За любые деньги…

– Ну, как дела, малыш? – улыбаясь, спросил он. – Как сидится?

Билл буркнул в ответ что-то неопределенное и с тоской посмотрел на решетчатое окно. Эндрю Грей, по стариковски кряхтя и проклиная «чертову спину», присел рядом.

– Поговорить нужно, – просто сказал он.

Билл кивнул. Он понимал, что ему действительно нужно с кем-то поговорить о своих делах, а поскольку Феликса Чалмерса не было рядом, да и вообще главарь ограничился только одним словом на измятом пятачке бумаги, он был готов говорить с кем угодно.

– Как ты думаешь, что есть правда, малыш? – начал Эндрю Грей.

Билл задумался, но в опустевшей еще с вечера голове не появилось ни одной мысли.

Старик чуть заметно улыбнулся:

– Ты всегда был таким, Билл: здоровым, как лесоруб и тупым, как старый топор. Бог дал тебе силу, но не наделил остротой ума. Запомни на всю жизнь: правда это то, что рано или поздно всплывает наружу.

Билл механически кивнул. Он боялся сказать что-то не то, а еще больше боялся, что старик обидится, встанет и уйдет. Вчерашняя дикая злость и возбуждение ушли, и уже теперь он почти не понимал, что происходит вокруг.

– Так вот, – продолжил Эндрю, – вчера и всплыла такая правда: оказывается, Феликс Чалмерс и его дружок Дьюк Коррис до смерти замучили Ника Хадсона…

Старик оборвал фразу и принялся сворачивать самокрутку.

Билл сглотнул слюну и с трудом сказал:

– Вообще-то это был я, сэр. Дьюк Коррис только помогал мне, а Феликс смотрел и ухмылялся. Он дурной человек, сэр… – нехорошее предчувствие вдруг сжало сердце Билла холодной тоской и он громко, с чувством, добавил: – Просто сволочь!

Старик-мэр кивнул:

– Это хорошо, что ты все понимаешь, Билл.

Билл искренне удивился, потому что до последней секунды был уверен в обратном. Он снова открыл было рот, но Эндрю перебил его.

– Подожди, сынок, не спеши, тем более что ты уже сказал все, что нужно, – Эндрю заерзал на скамье и, морщась, почесал спину. – Окружной судья Снайпс уже в городе. Он спешит в Вашингтон по каким-то своим делам и постарается разделаться с вами как можно быстрее. Ты понимаешь, что тебя ждет, если судье удастся доказать, что Феликс Чалмерс ограбил дилижанс либо вместе с Уэсли, либо по его наводке, а потом, когда Уэсли обманул его, решил взять в «работу» одного из его парней? Что касается полковника Дикса, то он всегда ненавидел Чалмерса: и когда тот был бандитом, и когда вдруг стал шерифом. Он-то и подаст дело так, что именно Чалмерс был центром всего.

– А так ли много фактов будет у судьи Снайпса? – осторожно усомнился Билл.

– Ты хочешь рискнуть и в суде упереться рогами в гробовую доску ради Чалмерса?

Билл не ответил на вопрос и снова стал разглядывать решетчатое окно. Они молчали целую минуту, а потом Эндрю глубокомысленно изрек:

– Моя крошка Мэгги передавала тебе большой привет.

Билл невольно вздрогнул и скосил глаза на старика. «Крошке» Мэгги Грей – дочери мэра – было двадцать восемь лет. Это была красивая, высокая блондинка, о непостоянстве характера которой в городе уже давно ходили нехорошие слухи. Мэгги чуть прихрамывала на левую ногу, но никогда не стеснялась этого. А еще она не стеснялась первой заговаривать с мужчинами, охотно смеялась над их глупыми и грубыми шутками и никогда не опускала глаза, когда ее случайные собеседники смотрели ей в лицо или откровенно рассматривали ее фигуру. Мэгги терпеть не могла только одного мужчину в Стоктоне – старого, сумасшедшего «старателя» Габриеля Нуньяса. Тот всегда шлялся за ней по городу, пытался заговорить и, не смотря на откровенную грубость Мэгги, никогда не прекращал своих попыток.

– Тебе пора жениться, Билл, – сурово сказал старик-мэр.

Рыжий Билл откинулся спиной на стену и низко опустил голову, чтобы Эндрю не увидел его кривой усмешки.

«Ах, вот оно что!..», – было написано на его скривившейся физиономии.

– Да, – сказал старик, не глядя на Билла. – Все так, Билл.

