Иван Дорога

Я поднял руку и, дождавшись, когда Надя скроется за дверью, медленно поплелся обратно.

Мозг, получивший дозу удовольствия, ликовал. Всякий намек на давление или зажим свалились с плеч тяжелым мешком, так что казалось, будто вот-вот и мое тело воспарит над дорогой, подобно воздушному шарику. И только подростковое самосознание, как известно, отягощенное отторжением всякого восторга, удерживало меня на земле.

Еле сдерживаясь от припрыжки, я вернулся на центральную улицу и только ступил на тротуар, как и без того темный ночной воздух застлал туман. Я даже грешным делом подумал, что это последствие моей эйфории, и эта дымка теперь стоит только у меня в голове. Но вскоре по дороге проехала машина, разрезая лучами фар синеватое облако самого обыкновенного тумана, убедив меня в его существовании и для всего остального мира.

Туман густел. Издалека катились глухие звуки топота и длинные невнятные крики. Я перебежал через дорогу и, внимательно вглядываясь в плотную пелену, вышел к дому культуры.

Перед клубом шла большая драка. Люди в окружении тумана, пронизанного ярким светом галогенового фонаря, походили на тесный косяк лосося, продвигающегося по пойме мелкого ручья с бледной известковой водой. Я отступил к тумбе с афишами, встал на бордюр и закурил сигарету.

Из толпы летели возгласы: «Гаси этих малолеток!», «Где эта лысая сука!» и «Поролон-гондон!». В опоре на произнесенные фразы мне нарисовалась картина, в которой Дима нарвался на грубость ввиду его сегодняшней слабой психической формы, и нарвался именно на Поролона. А значит, вполне возможно, сейчас вся мужская часть свадебных гостей бьет Диму, но, когда на газон из толпы выпала немолодая уже женщина, вскочила отряхнулась и вновь влезла обратно, стало очевидно, что не только мужская.

Я всматривался в лица, стараясь разглядеть кого-то из своих, но меня отвлек нервный выкрик где-то справа:

– Ты за кого?! – вопил, глядя на меня какой-то небритый коротышка с круглым лицом и в широком пиджаке.

– За наших! – твердо ответил я. Тогда коротышка взвыл и с силой врезался в толпу, наверное, удовлетворившись моим ответом.

Я как не особенный любитель спортивных состязаний, будь то кулачный бой, который, не ровен час, окончится веселыми стартами или троеборьем, отступил в ту же тень, что и прежде. Продолжая наблюдать за мельканием фигур, я не сразу заметил, как из тумана вышла Люба и просто встала около.

– Смотри, они как призраки! – сказала она, указывая на очертания отдельных людей, то выскакивающих из тумана, то исчезающих в нем. – А ты что здесь?

– Своих смотрю. Не видела? – машинально глядя в вырез ее топика, ответил я.

– Вадик ваш с Зиной ушел, а остальные не знаю…

Тем временем пыл драки схлынул, и физические замечания сменились выкриками претензий и обвинений. Бойцы разбрелись по двум сторонам, помогая подняться раненым. Громче всех голосил Поролон, отмахиваясь от протянутой ему какой-то женщиной салфетки. Он угрожал и настаивал на том, что сегодня его праздник, и никто не может его остановить. Но его не менее помятые оппоненты только кривили в ухмылках разбитые в кровь рты.

Впрочем, мне было все равно, ведь в уже расступившейся толпе никого из наших не наблюдалось, тогда я сказал Любе:

– Пойдем посмотрим, что в зале? – Люба кивнула и, обойдя крикунов по площади, мы наконец-то зашли на дискотеку.

В фойе клуба, темноту которого, не попадая в такт мелодии, рассеивала светомузыка, отплясывал народ. На фоне трезвых и оттого ли чересчур старательных танцоров сразу выделялись порядочно пьяные – раскрепощенные за всех остальных. Вдоль стен в креслах, соединенных по четыре сидения каждое, расположились наблюдатели из числа отдыхающих и тех, кто, судя по их серьезным даже напряженным лицам, «не танцует!».

На входе, напротив гардеробной за столом сидела Нина – бессменный контролер дискотеки и билетерша по совместительству. За глаза (в кои-то веки почти буквально) ее называли «Терминатор», отчасти за высокий рост и крепкую комплекцию, но в основном за ее темные очки, без которых я ее никогда не видел. Нина всех нас (молодежь) прекрасно знала и практически никогда не брезговала разговаривать с нами легко, давая ощущение равенства. Хотя вполне могла ограничить себя продажей билетов и выдворением нарушителей и без того сомнительного порядка.

– Внутрь пойдем? – спросила Люба.

– Погоди, сейчас… – ответил я и, приблизившись к столу, поинтересовался у Нины, не забегал ли кто из моих друзей? Нина только покачала головой, и я вернулся к Любе.

– Что? – спросила она и уставилась в темноту зала.

– Нет их здесь.

– Ну и что – можно и без них… – прищурившись, сказала Люба.

