Недо

Первой была неулыбчивая дама из сферы госслужбы, так она это назвала, без уточнений. Дама назначила свидание в обычной «Шоколаднице», опоздала на полчаса, с достоинством извинилась, сославшись на кромешную занятость, тут же выдала устное резюме: у нее двое взрослых самостоятельных детей, мужа нет, хорошая двухкомнатная квартира на Ленинском проспекте, она вполне довольна жизнью и работой, любит такие-то книги, такое-то кино, не любит безответственных и пьющих мужчин, ей никто не нужен, просто хочется иногда в выходной день куда-то вместе сходить, поделиться впечатлениями и так далее. В принципе, возможна и совместная жизнь, но этот вопрос может быть поставлен на обсуждение через пару лет после регулярных совместных проведений досуга. Она изложила все это, выслушала аттестацию о себе Грошева, и вид при этом у нее был такой, словно она заранее решила, что ничего не получится, и лишь формально отбывала номер. В итоге сказала:

– Мне кажется, мы друг другу не очень подходим. Приятно было познакомиться. Не волнуйтесь, свой заказ я оплачу сама.

А Грошев и не волновался, там заказа-то было – греческий салат и чай с имбирем.

Вторая оказалась руководительницей детского хора, она часа полтора рассказывала об успехах этого хора, о поездках, о выступлениях за границей, потом извинилась и спросила, есть ли у Грошева дача. Ей врачи посоветовали побольше бывать на свежем воздухе, а своей дачей не обзавелась, как и мужем, и детьми, все откладывала, слишком увлеченная работой, талантами воспитанников. И опять пустилась рассказывать, какие у нее замечательные питомцы и каких успехов они добиваются, вырастая. Расстались добросердечно, благодаря друг друга за знакомство и пообещав созвониться.

Ни он, ни она не позвонили.

Третья женщина Грошева поразила – приехала на красивой машине, сама была красива и лицом, и особенно фигурой. Нет, слово «фигура» не подходит, в нем что-то геометрическое, тут другое просится: тело теплое, плоть плавная, волны и изгибы. Мужчины оборачивались, когда она проходила мимо столиков одного из самых дорогих и модных ресторанов Москвы. Предельная у нее была фигура, вот что будет самое точное. Представьте чашу, налитую водой до краев, уровень воды выше этих краев за счет натяжения, но, пока вода не перелилась, поверхность ее идеально гладкая. Однако еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть – и все, выплеснется, и покажется, что это не вода была в чаше, а тесто в квашне.

Она работала топ-менеджером крупной фармацевтической компании, знала себе цену, Грошев сразу понял, что не понравился ей, а когда красавица узнала, что он приехал на метро, наверняка мысленно поставила на нем крест. Но почему-то разочарования своего не обнаруживала, была оживленной, энергичной, веселой, показывала знание редких вин и блюд, зачем-то тратя на Грошева свое драгоценное время. К чему-то она вела, Грошев никак не мог догадаться. И вот в финале она спросила напрямик:

– Еще раз встретимся?

И Грошев честно ответил:

– Извините, вряд ли.

Лицо предельной женщины покраснело, она бросила на стол салфетку, а с нею заодно и свои светские манеры, спросила грубо, презрительно:

– Блин, но вы-то почему? Был бы молодой, красивый, богатый, а вы, простите за правду, полное ничего! Боитесь меня, что ли? Не по карману я вам? Не по статусу? Только честно говорите, вы же неглупый, вот и объясните мне, неглупый, что не так? Почему я в это вляпываюсь все время? Слишком для вас всех хороша?

– Наверно. Даже странно, что вы ни с кем обычным способом…

– Пробовала я и обычным, и необычным, всяким пробовала! Сплошные обломы! Прямо загадка какая-то!

У Грошева была отгадка, причем очевидная, – следовательно, именно такая, какую женщины и не хотят замечать. Наверное, все претенденты, как и он, либо осознанно, либо чутьем понимали, что очень скоро эта красавица изменится, выйдет за пределы, быстро и непоправимо подурнеет, но привычки и замашки царицы останутся, и она каждый день будет требовать поклонения такого же, как и раньше. К тому же слишком много она говорила о фармацевтике и своих успехах – легко предположить, что потребует и впредь постоянного внимания к своим делам и речам.

Грошев ничего этого не сказал, утешил женщину ожидаемым ответом:

– Вы сами объяснили: вам трудно соответствовать.

– Да это только кажется! Это привычка у меня профессиональная – настойчивой выгляжу, напористой! Впечатление складывается, что давлю. Но вы меня дома не видели, я там – обслуга послушная! И борщ такой сварю, какой вам никакая повариха не сварит. Это я к слову, не в борще дело. Мне нарочно, что ли, хуже стать, проще?

– Нет. Если позволите, могу дать совет: ищите человека своего круга. У нас культурные коды разные, опыт разный, интересы разные, все разное.

– Когда вы успели понять?

– Догадался.

Грошев, объясняя предельной женщине значение кодов, опыта и интересов, заодно и сам уяснил: да, в своих кругах надо искать, а не рыскать в Сети, надеясь на чудо.

И поэтому искать перестал совсем, поскольку свой круг у него в последнее время ограничивался домом и окрестностями.

