В водовороте

– Письмо оставила там. Камердинер говорит: «Дай, говорит, я положу его на стол».

– Но где же может быть князь? – спросила Елизавета Петровна, все более и более приходя в досаду на то, что Марфуша не застала князя дома: теперь он письмо получит, а приглашение, которое поручила ему Елизавета Петровна передать от себя, не услышит и потому бог знает чем все может кончиться.

– И там-то, дома-то, не знают, где он, – толковала ей Марфуша, – в шесть часов утра еще ушел и до сей поры нет.

Елизавета Петровна понять не могла, что это значит. Она возвратилась к дочери.

– Марфуша пришла, князя дома нет, он в шесть часов еще утра уехал из дому, – проговорила она неторопливо.

– Как в шесть часов утра?.. Куда же это он мог уехать? – спросила Елена.

– Там дома никто не знает.

– Что за вздор такой! Пошлите ко мне Марфушу.

Елизавета Петровна сходила и позвала Марфушу.

– Куда князь уехал? – спросила ее Елена.

– Никто, барышня, не знает, – отвечала ей Марфуша, – княгиня уж людей по лесу искать его послала; в Москву если бы поехал, так лошадей бы тоже велел заложить.

– Но, может быть, он на извозчике поехал, – заметила Елизавета Петровна.

– Николи, барыня, он на извозчиках не ездит, николи!.. Люди ихние мне это говорили, – объясняла Марфуша.

Елена, слушая ее, все больше и больше бледнела.

– Ну, поди к себе, – сказала она каким-то тихим голосом Марфуше. – Подите и вы, – прибавила она матери.

Елизавета Петровна, взглянув с беспокойством на дочь, вышла; но, впрочем, села в ближайшей комнате и стала прислушиваться. Елена сидела несколько времени, не шевелясь на своем месте; лицо ее постепенно начало принимать какое-то испуганное выражение. Ей, после рассказа Марфуши, пришла в голову страшная мысль: «Князь ушел в шесть часов утра из дому; его везде ищут и не находят; вчера она так строго с ним поступила, так много высказала ему презрения, – что, если он вздумал исполнить свое намерение: убить себя, когда она его разлюбит?» Все это до такой степени представилось Елене возможным и ясным, что она даже вообразила, что князь убил себя и теперь лежит, исходя кровью в Останкинском лесу, и лежит именно там, где кончается Каменка и начинаются сенокосные луга. Затем Елена не могла более владеть собой; она вдруг встала с своего места.

– Дайте мне поскорее одеться!.. Дайте!.. – почти вскрикнула она.

На этот зов ее вбежала к ней сама Елизавета Петровна.

– Что такое, ангел мой, с тобой, что тебе надобно? – спросила она ее с беспокойством.

Елизавета Петровна по преимуществу боялась, чтобы от таких душевных волнений Елена не выкинула.

– Оденьте меня, maman, поскорее!.. Оденьте! – говорила Елена почти каким-то помешанным голосом.

– Но куда же ты, ангел мой, идешь? – спросила ее Елизавета Петровна робко.

– Я пойду поищу князя; я знаю, где он может гулять, – отвечала Елена тем же как бы помешанным голосом.

Такой ответ дочери Елизавету Петровну очень порадовал. «Слава богу, – подумала она про себя, – теперь они встретятся и наверно помирятся».

– Что ж, сходи; тебе и самой пройтись недурно! – произнесла она вслух.

Елена проворно вышла, прошла весь большой сад, всю Каменку, но ни в начале ее, ни в конце не нашла князя. Шедши, она встречала многих мужчин и, забыв всякую осторожность, ко всем им обращалась с вопросом:

– Скажите, вы князя Григорова знаете?

Большая часть мужчин несколько удивленным голосом отвечали: «Нет-с, не знаем!», но двое или трое из них сказали ей: «Знаем-с!»

– Бога ради, скажите, не видали ли вы его гуляющим здесь? – начала она приступать к ним.

