Вселенская Стая. Мировоззренческий фантастический роман

Однако её любопытство продолжило неистовствовать и далее, завлекая подключаться уже в иную область расспросов:

– А что ты принёс, Андрей? Наверняка нечто полезное? Вон рюкзак забит под завязку! Давай наймём экспедицию до ближайшего поселения, а я ещё чего-нибудь эдакое раздобуду. Хороший обмен можно сделать. С соседями как раз торговать нужно, и выручка неплохая получится.

– Опять ты о своём! Завтра поговорите, а то, видишь, Андрей сильно устал с дороги, – хитро улыбнувшись, вступился за него Николай. – Ему бы отдохнуть нужно, выспаться как следует, а ты так сразу на него и насела.

– Хватит тебе, дядя Коля, ворчать. Мы и тебя с собою возьмём, если хочешь, за компанию. Всё равно как-нибудь да пригодишься, – тут она понадеялась немного его успокоить, но этим разозлила ещё больше.

– В качестве кого, интересно? – усмехнулся тот, совсем уж подозрительно отнесшись к подобному её высказыванию. – Пойдём-ка Андрей лучше домой, а то утром и впрямь нужно вставать пораньше. К чему нам слушать такие несносные речи.

– Хорошо, Оксана, давай уж, действительно до завтра отложим все дела. А то сейчас поздно, и я очень плохо соображаю, – с явным трудом выговорил он, признательно посмотрев на Николая, чувствуя, как усталость медленно и неотвратимо расползается по всему его телу.

– Ну и правильно! Потому что ходишь один. Вот если бы вместе с кем-нибудь, да ещё полной экспедицией, тогда было бы намного легче…

Андрей повернулся в сторону Оксаны, хотел чего-либо добавить в своё оправдание, но, к сожалению, такую интересную особу уже не увидел. К удивлению многих за ней водилось это необычное свойство, часто происходившее с её организмом в целом. Каким-то странным, неведомым образом она просто исчезла с поля зрения, хотя находились они определённо на открытой местности. Куда-либо скрыться, забежать, например, за скалу, спрятаться в пещере либо войти в дом она не могла по причине элементарного отсутствия таковых укрытий поблизости. Её, как говорится, и след простыл.

«Просто мистика какая-то, – размышлял Андрей, следуя за идущим впереди Николаем. – К её внезапному исчезновению мне никогда не привыкнуть будет. Как ловко это у неё получается».

Догнал он дядю Колю только возле своего дома. Тот довольно-таки проворно для своего возраста и состояния убежал далеко вперёд, на слишком уж приличную от него дистанцию.

– Хорошо. Отдыхай, как следует. Завтра зайду обязательно тебя навестить, – обратился Николай к нему напоследок, медленно, точно заклинание, проговаривая слова. – А я ещё к Василию заскочу на чуток. Поговорим с ним о том о сём…

«Ох уж, знаю я все ваши разговоры, – думал Андрей, направляясь прямиком к своей хижине. – Ищете с кем бы выпить, Николай Петрович!»

Однако он остановился на минуту и посмотрел уходящему старику вслед. Тот, прихрамывая, не торопясь, шёл по тропинке вперёд, удалялся от него всё дальше. Андрею в очередной раз стало не по себе. Ведь все дяди Колины эмоции выглядели неестественно: откровенно острые шутки, громко поставленный голос, показной смех – и в глубине души он оставался грустным и несчастным человеком. И пил-то Николай в основном больше от одиночества. Он вполне мог бы сидеть дома, как, к примеру, его друг Василий, но подобное решение было бы явно не в его характере. И дело заключалось даже не в материальной заинтересованности. Николай хотел общения, желал что-либо делать, чем-нибудь заниматься, участвовать в жизни посёлка и быть хоть немного полезным обществу.

