Садовое кольцо – 2. Прогулки по старой Москве

Потрясенный всем, что он видел, ужасом, который пережил, разбитый угрозою смерти, Шмит назвал несколько имен своих знакомых, первые имена, какие пришли ему в голову, вспомнились без отношения к событиям. После этого Мин уже сам отвез его снова в Пресненскую часть, приказал дать отдельную комнату, бумаги, перо и дал час времени для того, чтобы Шмит написал показание. Через час Мин явился и, прочитав показание, отвез Шмита в здание тайной полиции, так называемое охранное отделение».

Между тем, фабрику Шмидта, прозванную царскими войсками «чертовым гнездом», полностью уничтожили. Большевик Николай Валентинов писал: «Во время подавления декабрьского восстания в 1905 году фабрика Шмита была дотла разрушена пушками правительственных войск, – В этом акте проявилось нечто большее, чем желание подавить один из главных революционных бастионов, – это была месть. Бомбардировка шла и после того, как стало ясным, что сопротивление никто из фабрики не оказывает. Некоторые рабочие были расстреляны, многие арестованы».

Революционер И. Петухов писал: «Ночью 13 или 14 декабря, точно не помню, когда, открылась беспощадная орудийная стрельба по Пресне. Разрушали фабрику Шмидта. От разрывающихся снарядов пожар охватил большие здания по улице от Зоологического сада».

Даже на фоне кровавых событий на Пресне разрушение шмидтовской фабрики выделялось как нечто экстраординарное.

Больше того, разрушение фабрики использовали в качестве пыток. Надежда Крупская писала: «Николай Павлович был арестован, его всячески мучили в тюрьме, возили смотреть, что сделали с его фабрикой, возили смотреть убитых рабочих, потом зарезали его в тюрьме. Перед смертью он сумел передать на волю, что завещает свое имущество большевикам».

А вот обстоятельства гибели Шмидта туманны. Он то отказывался от своих показаний, то вновь подтверждал их. В конце концов, после года одиночного заключения, он был найден мертвым в камере тюремной больницы, куда был помещен по подозрению в умопомешательстве. Тот же Валентинов рассказывал: «Тюремные сторожа, получавшие от родственников Шмита весьма изрядную мзду, выполняли потихоньку по его поручению все сношения Шмита с внешним миром. Говорили, что речи, которые им держит Шмит, часто таковы, что ничего в них разобрать нельзя. Странным им казалось и его отношение к приходящим к нему на свидание сестрам. То он плакал, что их около него долго нет, то говорил сторожам: «Гоните их в шею, не допускайте ко мне…«».

По одной из версий Шмидт выбил стекло и зарезался его осколком, а по другой его просто убили.

После революции на месте фабрики установили памятный камень и разбили детский парк имени Павлика Морозова.

* * *

В доме же 5 по Нововаганьковскому переулку находится обсерватория. Относилась она к университету и была открыта в далеком 1831 году. Ранее эта территория принадлежала Зою Зосиме – предпринимателю и меценату греческого происхождения. Не удивительно, что земля досталась университету фактически даром. Просвещенный грек писал попечителю Московского учебного округа Александру Александровичу: «Милостивый государь, Александр Александрович! На почтеннейшее отношение Вашего Превосходительства от 26 сего мая №662, имею честь сим ответствовать, что принадлежащую мне дачу, находящуюся в Пресненской части на трех горах, я никогда не отдавал во владение Императорскому Московскому Обществу Испытателей Природы, а имел желание и теперь желаю пожертвовать оную Императорскому Московскому университету на устройство на оном месте Обсерватории, или на что другое полезное с Высочайшего утверждения Его Императорского Величества. Да послужит сие приношение мое новым доказательством отличного уважения моего к Московскому университету, коего я имею честь именоваться Почетным членом.»

На протяжении года шло строительство, за которым присматривал известный астроном Д. Перевощиков, прославившийся в первую очередь как автор-составитель первых в России учебников по астрономии. Здесь же он, по окончании строительства и проживал.