– Решительно не видали, – отвечали те.

В конце Каменки Елене почему-то вообразилось, что князь, может быть, прошел в Свиблово к Анне Юрьевне и, прельщенный каким-нибудь ее пудингом, остался у нее обедать. С этою мыслию она пошла в Свиблово: шла-шла, наконец, силы ее начали оставлять. Елена увидала на дороге едущего мужика в телеге.

– Послушай, довези меня до Свиблова, – сказала она ему, – вот тебе двугривенный.

Мужик посадил ее. Елену начало сильно трясти, так, что угрожала опасность ее положению; она, однако, ничего этого не чувствовала и не понимала. Доехав до Свиблова, Елена послала мужика справиться, что не тут ли князь Григоров. Мужик очень долго ходил, наконец пришел и сказал, что там нет никакого князя Григорова. Елена была в отчаянии. Обратиться с просьбою в полицию, чтобы та разыскала князя по Останкинскому лесу, ей казалось единственным средством. Для этого она решилась ехать в Москву и в Останкино должна была возвращаться пешком, потому что мужик поехал далее за Свиблово. Елена пошла, но, дойдя до конца Каменки, она снова до такой степени утомилась, что почти упала на траву; а день между тем был теплый, ясный; перед глазами у ней весело зеленели деревья, красиво и покойно располагались по небу золотистые облачка, – этот контраст с душевным настроением Елены еще более терзал ее. Она принялась плакать и долго ли, коротко ли плакала, сама даже не помнит; только вдруг она услыхала над собой тихий и вкрадчивый голос:

– Mademoiselle Жиглинская, что вы тут делаете?

Елена приподнялась: перед ней стояла г-жа Петицкая.

– Я гуляла и так далеко зашла и устала, что расплакалась даже и легла вот тут отдохнуть, – отвечала она, стараясь улыбнуться и поспешно утирая свои глаза, но г-жа Петицкая заметила, конечно, расстроенный вид Елены.

– А я так, признаться, очень обрадовалась, увидав вас, – подхватила она, – и думала, что с вами непременно гуляет наш пропавший князь Григоров.

– А его еще не нашли? – проговорила Елена.

– Нет, удивительное дело: княгиня понять не может, где он, так что я по роще пошла искать его. А вы тоже его не видали? – прибавила г-жа Петицкая, устремляя на Елену испытующий взгляд.

– Нет, не видала!.. – отвечала та почти задыхающимся голосом: встретиться и беседовать в такую минуту с г-жою Петицкой было почти невыносимо для Елены, тем более, что, как ни мало она знала ее, но уже чувствовала к ней полное отвращение.

Г-жа Петицкая, впрочем, вскоре сама раскланялась с ней.

– Ну, adieu, авось отыщется где-нибудь наш беглец! – проговорила она и пошла, твердо уверенная, что князь гулял в лесу с Еленой: рассорились они, вероятно, в чем-нибудь, и Елена теперь плачет в лесу, а он, грустный, возвращается домой… И г-жа Петицкая, действительно, придя к княгине, услыхала, что князь вернулся, но что обедать не придет, потому что очень устал и желает лечь спать.

– Я думаю, он не столько от усталости не желает кушать… – произнесла она несколько двусмысленным тоном.

– А отчего же еще? – спросила ее княгиня, но как-то нерешительно.

– Так, я имею тут маленькие подозрения.

Но какие именно подозрения г-жа Петицкая имеет, – княгиня не спросила ее.

– Я сейчас встретила Елену, – продолжала г-жа Петицкая как бы самым обыкновенным голосом. – Вообразите, она лежит на траве вся расплаканная, так что мне даже жаль стало ее, бедненькую.

– О чем же она плачет? – не утерпела уже и спросила княгиня.

– Говорит, что ходила очень много, устала, оттого и расплакалась…

И г-жа Петицкая вслед за тем негромко рассмеялась.