, просунув голову в фанерку, с самолетом, на ней нарисованным). Кроме традиционных, общероссийских забав, проходили тут игры сугубо калужские. К примеру, «метание пряников». Правда, метали не пряники, а острый топор. Если игрок перерубал топором пряник, то съедал его в качестве выигрыша. Если же не перерубал, лишался собственного пряника, перед тем выставленного на кон.

Одним из популярнейших аттракционов прошлого была так называемая «медвежья комедия». Она практиковалась в Калуге вплоть до тридцатых годов двадцатого века. Самых известных калужских медведей звали Зоя Ивановна и Мартын Иванович. Не брат с сестрой – просто на более сложные отчества у «комедиантов» не хватило фантазии.

Собственно же «комедия», по большому счету, сводилась к тому, что медведи передразнивали всяческие человеческие действия («как барышни, идя на гуляние, пудрятся», «как барышня стесняется кавалера», «как московские кухарки идут за водой», «как в праздничный день пьяные на базаре шатаются», «как старушка под кустиком отдыхает» и пр.). А заканчивалось выступление борьбой вожака с медведем – зрелищем небезопасным, а потому и особо востребованным завсегдатаями торговых площадей.

* * *

Кроме того, Новый торг являлся главной точкой распространения калужских слухов. А до слухов, а также до всяческих замысловатых примет и обычаев жители города были большими охотниками. Вот, например, отнюдь не полный перечень калужских суеверий, составленный еще в девятнадцатом веке:

«Верили, что духи, или так называемые домовые, откармливали лошадей: приносили им из других домов овес и сено, и лошадей те же духи по капризам мучили, уносили у них корм, по сему суевернейшие в Великой Четверток тихонько ставили для тех духов в слуховых окнах кисель…

Накануне 24 июня женщины и девки сходились на игрища, из мужчин проворнейшие отправлялись искать кладов, над коими, по рассказам других еще суевернейших, являлись будто бы горящие огни…

Посещая малые ярмарки, наприм. в Петров день, кидали в колодезь деньги, зеленый лук, яйца и проч.».

* * *

Здесь же подвизались и калужские юродивые. Ими издавна славилась здешняя земля. Некоторые из них, случалось, делали на сем поприще головокружительнейшие карьеры. В частности, Митя Коляба. О нем писал Морис Палеолог, посол Франции в Санкт-Петербурге: «Митя Коляба такой же слабоумный, „блаженный“, „юродивый“, как тот, который произносит роковые слова в „Борисе Годунове“. Он родился около 1865 г. в окрестностях Калуги, он глухой, немой, полуслепой, кривоногий, с кривым позвоночником, с двумя обрубками вместо рук. Его мозг, атрофированный, как и его члены, вмещает лишь небольшое число рудиментных идей, которые он выражает гортанными звуками, заиканием, ворчанием, мычанием, визжанием и беспорядочной жестикуляцией своих обрубков. В течение нескольких лет его призревали из милости в монастыре, в Оптиной Пустыни, близ Козельска. Однажды в нем заметили странные приступы волнения с промежутками оцепенения, похожими на экстаз. В 1901 г. его повезли в Петроград, где царь и царица высоко оценили его пророческое ясновидение, хотя они были в то время в полном подчинении у мага Филиппа. Во время несчастной японской войны Митя Коляба, казалось, призван был сыграть крупную роль. Но неловкие друзья впутали его в эпическую ссору Распутина с епископом Гермогеном. Он вынужден был на время исчезнуть, чтобы избежать мести своего страшного соперника. В настоящее время он живет среди небольшой тайной секты и ждет своего часа».