Шкура дьявола

Я, приблизившись наклонился, напряжение дня комом пробивалось от куда-то с носоглотки и поднимаясь, выжималось через слезные протоки, слезы, одна за другой, падали крупными каплями и исчезали на бинте обмотанного вокруг ее лица. Сдержать их не было ни сил, ни желания. Я чувствовал их необходимость в способности облегчать тяжесть обрушившегося на меня.

Я просил про себя прощение и очень хотел, чтобы она почувствовала боль моей раненной души, горячие слезы которой должны были дойти через перевязку и как поцелуй, не просто оживить ее прежней, но и вернуть все вспять.

Каждую ресничку, каждую микроскопическую морщинку века…, хм, странно… И тут я обратил внимание на то, что ресницы Ии стали чуть ли не на треть короче…, и-и-и-и, кажется, начали проявляться, как из тумана чужие черты лица. Выплывший неожиданно из под века зрачок испугал совсем другим цветом – может дежурное освещение меняет цвет?… Да нет же!

Мои торопливые суетливые движения не остались не замеченными, но что с того: ногти! Их обработка, у Ии никогда не было таких огромных ногтей, да еще на таких не длинных пальцах. Я всмотрелся и убедился – волосы ближе к поверхности кожи были черные, правда я не стал проверять по понятным причинам лобок – и так все было очевидно! Это не моя жена и вообще женщина, лишь от части похожая сложением и некоторой особенностью в движениях!

Не в силах противостоять чувству радости, охватившего меня от внезапного открытия, чуть не свалило меня с ног, слабость как рукой сняло. Боясь посмотреть на Димона, ведь мои взгляд если и не стал как молния, то мог быть воспринят не адекватно обстановке, а потому необходимо было скрывать не только его, но и нарушенное проявления моего психического состояния – ибо одному Господу известно, что могут сейчас предпринять эти люди, узнай они о том, что это не моя жена! Ведь эта женщина видела все и потому стала опасным свидетелем.

Добравшись до своей больничной койки, я заснул сном, которым не спал давно, почти двадцать часов пролетели как миг. Еще месяц после этого пришлось пить обезболивающие, растянутые и надорванные сухожилия восстановятся не скоро. Еще через день понял, что нужно ехать домой и приходить в себя там, хотя основная причина – приведение плана, обдуманного в больнице, в действие. И основа его заключалась в убежденности покинуть столицу.

Дома объяснения были короткими, никто не стал ни в чем разбираться. В семье было принято доверять решениям близких, особенно на серьезные темы. Вторым неоспоримым решением был признан необходимый поход в милицию, где ждали и обещались помочь. Мне не нужно возбуждение дела и не нужно чьего либо наказания. Поэтому я написал заявление о нахождении мною в некоей лесополосе сумки с оружием, с перечислением марок и калибров, а также то, что вышеописанная сумка была «отбита» с помощью вооруженного нападения, о чем говорило мое состояние и описание полученных травм, несколькими молодым людьми у самого входа в УВД, при моей попытке сдать его в органы внутренних дел.

Некоторые описания нападавших были сходны с «лианозовскими» братками, конечно, не по совпадению. Человек проводивший со мной беседу и снимавший показания, вроде бы был мне знаком, но я доверился договоренностям тестя, и доделал все до конца, как определился ранее. Написал так же заявление об опасении за свою жизнь и просьбу обеспечить безопасность моей семьи в виду описанного в предыдущем заявлении факта нападения, и о том, что все копии заявлений будут отправлены в военную прокуратуру.

Было договорено, что будет выделен офицер УВД для связи и для контроля дальнейших событий, который будет неотступно находиться при супруге и ребенке. Уже уходя и прощаясь, я вспомнил, где видел (а я всегда вспоминаю лица) этого человека – мельком в бане на Биберевской, в компании, к которой имели отношения многие близкие Гриши, но подумав, что это случайность, не предал особого значения и пошел помогать собираться.

Отъезд в Ленинград был назначен на завтрашнюю ночь на «Красной стреле», сначала Ия с мальчиком, тестем и Ниной Ярославной – она тоже приехала погостить и понянчить внука, я же следом, через два дня. Не знаю почему я не стал им рассказывать подробности последних двух дней, наверное пожалел психику и родителей, и тем более Ийки, а поэтому об избитой девушке никто не узнал, да и о моем пребывании на дыбе тоже. Все что они знали – о моем якобы долге и о предложенном методе его отдачи. Рассказанное не звучало через чур угрожающе, тем более, что начальник УВД сам лично за собранную нами сумму обещался урегулировать вопрос.

