Золотые костры

Пугало встало, посмотрело во мрак, а затем, шагнув, вышло из круга света и растворилось в ночи.

– В таборе были сотни людей. И этот цыган-колдун… ты даже имени его не знаешь. Как ты проследишь путь мертвеца? Он каждый день мог говорить с сотней человек. Какой из них тот, кто тебе нужен?

– Однажды Гертруда сказала, что зло притягивает зло, друг Проповедник. И не исчезает без следа.

– Только на слова своей ведьмы ты и надеешься.

– Обычно она слов на ветер не бросает, – усмехнулся я.

Проповедник хотел сказать какую-то скабрезность, это было видно по ехидному выражению на его лице, но осекся, так как на свет вышли четверо.

Иные существа. Маленькие, ростом мне по колено, лохматые, в одежде из беличьих шкурок. У них были зеленые глаза с вертикальными кошачьими зрачками и мордочки, очень похожие на ежиные. Двое казались постарше и подошли ближе, когда еще пара неуверенно переминалась на босых ногах возле самой границы света.

Таких я никогда не видел, но они выглядели безобидными, и я сказал:

– У меня есть мясо и немного хлеба.

– Не надо еды людей. Мы просто хотим посидеть у огня.

– Присаживайтесь.

Старшие подошли, сели и, не мигая, стали смотреть на пламя. Другие потоптались в отдалении еще с минуту и присоединились к своим товарищам.

– Не опасны ли они? – спросил Проповедник.

Я покачал головой.

Неспешно покончив с ужином, я сходил к реке, вымыл руки, а когда вернулся, то ничего не изменилось. Четверка продолжала следить за тем, как горят дрова. Мы сидели в глубокой ночи в тишине, пока угли не начали мерцать, и я подбросил пламени новую пищу. А затем, расстелив одеяло, стал готовиться ко сну.

– Ты что? Собираешься спать? – изумился Проповедник.

– А что? – спросил я, и ни один из гостей даже ухом не повел. Для них я словно и не существовал.

– А если, когда ты уснешь, они перережут тебе глотку?

– Я не собираюсь из-за твоих страхов провести ночь без сна. Дорога тяжелая, мне надо быть в форме.

– Дева Мария! Ты такой же кретин, как и все остальные стражи. Половина из вас мрет из-за излишней доверчивости и наивности!

– Нельзя бояться всего, что тебе непонятно. – Меня утомил этот разговор. – Оставь свою панику для более подходящего случая. В конце концов, если тебя так заботит мое здоровье – у тебя есть повод наконец-то побыть не только моей ходячей надоедливой совестью. Если возникнет опасность, просто разбуди меня.

Проповедник возмущенно вскинулся, хотел начать спорить, увещевать и кидаться цитатами из библии, но я враз пресек его атаку, улегшись на расстеленное одеяло и закрыв глаза.

Разбудил меня отнюдь не Проповедник. А молчаливый ночной гость. Только-только начинало светать, угли покрылись серыми лепестками пепла, тепла от костра больше не было, от реки тянуло холодом, и я сильно замерз.

Иной остался один, трое его товарищей ушли, решив не прощаться.

– Огонь – хорошо, – сказал он мне. – Теперь плата за него, кровь Темнолесья. Дальше, там, где уже не растут деревья и по земле ползет ледяной язык, – опасно.

– Опасно? – переспросил я, все еще приходя себя от тяжелого сна, в котором Гертруда сражалась с Кристиной. – Чего мне ждать?

– Дитя кустов. – Он увидел, что я не понимаю, смешно скривил ежиную мордочку. – Ругару. Троих хозяев овец убил за лето.

Какое счастье, что здесь нет Проповедника. Старый пеликан, наверное, назло мне ушел куда-то и не мог слышать эту новость. Оборотень, убивший трех пастухов. Мой спутник точно бы запилил меня еще до полудня.

– Спасибо. Я ищу своего друга. У него был такой же кинжал, как вот этот. Он должен был проходить здесь давно.

– Тут ходят только пастухи, и они не пускают к огню. Я не видел его.

Сказав это, он ушел. А я, приподнявшись на локте, встретился взглядом с Пугалом:

– Когда-нибудь видел ругару?

Оно покачало головой.

– Оборотни в диких местах не такая уж и редкость. В городах их встретить гораздо сложнее. Обычно с ними можно договориться, если они не голодны, нет полной луны, и люди не причиняли им вреда.

– Ругару? – спросил Проповедник, подходя от реки. – Почему это ты о них заговорил?

– Это так-то ты охраняешь мой сон! – сказал я вместо ответа.

– Ты был прав, Людвиг. Тебе действительно ничего не грозило. Эти существа всю ночь пялились на огонь, и на третьем часу мне стало скучно, и я пошел погулять. Так что там о ругару?

– Рассказывал о них Пугалу. – Я скатал одеяло.

– Нечего о них рассказывать. Жестокие, мстительные, да к тому же еще и людоеды. И помнят, что делали, когда превращаются обратно в человека. Таких надо стрелять сразу, как увидишь.

– У старины Проповедника порой радикальные способы борьбы с теми, кто не соответствует его идеалам, – обратился я к Пугалу, и то кивнуло, соглашаясь с моими словами.

– Ага, – обиделся он. – Не ты ли мне рассказывал, как драпал от того, «кто не соответствует моему идеалу», по лавандовому полю, и только заступничество святых позволило тебе спастись.

– Это старая история. В Темнолесье ругару меня не тронули.

– Потому что ты был гостем Гуэрво и Софии. Иначе бы твои обглоданные кости уже скрыла опавшая листва.

– Смотрю, с утра ты еще более пессимистичен, чем обычно.

– Я планирую оставаться в таком настроении до тех пор, пока ты не переберешься через этот чертов перевал и не окажешься в цивилизации.

– Ну, если под цивилизацией ты понимаешь войну, которая с цепом носится по стране, шарахая по всем, кто не успел от него увернуться, то я тебя не разочарую. Скоро мы будем в этой цивилизации по самые уши.

– Ты лишь обещаешь, – вздохнул тот, вытирая щеку от крови. – Путь неблизкий.

– Тогда не будем задерживаться. – Я закинул собранный рюкзак на плечи и зашагал по тропе.

Через несколько часов зарядил дождь, и угрюмое узкое ущелье стало еще более недружелюбным, чем обычно. Черные ели, влажные, вздымающиеся вверх скалы, низкие облака, клочьями застревающие в мрачном лесу и спускающиеся мне под ноги, закрывая обзор бледным саваном туманной дымки. Дождь сонно шелестел по желтой листве кустарника, по деревьям, по капюшону моей куртки, и Пугало, которое ненавидело это явление природы, злобно косилось на небо, не в силах что-либо сделать.

Река все так же грохотала на перекатах, то появляясь, то вновь исчезая за мшистыми камнями, стоило тропе в очередной раз вильнуть в сторону. Я видел бирюзовую ледниковую воду, и этот цвет помогал мне не падать духом. Он говорил, что там, наверху, дождя нет, иначе бы вода давно стала грязно-бурой.