Шкура дьявола

Виталька держал принесенную мишень с четкой дыркой от пули почти по центру, Андрей специально повесил целую, в которую еще не стреляли, рука сама потянулась, будто это что-то могло изменить. Палец ощупал края, а уста произнесли:

– Не может быть!.. – Имея в виду ту, явную спаянность, которую я почувствовал в последние секунды.

«Камень» покачав головой, спросил:

– Ну что…, то же почувствовал?… – Теперь я был готов идти за этим человеком куда угодно и по любой причине, и это продолжалось до тех пор, пока я не осознал происшедшего, а преклонение не перетекло в достойное уважение, что произошло уже через пару дней. А через неделю я и сам уже попадал, наводимый то Елисеевым, то самим Андреем.

– Не будь Фомой-неверующим, и вытащи ты палец…, да брось ты. Жрать охота, как из пулемета!.. Хотя, Лех я и сам, чей-тооо не понял, как это все получилось. Как вообще из этой «пукалки» туда попасть то можно…, да еще с пятидесяти то метров?!.. – Не унимался мой второй номер. Я посмотрел на него, он тоже был возбужден от увиденного, но ровным счетом ничего не понял, у меня же случайно вырвалось подуманное про себя:

– Фома, Фома – апостол, вложивший пальцы.[21 - Апостол, не поверивший воскресению Христа, сказавший что поверит, лишь увидев сам и вложив пальцы в раны от гвоздей на теле Господа. Что и произошло при следующей встрече уже воскресшего Иисуса Христа с апостолами. Получив возможность ощупать раны, апостол обрел необоримую веру до конца дней своих. Блаженны не видевшие, но уверовавшие…]

– Какой стол, какие пальцы, все уже давно съедено или выброшено, хоть холодного, чего-нибудь оставили бы… – Бормотал Виталий о насущном, но идеальное еще долго не покидало воображение, рассудок и тем более память…

Ступени

… Этот день, нового амплуа, можно характеризовать следующей строкой: «Настроение было!». И именно с этого начались быстро приходящие изменения, все казалось новым, но не было ничего непредсказуемого или того, что не имело решения. Через несколько месяцев я имел лишь две сложности: проводил в чужой семье почти все время, кроме сна, и всячески старался не допустить стирания грани между выполнением своих обязанностей, желанием клиентов загрузить меня и некоторыми своими бытовыми проблемами.

Наконец настал день, когда мы с Ией стали родителями. Во время родов, я пытался хоть как-то ее поддержать, находясь буквально у дверей роддома, и уже не в состоянии переживать на сухую, при первом крике младенца раскупорил, привезенную другом детства, бутылочку прозрачной сорокоградусной жидкости. Роды прошли гладко и замечательно, как и этот день, окончание которого я почти не помню.

Семья, за безопасность которой я с напарником отвечал, дала мне два дня отдыха, а после все встало на свои «рельсы», описывать которые смысла нет – ибо у каждых из них имеется конец, в данном случае выразившийся взаимными претензиями, выглядевшими с моей стороны упованием на, хотя бы, оставления прежней суммы платы за свои услуги, противной же напротив – урезания выплачиваемых денег и сверх того выполнения нами еще некоторых функций.

Телохранителем и одновременно дворецким я не был готов стать, а сократить и без того свое минимальное нахождение в своей семье просто не хотел, а с рождением ребенка и не имел права!..

… Тот же работодатель познакомил меня с неким коммерсантом Левоном. Я никогда не доверял кавказцам – просто не доверять им было у меня в крови, возможно привычка привитая предками, терскими казачками на генном уровне. Я ей не сопротивлялся и надо сказать не зря.