На всякий случай я позвонил Грише и предупредил его о своем походе в милицию, поблагодарил за хлопоты и предупредил, что покину сей град, но не ранее чем через две – три недели, пологая, что подобной хитрости вполне достаточно. Но… оказывается, лишь только я захлопнул дверь кабинета начальника УВД, как тот поднял трубку, набрал номер какого-то телефона и произнес:

– Добрый день, будьте любезны Григория… – по очень важному делу…, звонит его товарищ…, по бане… Григорий, приветствую, как на счет «парка» сегодня…, ага, не выйдет…, а знаете, выйдет! И в ваших же интересах. Вот и хорошо, через час… – Другими словами к моему звонку Барятинскому картина в голове у него была собрана воедино, каждый из его, бывших в курсе, людей знал, что он должен делать и насколько все приняло серьезный оборот, одно «НО» – этого не знал я!..

В баню через час подъехал Григорий, «Усатый», «Женек» – то же «лианозовский» старшенький и то же, как и Юра наркоман со стажем, и конечно «Культик», присутствия которого потребовал сам полковник. Тема разговора – я.

Обманутые надежды

«Для многих странница надежда -

Залог блаженства, но для многих

Она – пустое обольщенье,

Людских безудержных желаний

Неисполнимая мечта.»

    (Софокл «Идип в Колоне»)

Разумеется на пар соответствующего времени не было, хотя, по всей видимости, некоторых и тянуло привычкой халявы погреться, выпить – закусить и пощупать молодые женские тела. Но причина сбора могла, в случае несвоевременного решения появившейся проблемы, вообще перечеркнуть и налаженные полезные связи и все плоды ими приносимые.

Первым начал полковник, удобно развалившись на кожаной мягкой мебели и потягивая виски с колой из услужливо принесенного барменом высокого стеклянного стакана. Всем своим видом офицер показывал значимость не только в этом кругу, но и в том, куда дорога остальным была закрыта – в министерство.

Петр Семенович был не только милицейским мажором, устроенным папой-генералом после окончания Школы милиции на теплое место, постоянно поливаемое отцовскими заботами, почему и рос, как гриб и явно из элитных, но и тучен не по годам. Одышка выдавала его за два лестничных пролета, а необъемное пузо появлялось из-за угла задолго до основного мыслительного органа. Лет ему от роду было не больше 33, а гонору на все пятьдесят, причем с ориентировкой минимум на министра.

Таких стаканов с веселящим напитком в день он выпивал не меньше десяти, мог и все сразу за один присест, и при этом совершенно не меняясь в лице, что правда только увеличивало необходимый литраж поглощаемого.

Совсем недавно, буквально вчера, он поразил свою гражданскую супругу, оказывается еще вполне работоспособным детородным органом, который, как ей казалось давно атрофировался, поэтому милиционер, придя сегодня с утра на работу, а точнее на службу, впрочем разницы он и не знал, и не понимал, с вполне хорошим настроением.

Только достав, как положено, из сейфа бутылку самых дешевых виски, наполнив стакан и разбавив принесенной с собой «Колой», как спокойствие и тишину, уже полюбившегося ему кабинета, разорвал звонок телефона. На проводе оказался куратор из управления, и серьезным тоном попросил помочь молодому человеку, которому впрочем немногое-то и нужно. Дело возбуждать по его просьбе не надо, а вот его появление и написанное заявление кое до кого довести необходимо. И пусть от него эти «головорезы отстанут» – и это ни куратора личная просьба, а приказ, просьба же была от туда, от куда ему знать не нужно – «с этими ГРУшниками ни он сам связываться не хочет, ни ему не советует».

Полковник ответил:

– Да сделаем в лучшем виде…, гм…, гм…, то есть – так точно, будет исполнено!.. – На том и порешили, так и сделали.

Отхлебнув в очередной раз и совершенно не понимая в какой ситуации оказался, ведь векторов, как и кураторов у половины присутствующих сейчас в бане было минимум по два, исключая, конечно, уголовную шантрапу «Усатого «и» Женька», а потому основываясь только на известное ему, начал, обращаясь в основном к Григорию:

– В общем так, друзья мои, засунули вы меня в самую…, даже не в пасть дракона, а в самую, что ни есть, его огромную огнедышащую задницу! Вам что ребятки на свободе жить надоело?! Да я вас прямо сейчас в тюрьмушку… – Договорить ему не дали – «Культик» остудил Семеныча чаем с лимоном, выплеснув его на бугристый жировыми складками лоб:

– Ты выражение-то выбирай, а то неровен час в багажнике прокатишься до ближайшего леска, а на твое место другого…, поумнее и менее прожорливого, посадим.

– Неа, не поместится, придется жопу отрезать… – Добавил «Юрок», и был поддержан дружным хохотом, одно странно – нервным и напряженным.