– Можно! Но ты же видела Диму? Поди, лежит где-нибудь в канаве и мычит свои заклинания – надо найти!

– Блин, и Зина, сучка, ушла… – недовольно выдала Люба. – Я с тобой прогуляюсь, не против?

Отстранившись от толпы недавних бойцов, ринувшихся в двери, обошли дом культуры кругом, но кроме тискающихся парочек никого не обнаружили.

Расширив зону поиска, прошлись по рынку и осмотрели прилегающую к нему территорию. После пересекли площадь и спустились на смотровую площадку подвесного моста через реку. Здесь на угловой скамейке сидел Леха, а у него на коленках его подруга Аня. Они что-то тихо нашептывали друг другу и не заметили нас, пока мы не подошли вплотную.

– Че, трахаетесь? – спросил я, в стремлении добавить ложку дегтя в эту приторную атмосферу.

– Заткнись, – негромко сказал Леха и ехидно улыбнулся.

– А че не трахаетесь? – добавил я.

– Ваня, замолчи! – нервно выдала Аня.

– Вы что бродите? – спросил Леха, навалившись на угол.

– Диму не видел? – сказал я.

– Нет. Че-то сегодня он хуже чем обычно!

– Я про то же. Лежит, поди, где-нибудь, пузыри пускает? Надо найти!

– Я не пойду… пусть пускает. А что ты засуетился?

– Сам не знаю… Ну ладно – можете дальше не трахаться!

Прошатавшись примерно около получаса по окрестностям, Люба неожиданно дернула меня за рукав, когда проходили мимо отделения почтамта. Подняла указательный палец вверх, замерла и шепнула: «Слушай!» Из тумана катился частый ритмичный стук и еле различимые натужные слова: «…на ветку! на ветку! на ветку!»

– А это не Дима? – шепотом спросила Люба, я кивнул и пошел в направлении звука.

Подступив ближе, еле сдержался от смеха. На служебной лестнице с торца здания сидел Дима и лупил обрезком деревянного бруска по краю железной балясины. Он напряжено смотрел в землю. Под носом виднелся прямоугольник запекшейся крови, как усы известного фюрера. Лоб набух отеком, так что брови пустились в разлет. Рядом с Димой стояла бутылка настойки и газировки ядовито-оранжевого цвета.

– Дима, ты как? – спросил я и склонился вперед.

– На ветку! – крикнул он и выставил брусок перед собой.

– Ты от кого обороняться собрался Гитлер первобытный!? – крикнул я и выхватил из рук Димы орудие, сразу отбросив его в сторону.

Завидев давящуюся от смеха Любу Диму развезло на глазах. От этого он стал сговорчивым, смягчился и на призывы пойти домой согласно закивал. Но не смотря на невнятное состояние, прежде чем встать рассовал бутылки по рукавам.

На предложение довести этого чудика до дома Люба согласилась, но только при условии, что после я провожу и ее. Я дал понять, что другого развития событий не допускаю, и мы не спеша поплелись свозь густую темную мглу.

Моя попытка расспросить Диму о какой еще ветке он толковал и почему у него разбит нос и надбровные дуги австралопитека, он стал говорить громко и отрывисто. Оказывается, когда он отбился от коллектива, то просто без особенной цели стал петлять по ближайшим окрестностям. Ему стало скучно, и он поплелся в магазин к Валентине с намерением купить еще выпить. Купил и в дверях нарвался на таких же поддатых братьев Муронян – это представители новой предпринимательской волны. Торговали всем подряд: от надувных лодок и рыболовецких снастей до автомобилей и делового леса. В общем, слово за слово Диму «занесло». Хотя он и из прежнего заноса не очень-то вышел, так что это был дрифт. В общем, в качестве реакции на столкновение Дима сказал: «Валите в свою Африку и лезьте обратно на ветку!» Но братья резонно не согласились с его предложением. Негодуя по поводу такого невежественного отношения к географии и в попытке втолковать, что Армения находится северо-восточней континентальной Африки, в усердии разбили Диме нос и отбили лоб до появления отека.

Люба хохотала до слез, я тем временем настаивал на том, что Муроняны вполне приличные люди. Но Дима словно контуженый, периодически срывался с места и болтаясь по всей дороге, время от времени повторял: «На ветку!», «В Африку!».

Когда добрели до дома Димы, он долго мялся, прежде чем войти в калитку. А затем глубоко вздохнул и, залихватски взмахнув рукой, вынул из рукава бутылку настойки, протянул ее вперед и громко гаркнул: «От чистого… плеча!», и только после этого нам удалось попрощаться.

Теперь Люба притихла. Мы свернули с центральной дороги и пошли проселочной, между густым молодым лесочком и завалившимся забором. Так было короче до ее дома. Из леса тянуло холодом. Люба вздрогнула, я заставил ее застегнуть куртку и предложил выпить настойки, подаренной Димой, не то «с барского плеча!», не то «от чистого сердца!».

– Друзья у тебя, конечно, странные! – сказала Люба, глядя на клумбу у дверей своего подъезда.