Недоверие Левону не могло перекинуться на бывшего командира, а значит и человека меня сюда определившего, тем более офицеру в генеральских погонах, и я взялся с двойной энергией за новую работу. Набрал крепких ребят, Виталик был рядом, помогая организовывать на полуофициальных основах службу безопасности отеля на юго-западе столицы. Останавливаться на этом, смысла не было и мы с Елисеевым постепенно собирали документы для оформления охранной структуры под модной ныне аббревиатурой ЧОП. Поддержка и помощь была. В планах, а они виделись грандиозными, было взять на работу и обоих отцов, и кое-кого из сослуживцев, все получилось, кроме одного – финала. В течении нескольких дней до окончания учебы ребят из смены, которых я отобрал, предварительно проверив в работе, для перевода их в свое агентство, неожиданно произошло два ЧП, и в обоих участвовал я, причем как главное лицо и далеко не в самом выгодном свете со стороны закона.

Левон попросил подъехать и помочь, якобы его партнеру по бизнесу, в результате чего произошла перестрелка, окончившаяся несколькими легкими ранениями, которые в основном нанес ваш покорный слуга, пытаясь вырваться из толпы накинувшихся на меня и моих ребят, торговцев с рынка, превосходящих мою команду в десятки раз по количеству участников.

Не успело все закончится без эксцессов, как племянник того же Левона подставил меня со стрельбой из пистолета, чуть ли не у главного входа отеля, в результате чего имело место разбирательство в местном отделении милиции, закончившееся тоже без последствий. Все бы ничего, но поведение приданных, так сказать, для усиления рабочих смен более десятка человек криминальной направленности, а точнее беспредельных рож, на деле лишь мешавших и поглощавших лишние ресурсы, привело к столкновениям с моими ребятами из охраны, кончающимися отнюдь не в пользу бандюков.

После произошедших со мной неприятностей противостояние лишь усилилось и как результат выплеснулось ультиматумом – «расход по мастям», что на блатном наречии значит…, да какая разница, если в результате всем моим планам за пол шага до их осуществления было суждено кануть в бездонную прорву общечеловеческих неудач.

Разумеется я поддержал своих парней, добавив претензий еще и от себя. На второй встрече, куда я был приглашен в гордом одиночестве и куда, безбашенный по своей молодой самоуверенности, попёрся без поддержки – урок на всю жизнь и за одно подтверждение всем, не самым лучшим подозрениям. Дело окончилось предъявлением мне вин от организации «бунта» до допущенных промахов и перерастрате денег, в том числе и на взятки при выкупе меня же после этой идиотской стрельбы, учиненной племянником Левона, с оглашением суммы долга и принуждением работать – пойтить на что я никак не мог!

Чтобы выйти из помещения со своим мнением, здоровым человеком и с чужим пистолетом, пришлось последний, по случаю, позаимствовать и немного продырявить для острастки из него стены, дабы доказать серьезность своих намерений. Тогда мне казалось что я прав, то есть я убежден в этом и сейчас, но вот манера доказывать свою правоту несколько сомнительна с позиции сегодняшнего дня хотя другой и сейчас не вижу.

В любом случае место и работа были потеряны. Разумеется эти действия были согласованы…, и поскольку это был лишь «пробный камень», а значит очередная ступень, жизнь продолжалась не в состоянии стоять на месте…

На предложение своих парней, с которыми я отработал почти год, свыкшись с каждыми и заработав уважение и непререкаемый авторитет – организовать «крышу» для уже имеющихся и работающих с нами фирм, организаций и магазинов, функционирующих в гостинице, я отказался, совершенно четко понимая к чему это может привести, а ЧОП так и остался на не до конца оформленных бумагах, так никого и не заинтересовавших…

…Все эти перипетии были безразличны нашему малышу, а супруге и вовсе было не обязательно быть в курсе происходящего, хотя что скроешь от чуткого и любящего человека. Она вкладывала в каждый день, в каждый час, в каждое мгновение столько тепла и ненавязчивой нежности, при этом умудряясь оставаться обольстительной и чарующей, что порой мне начинало казаться, будто сегодня выложившись, завтра она уйдет.