Билл чуть было не спросил, а не задумал ли хитрец-мэр выдать замуж свою темпераментную дочку уже тогда, когда он определил его в помощники к новому шерифу, но сдержался. Ухмылка на его полном лице погасла, выдав на прощание откровенно кислую гримасу.

– Знаешь, в чем ошибся Феликс Чалмерс? – продолжил Эндрю Грей. – Он полагал, что люди простят и забудут его прошлые делишки. Дурак!.. – старик презрительно плюнул и растер плевок ногой. – Я тебе уже говорил о том, что такое настоящая правда, Билл, она рано или поздно она напоминает о себе. Феликс думал, что у нас бараньи мозги, но человек – даже если он и в самом деле настоящий баран – всегда вспоминает правду, когда волк прячет свои клыки. Как там написано в Библии?.. Кажется, что месть агнца возгорится вскоре и не будет ничего ужаснее на всей земле.

Перед мысленным взором Билла на мгновение промелькнула сумасшедшая картина: крохотный барашек впивается длинными клыками в горло волка и валит его на землю. Билл мотнул головой, отгоняя ужасное видение.

– Правда, она такая, Билл. Если ты совершил грех, то возмездие рано или поздно догонит тебя.

«Это он снова о Мегги, – догадался Билл. – Мол, если ты будешь бить ее за мелкие грешки, то я тебя повешу. Вот ведь чертова правда, а?!..»

8.

Ховард Уэсли нашел пристанище в борделе «Белые цветочки» в Биг-Роут у одной из своих старых любовниц Сьюзи Ллойд. Впрочем, Сьюзи в свои тридцать пять ни с какого бока не выглядела старой, а скорее даже наоборот, молодящаяся хозяйка веселого заведения не устала вкушать радости жизни, сохраняя при этом холодный рассудок, трезвый расчет и неутомимую жажду наслаждений.

– Забудьте все, ребята, – обратился Уэсли к Алану и Майклу Спенсерам. – Забудьте подлеца и ренегата Феликса Чалмерса, дурака-мэра Эндрю Грея, свирепого полковника Дикса и даже сумасшедшего Мексиканца Джо. Наши приключения окончились и здесь, – Уэсли обвел рукой небольшую и не очень опрятную комнату, которую им предложила Сьюзи Ллойд, – мы сможем неплохо отдохнуть и расслабиться.

– Как долго мы тут будем отсиживаться, Ховард? – хмуро спросил Алан. – Неделю или больше?

После того, как банда знаменитого грабителя сократилась до трех человек, а деньги были надежно спрятаны, Алан вдруг начал подумывать о том, что Уэсли, возможно, захочет сократить банду еще больше – до себя одного.

– Может быть, неделю, а может быть и больше, – с безразличным видом пожал плечами Уэсли. – Нужно чтобы шум стих, а потом мы заберем свои деньги.

– А если этот шум не успокоится через месяц?

– Тогда мы будем сидеть здесь столько, сколько потребуется.

Уэсли откупорил бутылку виски, разлил спиртное по стаканам и поднял свой:

– За нас, ребята.

Первым, жадно и быстро, выпил виски Майкл, вторым не спеша – Уэсли и только потом – Алан. Он недопил свой стакан, и в нем осталось на треть желтоватой жидкости.

– Что так, Алан? – удивился Уэсли.

– Желудок побаливает, – соврал Алан и поморщился. – Последний год этот чертов мешок для слюны и еды здорово меня беспокоит.

– Пройдет, – бодро заверил его Уэсли и похлопал по плечу жадно жующего ветчину Майкла. – Учись жить и верить у своего братца. Я прав, Майкл?

– Наверное, – бездумно буркнул тот. У Майкла был усталый вид и большие, темные круги под глазами. Уж если кто и производил впечатления нездорового человека, то это был Майкл, а не Алан.

Уэсли еще раз наполнил стаканы. Майкл снова жадно выпил и снова впился зубами в кусок мяса. Уэсли, усмехнувшись, отхлебнул только половину, зачем-то хитро подмигнул Алану, и принялся за еду. Алану тоже хотелось есть, но после того, как он ложно обвинил свой желудок, ему приходилось сдерживать свой аппетит. Он ел медленно, словно нехотя, тщательно пережевывая грубую пищу.

– У тебя по рукам слюна течет, – вдруг сказал Уэсли.

Алан вздрогнул и посмотрел на грязные кисти своих рук.

Уэсли захохотал.