О Перевощикове писал сам Чернышевский: «Имя г. Д. М. Перевощикова пользуется у нас громкой известностью, вполне заслуженной… В последние тридцать лет никто не содействовал столько, как он, распространению астрономических и физических явлений в русской публике… Количество написанных им с этой целью статей очень велико, и по числу, и по внутреннему достоинству они в русской литературе занимают первое место».

Сам же Перевощиков ответствовал на это: «Эко он меня! В знаменитости записал, смешно, право».

Служил здесь и русский астроном Витольд Карлович Цераский, известный как основатель московской школы фотометрии. А поэт Волошин посвящал ему стихи:

Его я видел изможденным, в кресле,
С дрожащими руками и лицом
Такой прозрачности, что он светился
В молочном нимбе лунной седины.

Обонпол слов таинственно мерцали
Водяные литовские глаза,
Навеки затаившие сиянья
Туманностей и звездных Галактей.

В речах его улавливало ухо
Такую бережность к чужим словам,
Ко всем явленьям преходящей жизни,
Что умиление сжимало грудь.

Таким он был, когда на Красной Пресне,
В стенах Обсерватории – один
Своей науки неприкосновенность
Он защищал от тех и от других.

И правда, следовало быть энтузиастом, вконец оторванном от жизни, чтобы посвятить себя небесному мироустройству.

Общество активно интересовалось деятельностью лаборатории. Это видно хотя бы по обилию газетных заголовков, посвященных космической тематике. Вот, к примеру, заметка под названием «Магнитные бури», опубликованная в 1909 году в газете «Раннее утро»: «Вчера метеорологические инструменты московских обсерваторий снова отметили сильнейшую магнитную бурю, которая опять должна была произвести путаницу в телеграфном сообщении. Можно ожидать, что магнитные бури будут повторяться периодически в течение всего октября. Так как магнитные бури всегда являются самыми верными предшественниками землетрясений, ожидают в течение октября-ноября новых сильных колебаний почвы, преимущественно на юго-западе Европы и Востоке Азии».

Другая заметка носила название «Комета»: «Комета Галлея приближается. Теперь с московских обсерваторий она видна уже в трубы средней величины, приблизительно как звезда 10 разряда по величине. Скорость, с которой комета движется по направлению к Земле, определяется московскими астрономами в 3 000 километров в секунду. Вероятнее всего, что с 25 числа комету можно будет видеть в хороший полевой бинокль, а числа 28—30 – она станет видна и простым глазом. Искать комету Галлея на небе нужно в близком соседстве с Марсом».

В январе 1910 года газет обнадеживали: «Посредством так называемой экваториальной камеры, устроенной дрезденским механиком Гейде по плану проф. Цераского, на московской обсерватории производится тщательное фотографирование звездного неба, обещающее привести к ценным научным открытиям».

А в январе 1912 года сотрудники обсерваторию вошли в научную полемику с американскими коллегами. И оказались правы: «Директор университетской обсерватории проф. Цераский опровергает утверждение американского астронома Тога, будто у Сатурна исчезли кольца. Московская обсерватория проверила сообщение Тога и нашла кольца Сатурна в полном порядке, не заметив в них никаких изменений».

И, разумеется, почтеннейшую публику не забывали извещать об обновлениях обсерваторского инструментария: «На днях астрономическая обсерватория московского университета получила из заграницы новую астрономическую трубу. Труда эта изготовлена механиком Гейде (Heyde) в Дрездене, а объектив для новой трубы был заказан фирме К. Цейс в Иене. Диаметр объектива – 7 дюймов… Эта труба может дать увеличение до 3-х тысяч раз».

