Солянка. Прогулки по старой Москве

Кириллица

Памятник Кириллу и Мефодию работы скульптора В. Клыкова (Славянская площадь) открыт в 1992 году.

Сейчас даже представить себе невозможно – ну куда ж мы без кириллицы. Без нашей родной азбуки (от «аз» и «буки»), которая от века нам заменяет алфавит (от «альфа» и «бета»).

Впрочем, Москва – город чудес. И есть тут одно место, которое, хочешь – не хочешь, а заставит праздного прохожего задуматься об этом. Речь идет о Славянской площади, а точнее, о торце так называемого Ильинского сквера. Место, где возвышается памятник Кириллу и Мефодию, полулегендарным основателям кириллицы. А к памятнику ведет лестница.

Эта лестница и симпатичная площадочка появились тут сразу после Великой Отечественной войны. Однако здесь планировалось установить другую скульптуру – статую народного комиссара Виктора Ногина. Московские рабочие-текстильщики даже поставили закладной камень.

Но дальше планов дело не пошло, и в 1958 году здесь по неясным причинам открыли Доску почета передовых предприятий Московской области. А в 1992 году – памятник Кириллу и Мефодию работы скульптора Вячеслава Клыкова.

Сам монумент – две фигуры из бронзы. В руках у них – свиток с кириллицей. Между ними – крест. Постамент тоже бронзовый. На передней стороне постамента надпись: «Святым равноапостольным первоучителям словенским Мефодию и Кириллу благодарная Россия».

На правой стороне постамента – картуш с надписью: «Вы же чада возлюбленные послушайте учения божия иже в последние времена предана весть вашего ради спасения».

На левой стороне постамента – картуш с надписью: «Слово и Дело книги проповедают».

То есть, пафоса хоть отбавляй. Может быть, и уместного. А, возможно, и нет.

Автору особенно понравилось, что на противоположенной стороне Ильинского сквера стоит часовня в память о гренадерах, погибших под Плевной. «Какая символика! – говорил он. – Эта ось выявляет и подчеркивает древние славянские связи, основанные на общности культур, общем праязыке, сопредельности территорий и христианской веры».

Открытие было красивым. Московские голубеводы выпустили четыре сотни птиц. По воле Патриарха все они были белыми. Памятник вписался в окружающее его пространство. Кажется, он стоял тут всегда.

Правда, уже после открытия обнаружилось, что азбука, изображенная на монументе, несколько отличается от той, которую придумали Кирилл с Мефодием. Иначе говоря, она с ошибками. В третьей строке, к примеру, целых две буквы «земля». Да и порядок несколько нарушен.

Но мало кто способен разобраться в таких тонкостях.

Кстати, поначалу многие москвичи, видя двух бородачей и нечто, напоминающее книгу, думали, что это – очередной памятник Марксу и Энгельсу (время-то было совсем постсоветское). Но в скором времени освоились.

Обитель Салтычихи

Ивановский монастырь (улица Забелина, 4/2) предположительно основан в 1530 годы Еленой Глинской.

У истока улицы Солянки, в глубине квартала, на слиянии улицы Забелина со Старосадским и Хохловским переулками находится Ивановский монастырь.

Дата основания его, а также обстоятельства этого факта неизвестны. Принято считать, что монастырь основан Еленой Глинской, матерью царя Ивана Грозного как раз в честь рождения сына.

По всей видимости, аура самого деспотичного российского царя сработала и в этом случае. Монастырь использовали не только как место спасения души, но и как тюрьму. Притом для самых высокопоставленных страдальцев. Содержались здесь Мария Шуйская, Августа Тараканова и Дарья Салтыкова, более известная как Салтычиха. Будучи одной из помещиц Подольского уезда, она истязала и умерщвляла собственных крепостных – преимущественно женщин и преимущественно за якобы плохое мытье полов. Убивала лично, с помощью нехитрого инструментария – палок, скалок, полешков. Если уставала, призывала конюхов – и те до смерти забивали жертву плетками. Конечно, на глазах у «душегубицы и мучительницы».

Следствие, проведенное по ее делу, установило, что помещица замучила до смерти 138 человек (и то – по приблизительным подсчетам). За это она была приговорена к смертной казни, которую в последний момент заменили пожизненным заточением.

Салтычиху содержали в келье Ивановского монастыря. При этом от улицы ее загораживала лишь железная решетка, и многие прохожие тыкали в узницу палками и швырялись гнилой пищей. Та ответно отплевывалась.

В заключении бывшая барыня прожила 33 года, родив там ребенка. Куда его дели, и был ли он вовсе на свете, осталось в безвестности.

Кстати, при всем Дарья Салтыкова не производила впечатления законченного монстра. В каком-то роде даже миловидная, она довольно рано вышла замуж, столь же рано овдовела (собственно, после смерти мужа у нее и начались приступы нечеловеческой жестокости), а после влюбилась в Николая Андреевича Тютчева, офицера, будущего деда будущего знаменитого поэта. У них даже был роман, что и не удивительно – в чем-то эти дворяне подходили друг другу. Иван Аксаков, например, писал, что «в половине XVIII века… брянские помещики Тютчевы славились лишь разгулом и произволом, доходившими до неистовства».

Однако же деяния Салтыковой оказались чрезмерны даже для представителя столь яркого семейства. Узнав о них, он сразу же подал назад и в скором времени обручился с московской дворянкой Пелагеей Денисовной Панютиной.