Золотые костры

– Вернется, – сказал я Пугалу, которое, привстав на цыпочки, провожало взглядом сутулую спину Проповедника. – Подобное уже случалось несколько раз. Ну, а ты? Остаешься или идешь со мной?

Одушевленный первым побрел по тропе, уводящей в лес, и я, подхватив рюкзак и арбалет, последовал за ним.

Хрустальные горы не такие протяженные, как те, что стоят вдоль Кантонских земель, но зато самые высокие. Зуб Холода и Монте-Роза – две вершины, подпирающие небо. О них многие слышали, но редко кто видел, поскольку пики находятся в нелюдимых местах, далеко от основных трактов. Из Бробергера в Чергий предпочитают добираться двумя низкими перевалами, по дорогам, которые приказал проложить еще император Константин. Здесь, на севере, единственный проходимый путь в Чергий – через перевал Горрграт, расположенный на западном плече Монте-Розы, на большой высоте, и преодолеть его можно только с середины лета, когда сходит снег.

Тот, кто идет туда, зависит от капризов погоды, и не каждый готов поставить на кон свою жизнь, чтобы перебраться через горы, когда в неделе пути отсюда есть куда более безопасная и торная дорога.

До основного горного хребта есть лишь одна тропа – она ведет к монастырю каликвецев, построенному среди снежных вершин. Зачем туда ходил Ганс? Шел ли он с перевала? Или не смог преодолеть его и решил поискать более легкий путь, вернувшись обратно?

У меня не было ответов.

С тех пор как я оставил деревню, прошло четыре дня. Сначала мой путь пролегал вдоль холмов, незаметно превратившихся в невысокие, поросшие ельником горы. И чем дальше я уходил на восток, тем выше они становились. Лес, взбиравшийся на них, оставлял открытыми вершины, похожие на тонзуру монаха. Могучие ели останавливались на невидимой черте, уступая место высокогорным лугам – зеленым проплешинам на телах каменных гигантов.

Широкие долины, залитые пока еще теплым осенним солнцем, незаметно сжимались под натиском надвигающихся друг на друга гор до тех пор, пока не превратились в ущелье с отвесными склонами. На дне его неслась ненасытная река, неистово скачущая по перекатам. Ее грохот не смолкал ни на секунду, и я так привык к нему, что перестал замечать. Бирюзовая ледниковая вода была обжигающе-холодной.

Небо сузилось до маленького ярко-голубого лоскута, солнце появлялось на недолгие часы, затем ущелье погружалось в густую тень, незаметно переходящую в сумерки. Я останавливался на ночевку заранее, до темноты, стараясь найти удобное место не слишком далеко от реки. Котелка у меня не было, так что воду нагреть я не мог, зато собирал достаточно хвороста, чтобы его хватало до утра. У огня ночью не так холодно.

Я клал рюкзак под голову, сняв с него свернутое в валик тонкое походное одеяло из овечьей шерсти. Это была необходимая вещь в осенних горах – спать на нем куда приятнее, чем на голой земле.

Несмотря на все предосторожности, порох, который я хранил в роге, отсырел после того, как я попал под сильный ливень, и оба моих пистолета стали бесполезны. Они стоили кучу денег, но я без всякого сожаления бросил их – оружие было тяжелым, а во время подъема это только помешает. Так что при мне остался лишь охотничий арбалет да восемь болтов к нему.

Он пригодился уже на следующий день. Когда я проходил через буковую рощу, то спугнул улара – упитанную, похожую на крупную курицу пеструю птицу, водившуюся в этих горах. Я снял его первым же болтом, радуясь своему везению: с наступлением осени улары иногда спускаются низко, а летом, чтобы встретить их, мне пришлось бы влезть на тысячу ярдов по отвесному камню.

Вечером я нанизал мясо на несколько прутиков, решив вопрос с едой на следующие пару дней. Как раз в это время вернулся Проповедник.

Он появился из мрака и сел напротив, совсем рядом с огнем, который не мог причинить ему никакого вреда.

– Долго тебя не было, – поприветствовал я его.

– Нам надо было отдохнуть друг от друга. Нашел что-нибудь интересное?