Андрей зашёл в дом и зажёг лампу. Всё выглядело как прежде, когда он уходил, и оставалось нетронутым. Справа от двери, у единственного в хижине окна, затянутого плёнкой, находился небольшой деревянный стол с двумя табуретами. Чуть дальше за ним расположилась печка, сложенная из камня, с вмонтированной в неё плитой для приготовления пищи. Рядом с печкой возле стены стояла кровать, безусловно, являющаяся для него сейчас самым важным предметом мебели из всего перечисленного.

Он снял рюкзак, оставив его стоять неподвижно, в углу возле дверей, затем вышел во двор, набрал немного дров, после вернулся и затопил печь. В доме воцарилось ощущение уюта и тепла. Андрей поставил на плиту чайник. Затем принялся разбирать содержимое рюкзака, установив тот возле себя на табурет, начал выкладывать на стол жестяные и пластиковые предметы: несколько бутылок подсолнечного масла, пять упаковок яиц, около двух десятков банок тушёной говядины и зелёного горошка. Достал он и запаянную в упаковке колбасу, уже нарезанную и очищенную, различные пакетики со специями: перец, укроп, петрушку, чеснок. Тут была и головка сыра, щедро облитая воском, сахар-рафинад, немного чая, кофе, и, конечно же, несколько блоков сигарет и бутылок коньяка, имеющих гораздо более высокую ценность, чем все остальные продукты.

Совершенно обессиленный, но удовлетворённый походом, наш успешный экспедитор хотел сразу, как ни в чём не бывало, отправиться спать, но переполнявшее его чувство голода оказалось сильнее. Он открыл бутылку с маслом, налил немного его на сковороду, стоявшую на плите, добавил, нарезав крупными кусками, луковицу. Чайник уже закипел, и Андрей как можно скорее положил в приготовленную для таких целей банку несколько небольших чистых кореньев, залил их кипятком, предварительно вылив в помойное ведро испорченное её содержимое. После того, когда лук поджарился до золотистого цвета, он вынул из коробки десяток яиц и разбил их в сковороду так, чтобы желток оставался целым; достал из шкафчика, висевшего напротив, соль, захватил щепотку и дополнил вслед к приготовляемому продукту, уделяя особое внимание желткам. Также он подсыпал туда и чёрного молотого перца, который только что принёс с собой.

Спустя несколько минут Андрей сидел за столом, предварительно освободив тот от ненужных вещей, и угощался яичницей, ловко орудуя ножом и вилкой, закусывал её ломтём засохшего хлеба, запивал не успевшим как следует завариться отваром. Он обмакивал хлеб в желток, отрезал куски белка, неторопливо поглощал это приготовленное кушанье, получал несказанное удовольствие, наслаждаясь естественным процессом принятия пищи, ощущал, как необходимая жизненная энергия наполняет его, расползается по всему его телу, оставляя след насыщения и удовлетворённости. Всё это блаженство навалилось на него таким чрезмерным грузом усталости, что он, даже не закончив трапезы, быстро прошёл до кровати, упал на неё, так до конца не раздевшись, не чувствуя ни рук, ни ног, уносясь куда-то в беспредельные глубины обволокшего его мертвецкого сна. Реальность для него на время перестала существовать.

***

Сначала перед глазами стояла кромешная темнота, абсолютно полная, настоящая, без каких бы то ни было проблесков света, не позволяющая хоть на немного отслеживать в ней происходящие события. Затем она растворилась, рассеялась, словно туман с наступлением первых лучей солнца. Всё стало ярким и красочным, будто на картине, нарисованной художником на прозрачном стекле. Появился знакомый лес, до боли известный, исхоженный им вдоль и поперёк, смешанный, лиственно-хвойный, с берёзками, осинами и соснами. Встречались также дубы и клёны, но крайне редко, чаще на полянах и пустошах, иногда попадавшихся путнику рядом с протоптанной тропинкой навстречу. Изображение быстро ползло вперёд, наклонялось то вправо, то влево, подёргиваясь от напряжения и периодически обновляясь, словно кадры знакомого кино, однако с ужасно низкой частотой разрешения и характерно полосатой интерлейсной картинкой.