Ананиевский продолжил:

– Давай по существу, и без прелюдий, а то наши господа уркаганы ждать не приучены…, давай, Петр Семеныч, причеши нам, а за чай прости, я те бутылку вискаря во искупление вин своих, закажу, идет?… – И получив ответный кивок от опешившего мента, заслуженный мастер спорта РФ по пауэрлифтингу отправился за обещанным в соседнюю комнату-кухню.

Сергей прекрасно знал как управлять подобными, неуверенными в себе, бонзами, поэтому действовал всегда без оглядки, понимая, что в любом случае приведет ситуацию к нужному результату. Да и «Семеныч» этот был трусоват и при виде его или Гриши пасовал только от одного вида, просматривающихся через одежду мускулов. Добивал подобных Ананьевский пристальным взглядом своих глубоко посаженных голубых глаз, словно просверливающих черепную коробку. Тем страшнее это получалось, чем больше человек знак о тех, кого он отправил в мир иной – если их не побоялся, то…

Иногда Сергей пускал в ход оружие интеллектуальное, начиная пользоваться в разговоре словами редко употребляемыми в обороте этого общества, все больше латинскими, греческими, английскими, многосложными, а произнеся, с нажимом переспрашивал – все ли из сказанного понятно? Разумеется понятно было не всегда, и далеко не все. Чувствуя это, он позволял себе уже с наездом переспрашивать: что именно понятно, и слыша в ответ почти всегда версию отличную от сказанного, притворно выговаривал собеседнику претензию о потерянном своем времени и его ценности, после благодушно прощал, делая таким образом на следующий раз, а может и навсегда, закладку не просто уважительного к себе отношения, но нахождения человека в состоянии перенапряжения и опасливости, что почти всегда приводило к невозможности сказать ему «нет».

– Семеныч, ты человек здравый и вроде бы правильный, а начинаешь как с неродными, мы ж те ближе твоих, этих занюханных, вертухаев. Да ты если погоны скинешь…, у тебя ж там звезды воровские проявятся… ха-ха-ха…

– Да вы, падлюки, меня в такой блуд ввели, теперь меж двух огней, а задница одна подгорает и заметьте – моя!

Гриша не выдержал выплесков изливающейся души полковника и тоже подключился:

– Петь, ну че ты кипишуешь, у всех бывает, чо кошмарить то… – сам знаешь все в одной упряжке, у всех все схвачено…, причем на всех уровнях, прикроют, не переживай. Давай выкладывай, с чем пришел.

– В общем так, парни, прижали вы этого…, забыл фамилию…, как его…, ну парень, которого вы с оружием проложили и завиноватили… – Все бывшие в помещении застыли, ведь говорящий затронул болевую точку, касающуюся всех. Слишком много было сделано, в том числе и не нужного и ошибочного, об этом знали все, и теперь всех это волновало, тем более, когда об этом заговорил мент, ничего об этой теме не знающий. Не важно у кого какой был в этом интерес, важно что никто из присутствовавших не мог уже оставить этот вопрос просто так, мало того и отойти в сторону уже не выйдет!

– Ты чё несешь-то? Какое оружие, баклан хренов?!.. – Юра всполошился, ведь это была его тема…

– Так, «Петруша», давай по порядку, кто пришел, зачем пришел и с чем вышел?!.. – «Культик» понял, что пропустил что-то важное, а поскольку из присутствующих именно он играл главенствующую роль, да и интеллектом, и эрудицией был далеко не на один шаг впереди, включился сразу и по серьезному.

– Короче. Звонит мне сегодня… один человек… – ооот туда… – И Петрович поднял глаза вместе с большим пальцем наверх и продолжая, выпрямился, словно принимая сидя команду «смирно»:

– Ну в общем… большой человек позвонил и вкратце так… объяснил, что придет один «вояка», о помощи ему просили смежники… – Его опять оборвали и опять «Усатый «, дергающийся уже по любому поводу:

– Какой человек? Кто к тебе придет? И при чем здесь мы?!

– Да погоди ты, Юрок!.. – Осадил начинающего нервничать «Гриня» – давай полковник дальше!

– Пришел, оказался каким-то «вашим», вкратце изложил суть дела…

– Да какого дела-то?! Пацаны, вы чо – частушку несет барбос, он же денег, волчара, хочет!..

– Да угомонись ты, угомони его, «Женек»!.. – Культик поднял Юрка из мягкого кресла под мышки и подтолкнул, как невесомую куклу к подельнику. «Усатый» вздохнул, словно и не заметил, что поменял свое местоположение и случайно сплюнул на ботинок «Женьку»: