Опята. Роман

– Так это мы вас нагрели! Простите великодушно…

Куккабуррас нахмурился и обиделся:

– Вы можете поселить туда всех своих двойников и набивать им утробы, сколько понадобится. Мой бизнес как-нибудь выдержит такой катаклизм. Вот Гамлет не выдержит, – Эл-Эм сменил гнев на милость и улыбнулся краешком рта. – Хорошо. Считайте, что точка у вас будет, даже несколько. Если возникнут проблемы с сырьем-удобрением – обращайтесь и спрашивайте, проблем не возникнет. Но наша-то в чем корысть? Нахрена попу гармонь?

– Вы же будете получать декокт, – удивился Амбигуус-старший. – Он же – декохт. Отвар. Дозированный поминутно, посекундно, посуточно. Вы сможете отправлять ваших людей на любые задания, в то время как сами эти люди будут предаваться прилюдным утехам в саунах, барах и казино. Идеальное алиби.

– Ну да, ну да… Совсем разжиреют, потеряют сноровку, – хмуро ответил Эл-Эм. – Ладно. Я буду устраивать им специальные сборы, семинары и тренинги, чтобы не потеряли форму. Расширю спортивную базу… А то надублируете растяп, которые еще и раствориться не успеют, как их сцапают. Послушные, говорите? Вот языки-то и пораспустят.

– Послушные – Вам. Вы прикажете – они и не распустят, – убедительно молвил Гастрыч. «Ты не встанешь – он не взлетит», – процитировал он Роберта Рождественского. – Для них первое слово главнее второго. Первое слово сказал Ленин, а второе – Гитлер… Первое слово съела корова… Ну, со временем мы насобачимся печатать их вообще без языков.

– Хорошо, тогда наше слово – купеческое, несъедобное, – важно сказал Куккабуррас и начал вставать. Извлекунов и Гастрыч метнулись к нему, чтобы поддержать за локти. – Вы бы хоть попрыскали тут чем – одеколоном, что ли, – посоветовал тот на прощание.

Глава третья. Давным Давно

22. Давно

Корысть была не очевидна, вопрос был задан неспроста.

«Зачем я должен платить им за отвар, когда могу просто взять его?» – мрачно размышлял Куккабуррас по дороге домой. Гориллоиды, хранившие его искривленное тело, сидели безмолвно и только сияли зелеными, таксистскими огоньками глаз, словно придуманные чучела для детского аттракциона ужасов и неожиданностей. «Мы свободны, – предупреждали таксисты. – Присаживайтесь. Больно не будет».

«Затем, что ты не знаешь, как его делать», – Артур Амбигуус-младший раздумывал о том же, и мысли их каким-то образом соприкасались в эфире и сообщались друг дружке.

«А ты мне расскажешь, – отзывался Куккабуррас. – Ты же догадываешься, что мне рассказывают все и про все, когда мне этого хочется».

Свечение глаз гориллоидов, ловивших куцые обрывки этих неизбежных телепатических переговоров, усиливалось. Когда шеф просил, они побуждали к откровенности молчаливых упрямцев.

«Я расскажу, – немедленно согласился собеседник. – Но только сначала я все расскажу Давно…»

Куккабуррас помрачнел еще гуще, став похожим на ящера, которому приставили вилы к горлу, предварительно подсунув зубья под защитные пластины панцирной чешуи. «Давно» не было словом, обозначавшим время свершения какого-то важного события – убийства, грабежа, зачатия, разборки, отсидки. «Давно» было кличкой, погонялом, и говорило, скорее, о любимом действии Давно: давить, да так, что из раздавленного получалась рифма… Такое разъяснение обычно вызывало всеобщий смех – по ситуации. Эл-Эм поморщился. Когда и как этот молокосос узнал про Давно?

Ответ прилетел сам собой, соловьем из никогдашнего лета: «Я не знаю Давно. Но с этим Давно чалился Гастрыч…»

Куккабуррас сделал знак, повелевая налить себе коньяку.

Гориллоид исполнил его порочное желание, одновременно без спроса включив музыку Малера – не громко и не тихо, а так, чтобы лучше думалось. Малер, Вагнер, Шопен, Шнитке и Таривердиев были любимыми композиторами Эл-Эм, и все они, в неузнаваемом виде, томились в его сотовом телефоне, прислуживая музыкой.

«Да, там сидел этот фраер, и фраер, на счету которого не одна ходка. Этот мог запросто познакомиться с Давно. Если Давно узнает, и мы еще пуще пересечемся в интересах, начнется война. Надо, чтобы Давно узнал позже. Самым последним. Надо, чтобы Давно не стало вообще!» – осенило Куккабурраса.

Идея универсальных услуг привлекала его все активнее.

В конце концов, все точки будут его, Куккабурраса. Он будет осведомлен в расположении и планировке лабораторий; все документы останутся у него на руках. Он будет числиться генеральным директором через подставное лицо – да хоть бы и через собственную копию. Правда, ему придется заплатить за Давно… с чего он взял? Ничего не придется платить!

Куккабуррас изобразил новый знак.

– Дай мне Давно, – приказал он гориллоиду.