Уже потом, вспоминая эти полтора года жизни втроем с нашим мальчиком, я убеждался каждый раз, что она знала сколько нам подарено Провидением времени, и каждую минуту этот мужественный человек дарил себя с той максимальной отдачей и энергией, которую может выделять лишь человек полностью жертвующий собой! Что-то подобное я видел, но понял лишь позже – жертву от моей матери, умирающий под напором раковых метастаз, в жутких болях, но без единой слезинки и всегда с улыбкой на лице. Да есть с кого брать пример мужской части нашего мира!

Ия разрывалась между мною и младенцем, я же купался в лучах ее любви и своих чувствах к обоим. Она очень быстро восстановилась после родов и стала еще привлекательнее. Ко всем ее добродетелям и особенностям прибавился еще какой-то необычно глубокий взгляд, наполненный доброжелательной трепетностью и лаской, которыми не возможно было насладиться, и которые всегда хотелось на себе испытывать. Этот взгляд вызывал ответные чувства в виде огромного прилива энергии и желания сделать для нее что-то грандиозное (как тогда, после впервые проведенной совместной ночи), как-то объясниться ей в своих порывах, но только подойдя, я сразу попадал в ее удерживающие объятия, охватывающие не часть тела, а какой-то обволакивающие томной приятной негой, с изредка проскакивающими слабыми зарядами чуть ли не электрического тока.

Не высказанность томилась, аккумулируясь и разрывая, все же имеющую границы душу и пыталась проявиться во всем, в чем может излучаться ответное чувство. Я БЫЛ счастлив и это усиливалось очевидностью такого же состояния Ии.

Все окружающее и происходящее вне нас было почти не заметным, казалось весь мир принадлежит нам и так будет всегда! Может быть это ощущение, придавало уверенность в завтрашнем дне, но не это было затаенной опасностью, а какая-то убежденность в неуязвимости нас и наших отношений, ну кто мог разрушить то, чем мы были охвачены, что лелеяли и берегли, к чему относились так нежно, зная бесценность и, как казалось, исключительность, в центре чего было маленькое существо – слияние наших генов и чувств, физическое воплощение мечтаний и надежд. Действительно это было нечто великое, с чем я столкнусь еще лишь через полтора десятка лет, но то будет покаяние, которое разорвет все, начиная от нервной системы, и заканчивая самим гражданским обществом!

Предложений больше ни от куда не поступало, к генералу обращаться не позволяла совесть, а скорее гордыня. Мало того меня не устраивал криминал, появляющийся в моих обязанностях, я высказал это открыто и поверил, что могу распоряжаться своей судьбой по своему усмотрению. Предположив, что отношения разорваны, в принципе не понимая ни целей, ни задач, ни даже своей зависимости, я полагал, что распрощался с миром призрачных надежд и не понятых перспектив.

На деле я был лишь на время отпущен пока на вольные хлеба, и единственное, что осталось – помогать одному дальнему родственнику, попросившему присмотреть за двумя торговыми палатками. Делать особо ничего не нужно, лишь раз в неделю съездить с его человеком за товаром и присматривать, что бы продавцы не сильно воровали и не злоупотребляли с обманом покупателей. Временный заработок, хоть что-то, пока буду искать настоящую работу или пока мне ее не дадут.

Постоянно посещая спортивный зал в районе метро «Медведково» я перезнакомился со всеми спортсменами. Подобно моим, проблемы были у половины, некоторым из них помогал Григорий Барятинский, бывший офицер КГБ, с которым и у меня завязались приветливые отношения. От меня же он был в курсе моих перипетий, разумеется вкратце и без некоторых подробностей. Проработав с палатками чуть больше двух месяцев, однажды, уже собираясь под вечер домой, произошел резкий разговор с четырьмя спортивного вида парнями. Они требовали долю, я посчитал что это несправедливо, за что получил зуботычину, на которую разумеется, ответил. Видно решимость моя оказалась выше их желания и они ретировались, как оказалось лишь до ночи.