– Если не считать нескольких стоянок, оставшихся от охотников или пастухов, – ничего. Никаких следов Ганса.

– Но ты продолжаешь упорствовать.

– И надеяться.

– Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взора Его?[1 - Иов. 41, 1.]

– Цитата не к месту.

– Очень даже к месту. Надежды – нет. Упасть здесь как нечего делать. А горы создал Господь. Пора возвращаться, Людвиг.

Плечи Пугала затряслись – ему понравилось, как старый мошенник коверкает святое писание.

– До монастыря отсюда шесть дней пути. До Горрграта семь с половиной. Если перевал открыт – я перейду в Чергий. Если нет – пройду сколько смогу, загляну к каликвецам. Быть может, Ганса кто-нибудь из них видел.

Он раздраженно всплеснул руками:

– У тебя пустая голова! Ты не думал, что если твой друг умер от ран, то вряд ли он прошел все это расстояние до деревни? С раной он нипочем бы не преодолел такой путь. Если на него кто-то и напал, то это место мы уже миновали.

– Даже с ранениями люди могут жить долго. К тому же нельзя исключать яд. Или волшебство.

– Или он просто споткнулся и сломал шею.

– И эту вероятность тоже нельзя исключать, друг Проповедник. Быть может, он подхватил простуду и умер от соплей.

– Вы, стражи, не болеете.

– Именно об этом я и говорю. Он не мог умереть без причины. И я намереваюсь ее узнать.

– В безлюдных горах? Когда на десятки лиг вокруг никаких следов человека?

– Горы велики, но дорог в них мало. Все эти дни я шел по одной тропе. Если Ганс был на ней, рано или поздно я об этом узнаю. Или в конце концов спрошу у кого-нибудь.

– Святая Дева Мария! – взмолился Проповедник. – Я ведь только что сказал, что горы безлюдны!

– Ты не прав. Выше должны быть пастухи. Они спустятся с отарами в долины лишь к концу месяца. А еще выше Дорч-ган-Тойн, один из двух монастырей ордена каликвецев. Ну, а в местах, где нет людей, всегда есть иные существа.

Проповедник скривился, точно от зубной боли:

– Дьявольское племя. Ничего хорошего от них не жди. Я бы на твоем месте не лез с ними общаться. Это не Темнолесье, и Софии, чтобы тебя защитить, поблизости нет.

Старый пеликан частенько вспоминал сереброволосую колдунью. Она поразила его воображение, но в этом он не был готов признаться даже себе.

– Буду осторожен, – пообещал я ему.

– Не понимаю тебя. Ведь ты, точно ищейка, последние недели рыл носом землю и внезапно все бросил.

– Ты не прав. – Я снял готовое мясо с огня. – Мне в любом случае надо в Чергий. Просто я иду туда по новой дороге.

Пугало с иронией подняло вверх большой палец. Оно оценило то, как я выкрутился. Но не Проповедник:

– Угу. Если не околеешь на Горрграте. Он и в сентябре может быть завален снегом по уши. Что тогда?

– Лето было жарким, и дождей мало. Большого снега нет, в этом я абсолютно уверен. У меня хватит сил, чтобы преодолеть перевал. Особенно если помогут монахи.

– Больно им надо тебе помогать.

Я начал ужинать, запивая мясо холодной водой, а Проповедник, помолчав, вкрадчиво сказал:

– Цыганский табор уж точно не проходил здесь.

– Тут ты прав, – не стал спорить я. – Но мы с Мириам проследили его путь в Шоссию. Табор пришел из Чергия, перед тем как в стране началась война. И мы оба считаем, что цыган получил темный кинжал там.

– Вот только она со своей уверенностью уже, наверное, в Арденау, а ты залез в глухомань, и эта тропа нисколько не приближает тебя к цели – узнать, откуда у цыгана взялась та богомерзкая железка.

– Но и не отдаляет. В Чергии смута. Обе дороги Константина забиты беженцами, и творится на них дьявол знает что. Здесь же – я пройду без проблем, которые мне могут доставить дезертиры, наемники, разбойники и армия. А когда окажусь на той стороне хребта – найду следы табора. Он был слишком большим, чтобы о нем никто не слышал.