Он понял, что убегает, только вот от кого – точно определить так и не мог. Скорее всего, это был тот самый проклятый грызун-одиночка, поджидавший и преследующий его время от времени, но никак не решавшийся напасть полной силой. Он испытывал его пристальное пожирающее слежение на себе каким-то шестым чувством, непонятным и пугающим, зная, что именно это ощущение заставляет его бежать без оглядки. Резкий взгляд, словно впившийся острый клинок, так и пронзал его между лопаток холодным веяньем близкой кончины. Хотя сегодня можно было легко и свободно передвигаться, и рюкзак не казался таким уж тяжёлым, нежели в обычные дни, тем более там практически ничего не лежало, кроме нескольких блоков несчастных сигарет, добытых им не совсем нормальным путём. В тот день, как иногда случалось, все магазины были закрыты, за исключением одного привокзального киоска, в котором товара имелось незначительное количество, какое он и забрал всё без остатка.

«Не знаю, может другим экспедиторам повезло больше? – мелькнула мысль у него в голове. – Но Город один на всех. Слава богу, хоть это успел взять, и то хорошо. Не с пустыми же руками возвращаться обратно».

Он ещё успевал размышлять о припасах, когда нужно больше было заботиться о собственной безопасности. Из оружия в кармане лежал только нож, да и то с обломленным кончиком, нарушенный им так в процессе безуспешных попыток получения продуктов питания. Таким же образом он хотел захватить каких-либо иных промышленных товаров, но и эта затея не увенчалось успехом. Другие средства защиты он не брал с собой в целях экономия места, да и знал, что те окажутся бесполезными при нападении грызуньей стаи в полном составе. Подтверждая сказанное, сзади раздался разрывающий тишину звериный рёв, заставив невольно обернуться назад. То, что он увидел и почувствовал – были огромные клыки хищника, вонзающиеся ему прямо в плечо. Повеяло смрадным дыханием – ледяным холодом смерти, исходившем от этого злобного существа, пытавшегося свалить его на землю, а затем уже там, не торопясь, прикончить совсем. Боль пронзила всё его тело, будто поразила разрядом электрического тока, невольно заставив перейти к активным решающим действиям.

Наверное, грызун промахнулся, желая вцепиться повыше, куда-нибудь в область шеи, таким образом сломить сопротивление ударом мощных широких челюстей. Но человек на удивление оказался проворнее и, изловчившись, моментально воткнул обидчику в грудь оставшийся кусок ножа. Удар был такой силы, что сумел, к счастью, пробить крепкую шкуру животного, погрузиться в мясистую плоть и излить наружу алую кровь, хлынувшую из образовавшейся раны буквально ручьём. Хватка грызуна ослабела, и тот моментально отпрыгнул в сторону, решительно отползая от места атаки, а затем и вовсе убежал прочь. Человек попытался догнать грызуна, но не смог, так как собственная рана выглядела намного серьёзнее, чем он предполагал это в яростном порыве битвы. Он вынужден был волей-неволей останавливать кровь.

«Эх, не везёт мне сегодня! Мясо прямо из рук выскользнуло. Бывают же такие неудачные дни», – думалось ему, принявшемуся ещё и иронизировать. Путник вытащил из походного мешка кусок тряпки и крепко-накрепко затянул им плечо.

Но не повезло ему ещё куда сильнее, когда, пройдя несколько сот метров от места произошедшей схватки, он обнаружил мелькнувшую на горизонте аж целую стаю этих злобных хищников, как будто только его и дожидавшихся здесь. Грызуны бросились к путнику с разных сторон, повалили на землю, начали словно растаскивать его по кусочкам. Однако совсем добивать они его почему-то не стали. Только зловеще стояли, склонившись над телом, уткнувшись вытянутыми мордами прямо в лицо, будто дышали весенним ветром, тихонько подвывая, пели так ему свою прощальную песню.