Приехав, как обычно, с утра я обнаружил разозленного родственника и сгоревшую вместе с товаром палатку, в чем и был обвинен, и что, конечно, я признал. Впоследствии двоих, из тех парней я видел разговаривающими с Григорием, из чего сделал соответствующий вывод, но тот сослался на случайность, ведь место, где были эти торговые точки, подпадало под его «юрисдикцию». Но это было после, а сразу по прекращении конфликта я отправился в «Бомбоубежище», так в простонародье назывался тренажерный зал, потому что именно в нем и находился.

Занимающихся почти не было, Барятинский с двумя страхующими его парнями делал «присед», навесив на прогнувшийся гриф почти 300 кг, я присоединился, правда по своей программе. Денег в бюджете семьи осталось на один – два дня, в зале задолженность за месяц и так далее, и тому подобное.

Гриша заметив, а может и сделав вид, что обратил внимание на мою озабоченность, ведь мне только после стало понятно, что все это было подстроено заранее и как кажется теперь не без участия «покупателя»:

– Привет Леш… Че такой смурной? Очередной бизнесок дал трещину или дома не все ровно?… – Наполнение речи Григория была странно непостоянной и менялась в зависимости от обстоятельств, обретая другие интонации, меняя сленг, построение фраз, лексику, даже логику доказательств и объяснений. Переход на блатной жаргон, не получался таким настоящим и последовательным, благодаря чему обретал специфический окрас, присущий только ему, что, как не странно, не было минусом в общении с представителями блатного мира, напротив воспринималось стремлением следовать традициям старых сидельцев, говорящих либо совсем на «мурке», либо на чисто русском, но допускавшим разные варианты в зависимости от уровня арестантов, чтобы показать равенство с каждым.

Возможно это было последствием хорошего воспитания, привитой привычки уважения к родному языку, высшего образования, что все вместе сопротивлялось необходимости прибегать к жаргонной лексике.

Барятинский смотрел взглядом дежурного на эскалаторе в метро, казалось совсем не интересуясь ответом, я это заметил, и ответил бесцветно:

– Привет, Гриш. Да дома все нормально… – Святая простота – повествуя о случившемся, даже тогда не знал, что он был в курсе всего со мной происходящего еще до самого происшествия со сгоревшей палаткой. Беспризорников и праздношатающихся молодых людей после срочной службы армии было хоть отбавляй, а вот серьезного контингента, типа меня не хватало. Были и еще причины, о них читатель узнает чуть позже:

– Да въехал ты в жир ногами, в нааатуре бедааа…, обещать ничего не могу, но пока вот тебе два предположения. Мы тут ЧОП мутим, наверняка понадобится твоя помощь. А так…, случайно знаю – ребятки «бибиревские» команду себе подбирают…

– Да какая, Гринь, команда, мне бы что-нибудь официальное, ну хотя бы на половину…, а так спасибо, конечно. С ЧОПом помогу с удовольствием, может еще что-то, а сайгачить, как твои… Гриш, у меня семья, да и не по душе мне все это, если повезет, обратно в армейку вернусь…

– Ладушки, ладушки, рамсы и стрелки – не твое, базара нет, братух… Короче завтра сюда заскакивай часам к трем, может и будет темка по тебе.

– Лады…, Гринь, а сам то чего ушел?… – Давно меня интересовала причина его ухода из «конторы», к тому же всем понятно – бывших в этой структуре не бывает!..

– Долгая история, братух, да и че тебе за интерес, своего что ли мало…, потом как-нибудь покалякаем?!..

…Завтра все решилось просто – был предложен оклад в 5000 рублей – в гостинице я имел в шесть раз больше, но для начала пойдет, хоть что-то. Моя задача дооформить ЧОП, как оказалось им серьезно никто не занимался, ну и всякая помощь, как объяснил Гриша, либо типа массовки, либо подстраховки его самого или его «замов», при необходимости.