Обезьяньими, не приспособленными для сотовой связи пальцами, гориллоид защелкал по кнопкам. Дождавшись ответа Давно, протянул Куккабуррасу трубку.

– Приветствую тебя, брат, – произнес Куккабуррас малоприятным скрежещущим голосом. Он выбрал относительно нейтральный тон, дабы Давно не заподозрил ни опасность, ни еще более опасную в устах Эл-Эм’а любезность.

– Капитан Флинт! – послышалось обрадованное Давно. Куккабурраса прямо-таки перекосило сверх мыслимого: он ненавидел, когда этим пакостным погонялом намекали на его одноглазие. Он сразу забывал и о славных мужах, Нельсоне и Кутузове, которыми его утешали льстивые прихлебатели и проститутки. Мрачные мысли сопряглись с окулистом, симпатии к которому тоже мигом поубавилось: авторитет, страдая циклотимией, вообще тяготел к довольно частым переменам настроения. «Капитану Флинту» он предпочел бы простого «Пирата». Хотя и эту братию не жаловал – там попугаи, а от таких недалеко и до петухов… Давно между тем продолжал: – Ты как, при делах? Давай повидаемся, заруливай ко мне, я только что мангал поставил, в бассейне у меня резвятся золотые рыбки, охочие для фигур твоих пропорций… и форм… Я словно чувствовал, когда заказывал….

«Точно знает!» – мелькнуло в голове Куккабурраса.

– Девочки не брезгают бандажами и протезами?

– Девочки не побрезгают даже многоразовыми бандажами и протезами, уже давно, – заверил его Давно. – Эти вещи милее им апельсинов и абрикосов. Это бананы-кокосы для них, как поется, апельсиновый рай. Просто блестящие девочки! Давай, не отказывайся, будешь первым!

– Первым? – насторожился Эл-Эм. – У вас там сходняк?

– Первым рыбок отведаешь! – расхохотался Давно. – Рыбки! Трески! Хек – и готово!

Куккабуррас думал недолго.

– Буду, брат, жди, за мною стол. Спасибо за приглашение.

– Мы едем к Давно, – распорядился он, и лимузин свернул на полуслове.

Направляясь к заклятому врагу и сопернику, Куккабуррас прикидывал, о каких мелких и незначительных конфликтах ему следует повести разговор с хозяином. Ведь не просто же в гости он едет, рыбок шлифовать! А может быть, Давно давным-давно собрался сделать ему серьезную предъяву? «Но тогда он позвонил бы мне сам», – вполне справедливо рассудил Куккабуррас.

«Ты будешь первым клиентом агентства, Давно», – нежданная радость заполнила сердце Эл-Эм’а, все сердечные камеры – даже в сердце построены камеры, случалось пофилософствовать авторитету. В этой аналогии он солидаризовался с Гастрычем. Камеры с перегородками. Дефект которых не спасает, но убивает и перекачивает бабло тюремным лепилам, в бездонные карманы их неопрятных халатов.

Давно отдыхал у себя на загородной вилле. Курилась банька, она же сауна; голубел – порою, иносказательно – бассейн; в надзаборной колючей проволоке, уложенной аккуратными кольцами, гудел электрический ток сверхъестественного напряжения.

Сам Давно раскинулся за столиком на берегу. Он не ходил в обычные поликлиники, но если бы пришел и попал к Краснобрызжей, им наверняка не хватило бы места в маленьком кабинетике. Давно являл собой гору мяса, вернее – фарша, некогда бывшего мясом с настоящими жилами, но золотые рыбки с напитками и закусками делали свое коварное дело. Теперь Давно страдал небольшой одышкой, подагрой, легким венерическим заболеванием и непомерно раздутым самомнением. Он не сумел сдержать улыбки при виде Куккабурраса, выползавшего из лимузина, ослепительно-белый цвет которого безуспешно компенсировал уродство тела и черноту души.

Давно приветственно помахал рукой.

– Поспешай, дарагой, – крикнул он, нарочито имитируя кавказский акцент, чтобы лишний раз напомнить гостю: с кавказцами у пришельца тоже имеются серьезные нелады. Да и в роду его давно был кавказец.

Куккабуррас, гордо увязая в песке, орудовал тростью. На этот раз телохранители покинули машину и вышли. Они взялись прогуливаться по травке, под сенью крон, присматривая белок, ежей и другую живность, способную доставить под кресло нежданного гостя взрывоопасный материал. В бассейне могли находиться специально обученные дельфины…

…Дома, в квартире Амбигуусов, задумчивый Гастрыч признался наркологу:

– Посмотрел я на твоего Куккабурраса…

Он нарочно ничего не сказал об Извлекунове, который пусть и брат брудершафта, и окулист, и свой человек, а все же – ничтожество.

– Моего, – напомнил окулист.

– Это он про тебя так может выразиться, а ты даже не пробуй, – посоветовал Гастрыч. – И вот что я тебе открою… мутный он человечек. Зато вот я знавал одного Давно…

Артур Амбигуус и сын терпеливо ждали.

– Знавал давно – кого? – не выдержал паузы старший.

– Нам можно выходить? – крикнули из своей спальни Крышин и Ключевой.