К удивлению, он начал будто улавливать смысл такой музыки. Речь точно записывалась в его подсознание, как на магнитофонную ленту, становилась громче и отчётливее, заставляла вслушиваться в неё и понимать сказанное, подчиняться навязываемой воле.

«Быстрее, клади его на носилки! – чудились крики, звеневшие в ушах, словно набат колоколов. – Мы ещё успеем его спасти!..»

Далее опять проступила тьма, всё более нарастая и усиливаясь, всецело вбирая в себя оставшееся сознание, не успевшее должным образом сформироваться; принадлежащие ему потерянные мысли, упущенные из-под вразумительного контроля и, возможно, ушедшие из памяти уже навсегда.

Глава 3. Полковник

Николай же тем временем продвигался всё дальше, ближе к окраине посёлка, желая попасть в гости к своему давнему приятелю Василию. Мимо проплывали едва различимые контуры домов, всё расплывалось перед его глазами как в дыму, но он знал, куда шёл.

– Собственной супруге я показываться пока точно не буду, – говорил он сам себе вполголоса. – А то и взаправду, моя благоверная ещё прибьёт так меня чем-нибудь невзначай. Да и полковник должен быть дома, куда уж ему старому деваться! Живёт за околицей один-одинёшенек, как сыч на своём болоте. Уж у него-то всегда можно остановиться.

Вскоре на горизонте начали прорисовываться смутные очертания полковничьей избушки, выглядывающей впереди, будто из тумана, с пылающим рядом огнём костра. Николай подошёл ближе и увидел самого хозяина, сидевшего тут же, помешивавшего что-то деревянной ложкой в котелке. Василий, заприметив гостя, поднялся с бревна, на котором сидел, и встретил Николая уже на ногах, раскачиваясь от волнения назад и вперёд, удерживая по привычке руки за спиной. Он оказался высоким объёмным старичком лет семидесяти, широким в плечах, с большим животом, который невообразимым образом выпячивался из его туловища подобно мягкому мячику.

Одет был Василий, несмотря на возраст, довольно-таки своеобразно. Снизу виднелись тёмно-серые штаны от когда-то былого делового костюма, изрядно потёртые, заношенные и, очевидно, ставшие чуть узковатыми для такого явно выраженного гиганта, коим он, несомненно, являлся в силу ещё крепких физических данных. Если взглянуть выше, то на мощных плечах полковника можно было наблюдать связанный крупной петлёй замасленный свитер, растянутый им до полнейшей неузнаваемости, не сказать что какого-то ярко-красного цвета, каким его помнил Николай, а скорее оттенка тёмно-бордового, принявшего такой вид по истечении времени. Именно эта часть его верхней одежды ещё больше подчёркивала объёмную фигуру Василия, так ставшую похожей на громадный шерстяной клубок ниток. На ступнях же красовалась обувь, несколько не соответствующая наступавшему сезону. Это были некие полуразвалившиеся сандалии, усеянные большими дырами для вентиляции, из которых выглядывали толстые вязаные носки. Видимо действительно подходящей обуви для встречи более суровых природных условий у того, к сожалению, не имелось.

Кажущееся строгим и сосредоточенным лицо Василия вмиг переменилось, просияло таким излучением свежести, сверкнуло блеском в глазах, расцвело проявлением доброжелательности по отношению к посетившему его старому другу, что можно было только поражаться увиденному. Василий, должно быть, уже давно не принимал Николая у себя в гостях. Басистый зычный голос его раздался как гром среди ясного неба.

– А, Петрович! Никак, зашёл меня навестить? Крайне рад такому твоему появлению здесь, – он сразу протянул ему руку в знак признательности и, дождавшись ответа, продолжил: – Я вот уху затеял сварить из свежей рыбёшки. Достал по дешёвке окуньков, небольших, правда, размером с ладонь. Добавил ещё картошечки да лучку. Думаю, будет вкусно. Как ты смотришь на это дело?