Через месяц я уже снова учился, что бы получить лицензию частного охранника, ориентируясь на должность пока заместителя директора, в промежутках участвуя в каких-то непонятных массовых мероприятиях, где как поговаривали остальные: старшие рамсы решают. Приходилось шляться рука об руку с бывшими «сидельцами», чьё местопребывание, в свое время, в местах заключения было сегодня их великой гордостью, и что позволяло им смотреть на остальных с высока. Я их недолюбливал еще со времени столкновения с подобными в детстве, и это чувство сейчас только усиливалось. Серьезных и достойных людей среди них почти не было, а те, кто казались поавторитетнее, держались скромнее и выглядели как-то воспитаннее и приличнее, я бы даже сказал – интеллигентнее.

С такими общение было приятным и любопытным, хоть и настораживало – их опыт был мощным оружием и позволял просвечивать человека по качествам, сущности желаний и страстей уже после пяти минут разговора. Одному из них, наиболее интересному – Володе «Уруру», что-то показалось не понятным во мне, в чем он постоянно хотел разобраться, что по какой-то причине не получалось. Он не был навязчивым или любопытным, просто через чур внимательным.

Были и другие…, довольно много других, очень разнообразных и по возрасту, и по мироощущениям, и по положениям, и так далее. Здесь же я встретил пятерых парней из ЦДТ, той самой гостиницы, где еще недавно неофициально верховодил. Мы предпочитали общаться друг с другом, сторонясь других, я же считал себя здесь пассажиром случайным заскочившим на подножку не более чем на остановку, до поры – до времени, которые должны были наступить вот-вот. Но похоже так думал только один я.

Представьте себе человека, амбиции которого растут тем больше, чем выше положение он добивается. Буквально любое желание может быть исполнено – была бы высказана о нем мысль. Что двигало им, что позволяло надеяться на полное подчинение людей, не зависимо от их особенностей и различий. Думаю со временем он перестал опасаться даже возможности неповиновения, точно так же, как любой человек перестает задумываться об ответственности в полной безнаказанности.

Довольно быстро Григорий достиг абсолютной власти в рядах подчиненных. Не скажу, что он виделся монстром или выделялся, чем-то особым. Два брата Рылевых, когда-то равные ему и по рангу, и положению, не желая выделяться, прежде всего из-за опасности иногда грозившей, стоящему во главе подобной организации человеку, в виду бытующего мнения: отрежь голову и вопрос решен, выдвинули вперед именно его, совершенно не предполагая о скрытых возможностях, способностях и опасности, через это им же со временем, грозившей.

Неожиданно для себя они просчитались – подобной опасности для Барятинского так и не появилось, а вот когда-то имеющиеся, да и вновь появившиеся, знакомства Григория сыграли свою роль – теперь им проще было сделать вид всегда готовой подчиненности чем, как предполагалось, убрать его в нужное и удобное время.

Бывший секретарь федерации по силовому троеборью РФ, он же «бывший» офицер КГБ, бывший спортсмен, а ныне близкий, к тому же друг «Культика» – действующего президента этой самой федерации, заслуженного тренера сборной команды этой же страны, по этому же виду спорта, по совместительству правой руки «Иваныча»… просто «Иваныча» – ибо ссылки на имя этого человека хватало почти на каждой «стреле» для урегулирования всех вопросов. Сопротивляющиеся или не признающие этот авторитет удобряли своими, в основном, молодыми телами почву или водоемы Подмосковья в виде питательной добавки или корма для рыб.

Конечно было по разному, но статистика и дерзость скорости завоевания столицы этим человеком, говорили о конвейере, работающем беспрерывно и имеющем лишь одну не устраивающую скрытых руководителей особенность – его несовершенство, как машины, в виду не профессиональности его составляющих частей, то есть тех, кто помогал тварям Божиим разделяться на две независимые части: тело и душу.