* * *

А на месте дома №14—16 некогда стоял дом Ушаковых, в котором частым гостем бывал Пушкин. Сын Н. Киселевой-Ушаковой вспоминал: «В доме Ушаковых Пушкин стал бывать с зимы 1826—1827 годов. Вскоре он сделался там своим человеком. Пушкин езжал к Ушаковым часто, иногда во время дня заезжал раза три. Бывало, рассуждая о Пушкине, старый выездной лакей Ушаковых, Иван Евсеев, говаривал, что сочинители все делают не по-людски: „Ну, что, прости господи, вчера он к мертвецам-то ездил? Ведь до рассвета прогулял на Ваганькове!“ Это значило, что Ал. С-ч, уезжая вечером от Ушаковых, велел кучеру повернуть из ворот направо, и что на рассвете видели карету его возвращающеюся обратно по Пресне. Часто приезжал он верхом, и если случалось ему быть на белой лошади, то всегда вспоминал слова какой-то известной петербургской предсказательницы (которую посетил он вместе с актером Сосницким и другими молодыми людьми), что он умрет или от белой лошади, или от белокурого человека – из-за жены. Кстати, об этом предсказании Пушкин рассказывал, что, когда он был возвращен из ссылки и в первый раз увидел императора Николая, он подумал: „не это ли – тот белокурый человек, от которого зависит его судьба?“ – Охотно беседовал Пушкин со старухой Ушаковой и часто просил ее диктовать ему известные ей русские народные песни и повторять их напевы. Еще более находил он удовольствия в обществе ее дочерей. Обе они были красавицы, отличались живым умом и чувством изящного».

Дом, между прочем, был известен. И не только в Москве. «Дамский журнал» писал: «По окончании симфонии Гайдна две прекрасные хозяйские дочери пели первую часть Stabat Mater знаменитого Перголези… и пели, как Ангелы… Концерт закончился блестящим финалом, а вечер веселым ужином. В числе гостей было много знатоков, любителей и любительниц музыки».

Пушкин был увлечен Екатериной Ушаковой. П. Бартенев писал: «Екатерина Ушакова была в полном смысле красавица: блондинка с пепельными волосами, темно-голубыми глазами, роста среднего, густые косы нависли до колен, выражение лица очень умное. Она любила заниматься литературою. Много было у нее женихов; но по молодости лет она не спешила замуж. Старшая, Елизавета, вышла за С. Д. Киселева. – Является в Москву Пушкин, видит Екат. Ник. Ушакову в благородном собрании, влюбляется и знакомится. Завязывается полная сердечная дружба».

А вот дневник одной из современниц, Е. С. Телепневой: «Екатерина Ушакова была в полном смысле красавица: блондинка с пепельными волосами, темно-голубыми глазами, роста среднего, густые косы нависли до колен, выражение лица очень умное. Она любила заниматься литературою. Много было у нее женихов; но по молодости лет она не спешила замуж. Старшая, Елизавета, вышла за С. Д. Киселева. – Является в Москву Пушкин, видит Екат. Ник. Ушакову в благородном собрании, влюбляется и знакомится. Завязывается полная сердечная дружба».

Именно здесь, в альбоме Елизаветы Ушаковой Пушкин изобразил спискок тех дам, в которых ему довелось когда-либо влюбиться. Он вошел в историю как «Дон-Жуанский список Пушкина»: «Наталия I, Катерина I, Катерина II, NN, Кн. Авдотия, Настасья, Катерина III, Аглая, Калипсо, Пульхерия, Амалия, Элиза, Евпраксея, Катерина IV, Анна, Наталья.» И вторая часть, уже без номеров: «Мария, Анна, Софья, Александра, Варвара, Вера, Анна, Анна, Анна, Варвара, Елизавета, Надежда, Аграфена, Любовь, Ольга, Евгения, Александра, Елена».

В тот же альбом Елизаветы Пушкин писал стихи:

Вы избалованы природой;
Она пристрастна к вам была,
И наша вечная хвала
Вам кажется докучной одой.
Вы сами знаете давно,
Что вас любить немудрено,
Что нежным взором вы Армида,
Что легким станом вы Сильфида,
Что ваши алые уста,
Как гармоническая роза…
И наши рифмы, наша проза
Пред вами шум и суета.
Но красоты воспоминанье
Нам сердце трогает тайком —
И строк небрежных начертанье
Вношу смиренно в ваш альбом.
Авось на память поневоле
Придет вам тот, кто вас певал
В те дни, как Пресненское поле
Еще забор не заграждал.

С Екатериной же все было по-другому. Пушкин не писал ей всякой дури, а, напротив, оказывал нежные знаки внимания. А если писал, то совершенно другие стихи:

Когда я вижу пред собой
Твой профиль, и глаза, и кудри золотые,