– Да уж, конечно, неплохо ты придумал. Вполне одобряю такую затею, – согласился Николай, наклонив голову набок, щепетильно оценивая внутренности котелка. – Хорошая закуска, должно быть, получится. Видит бог, давненько я ушицы твоей не пробовал!

– Уха знатная выйдет, натуральная, без всяких там примесей, – потирая руки, порадовался приветливый хозяин. – Как у самого дела, рассказывай. Полагаю, что не зря ко мне пожаловал?

– Вот, захотелось проведать старого друга, – отвечал весёлый гость непринуждённо. – Иду с дежурства, Андрея до дому проводил, да и до тебя тут недалёко. Стало быть решил заглянуть, узнать, чего новенького происходит. А что, неужели не вовремя?

– У меня-то всё по-прежнему. Только ты ко мне ведь просто так не ходишь. Опять, небось, жена из дому гонит? – Василий хитро прищурился. – Выкладывай, что случилось?

– Да боже тебя упаси! – замахал руками Николай, делая вид абсолютной непричастности к такому предсказуемому предположению. – Я подумал, не мудрствуя лукаво, где-нибудь задержаться подольше, а то она меня вчера сковородкой чуть не пришибла.

– Старая песня! Сам-то ты лучше, что ли, супруги своей?! Как говорится: два сапога – пара. Да и куда ты от неё денешься: всю жизнь, почитай, с ней бок о бок прожил? – неодобрительно высказался Василий, тряхнув головой от недовольства.

– Вот что я тебе скажу, Коля! Ты ведь возрастом меня моложе будешь, так слушай, – продолжал он, словно этими словами намеревался нравоучительно почитать ему мораль. – Ты весь такой, да ещё Андрея сбиваешь с истинного пути, у которого и так в жизни не всё сложилось. Наталья-то его вконец непутёвая стала. Много раз её на стороне видели во время его отсутствия. Хорошо, что он с ней не живёт больше. Но ведь ребёнок остался, его кормить нужно, да сестра малолетняя, и больная мать. Наталья же не работает совсем, а средства на пропитание с него тянет, якобы на содержание, а сама – то в баре, то ещё где, до копейки проматывает всё. Андрей – человек мягкий, ну и кормит её, ради сына, конечно. А куда ж ему деваться? Непонятно только – зачем тащил её сюда за тридевять земель?

Василий тут замолчал на несколько секунд, прокашлялся и, тяжело вздохнув, прибавил:

– Ладно, чего сейчас об этом говорить. Их дело – сами разберутся. Лучше вот покажи, с чем пришёл, то я тебя отлично знаю. Чего там у тебя в куртке припасено, давай, доставай! – он начал слегка играть словами. – Вытаскивай наружу, что есть, я всё вижу, меня не проведёшь! Как обычно, наверное, бормотуха какая-нибудь?

Николай давно прятал руку за пазухой, заботливо придерживал её содержимое и тем самым, несомненно, выдавал себя. Немного помявшись, он извлёк из внутреннего кармана изрядно опустошённую, известную пластиковую бутылочку и протянул её Василию.

– Ну, этого и на глоток не хватит! Вот смотри, чего я сейчас принесу. Специально для такого случая приберёг.

Он немедленно отправился в дом, затем быстро вернулся, держа в руках какую-то странную стеклянную ёмкость тёмно-зелёного цвета, горлышко которой было плотно запечатано пробкой из неизвестного пористого дерева.

– Смотри, Коля, портвейн настоящий, высших виноградных сортов, что ни есть – королевский напиток! – полковник поднял бутылку кверху, торжественно сотрясая ею воздух.

– Никогда подобного и не видывал! – воскликнул Николай с чувством неподдельного восхищения. – Где же ты это сумел раздобыть?

– Один приятель угостил меня, по знакомству, естественно. Сам-то он не употребляет, так оставил мне в знак признательности по давнему делу. Вот мы сейчас его с тобой и разопьём. Подожди только: я за посудой схожу.