И тут – Маша. Встретились в издательстве, она о нем слышала, а он о ней: переводит тоже детективы, преимущественно американские, перепадают и выгодные практические книжки – кулинарные, психологические, по интерьеру, инструкции, как стать богатым в короткий срок, и т. п. Приятно пообщались, захотелось продолжить. Маше было всего сорок шесть, сейчас сорок восемь, худощавая, вполне симпатичная, сын-студент, уникальный бывший муж, большой человек в госкомпании, который, влюбившись в молоденькую красотку, уйдя к ней и заведя там двух детей, Машу очень жалел за то, что обездолил ее, лишил себя, такого хорошего, и, чтобы меньше мучиться угрызениями совести, посылал ей ежемесячно фиксированную сумму. Считается, что помощь сыну, но и Маше остается.

– Подлец и эгоист, – смеялась Маша, рассказывая, – но благородный подлец и благородный эгоист. Костя часто гостит у него, с сестренкой и братиком дружит. Володя и меня позвал бы, но жена будет недовольна. Может, это и есть семья будущего: и новая жена с детьми при муже, и старая тут же, во флигелечке каком-нибудь?

– Или два мужа у одной жены, – подхватывал Грошев, посмеиваясь.

– Или так: муж замутил с другой, но и прежняя при нем, а прежняя тоже замуж вышла, живут вчетвером. Плюс общие дети.

Они с Машей начали созваниваться, переписываться, встречаться. Гуляли, в кино ходили, в кафе сидели, Грошев бывал у нее в гостях, но на ночь остаться не покушался: сын за стенкой, неудобно, а к себе не приглашал, отговаривался тем, что квартира в неприглядном предремонтном состоянии. Тут ведь как? Если мужчина остается на ночь у женщины, он предполагает, что женщина ждет от него близости, а женщина предполагает, что близости хочет он, оба неловко помогают друг другу сделать то, чего, возможно, обоим пока и не хочется. И наоборот, если женщина гостит у мужчины, она думает, что тот зазвал ее не просто так, и, если он ей симпатичен, делает вид благорасположенности к возможному развитию событий, мужчина принимает это за намек, за призыв к активности, начинает стараться, независимо от того, собирался ли он в этот вечер и в эту ночь активничать. А главное, домашний интим сразу переводит отношения на другой уровень, ты пускаешь человека в свой дом уже не временным гостем, а временным сожителем.

Но сближения Грошеву все же хотелось, чтобы окончательно понять, подходит ли ему эта женщина, а по опыту своих предыдущих жизней (именно так он любит о себе говорить) знал, что лучше всего делать это на нейтральной территории. И однажды он позвал Машу на недельку в подмосковный пансионат. Хочется, дескать, отдохнуть от рутины, побыть наедине с природой.

– И с тобой, – добавил он.

Маша слегка растерялась. Оттягивала ответ, спросила:

– Почему именно туда? Ты там с кем-то был?

– Один был в прошлом году. Очень понравилось.

– А что там особенного?

– Да ничего. Лес, два пруда, тропинки. Кухня неплохая. Знаешь же, как бывает: все как везде, а тебе почему-то хорошо. Надеюсь, и тебе будет хорошо.

– Надо посмотреть, что у меня с работой…

– Возьмешь с собой, в чем проблема.

– На машине поедем или туда по-другому можно?

У Маши была машина, купленная бывшим мужем, «рено дастер» морковного цвета, она ездила на ней редко. И не любила, и при ее работе в том не было необходимости. Сын Костя на машину не претендовал, говорил, что в тачку такого колера даже пассажиром не сядет. А Грошеву, который, было дело, прокатился один раз с Машей, понравилось. Она за рулем выглядела увереннее, чем обычно, это избавляло Грошева от ощущения, что он в отношениях ведущий, что все зависит от его инициативы.

– Можно на электричке, – сказал Грошев, – но от станции пешком далеко, а на маршрутке с вещами не очень удобно.

Маша задавала еще какие-то вопросы, Грошев терпеливо отвечал. Догадался, что Маша хочет понять степень его настойчивости, хочет более активных уговоров, и начал уговаривать, и это позволило Маше показать самой себе, что она не столько соглашается, сколько уступает.

И они поехали, забронировав супружеский номер; Маша волновалась (она призналась потом, что, кроме мужа, у нее никого не было), Грошев знал, что умолчания только усугубляют неловкость, поэтому заговорил прямо:

– Ты все понимаешь, я все понимаю, я хочу с тобой окончательно подружиться, побыть рядом, но предупреждаю: сегодня ничего не будет, я в силе еще, но легкий психоз, первые шаги…

– Да, конечно, конечно, – пробормотала Маша. – Я ничего и не жду… Может, и не надо… Я не против, но…

Похоже, она уже жалела, что согласилась на эту поездку.

А Грошев гнул свою линию.

– Ничего не выйдет, успокойся, – говорил он, ложась с Машей и обнимая ее.

– Даже не надейся, – говорил, целуя и с доброй улыбкой глядя ей в глаза.

– Хоть умоляй, бесполезно! – говорил он, прижимаясь к ней, ибо уже было чем прижиматься: организм, часто бастующий, когда его просят, словно обиделся, что на него совсем уж не надеются, и показал свою силу.

– Это случайно, не очень-то обольщайся, – продолжал свою игру Грошев, уже начав действовать.