Опята. Роман

– Пахнет у вас тут, граждане, – мрачно сказал участковый. – И запах знакомый. Хозяин пришел?

– Хозяин я, – Артур Амбигуус-старший выдвинулся вперед. – Вы посмотрели бы лучше, гражданин участковый, что в лоджиях делается, у милых моих соседей. «Мы купили пианино» – это пустяки. И свиней-то выращивают, и гусей. Недавно лошадь заржала, я лично слышал. В три часа ночи. И цокала. И покрывала коня. А вы придираетесь к безобидным грибам… Всяк по-своему кормится.

– Я все-таки хотел бы задержаться и осмотреть помещение на предмет упокойника, – не соглашался и упорствовал участковый. – Выйдут неприятности, если вы помешаете мне это сделать, хотя, конечно, я пока еще не располагаю ордером.

– Какой слог для сотрудника милиции, – восхитился Гастрыч. – Университет миллионов?

– Да ради бога, – всплеснула руками Анюта, и сразу поверилось, что она не прячет скелеты в шкафы. – Смотрите, сколько угодно, Аверьян Севастьяныч.

Тот недоверчиво втянул воздух столь глубоко, что не сдержался, и общая атмосфера ухудшилась, но ненамного.

– Я посижу в лимузине, – шепнул Куккабуррас, разворачиваясь на трости, но мощная лапа Гастрыча легла ему на плечо.

– Обождите, – ласково прошелестел Гастрыч. – Ничего страшного не происходит, вам ничто не грозит. Вас не тронут, вы им не интересны.

Эл-Эм остановился, готовый, однако, бежать и, по причине скрюченности, петлять по первому же сигналу.

Крышин и Ключевой откровенно любовались немолодым, но неизбежно умудренным до изношенности участковым.

– Кобура лишняя, – шепнул Крышин, и Ключевой согласно кивнул, размышляя о платоновской любви к сединам. За нею следовала уже любовь к абстрактной идее, но с этими вещами у него пока не было связи: досократовский возраст.

Аверьян Севастьяныч проследовал в спальню, где действительно пораспахивал шкафы, заглянул под кровать, поискал кровавые пятна. Очень внимательно исследовал ванну, рассчитывая найти там зарубки от мясницкого тесака. Надолго задержался в лаборатории Амбигууса-младшего.

– Студент второго курса химического факультета, – немедленно отрапортовал сообразительный Артур-младший и сунул участковому просроченный студенческий билет.

Аверьян Севастьяныч взял пальцем какого-то порошка, лизнул и скривился, увидев, что это не героин и не кокаин. Это был кокаин, просто Амбигуус еще не успел довести его до ума.

– Много вас здесь, – изрек участковый уже не без жалобы в голосе.

Анюта Амблигуус вынесла ему стакан с ломтиком красного перчика.

– Эх!.. – Тот, наконец, снял фуражку и присел к столу. – Шампиньоны, говорите. А как же СЭС? Вы имеете разрешение?

– Вопрос двух часов, – Гастрыч поднял обе руки. – Возможно, трех.

– Это же не запрещено? – улыбнулся нарколог Амбигуус.

– Добро, – Аверьян Севастьяныч выпил стакан, прощально и ловко хрустнув перчиком.

Слово не воробей, к тому же оно материально. Сказав «добро», участковый подобрел на глазах.

– Ну, хорошо, – он встал и надел фуражку, прихватил папку. – Я вижу, что ничего разлагающегося у вас тут нет. Конечно, огород не предусмотрен…

Обнаглевший Гастрыч, напрочь забывший, с кем он имеет дело, пощелкал пальцами в сторону короля преступного мира. Куккабуррас, как припрятанного туза, шулерски вытянул стодолларовую купюру. По мере своего перемещения от короля к милиционеру, купюра магическим образом, незаметным даже для дающей шулерской руки, сменилась и превратилась в тысячерублевку, которую Гастрыч почтительно вложил Севастьянычу в нагрудный карман. Он побоялся, что Севастьяныча поразит сумма, и тот решит, что дающему есть, что скрывать.

– Ну, я пойду, – откозырял полностью удовлетворенный участковый, которому даже отшибло разум и нюх. Он больше не чувствовал никакого неприятного запаха. – А вашему соседу я передам…

– Не надо, – придержал его Гастрыч, лучась недавно изреченным добром. Он отражал его, произнесенное. – Мы сами с ним побеседуем, дружелюбно и по-соседски, как полагается цивилизованным людям.

Участковый вышел на лестничную площадку и шуганул дворничиху.

– Делом займись! – рявкнул он. – Гляди, сколько свинства кругом! – А Гастрычу посоветовал: – Вы все-таки, именно что цивилизованно, постарайтесь, чтобы никаких от него не было заявлений… о членовредительстве, оскорблении действием и словом….

– Не тревожьтесь, – Гастрыч деликатно подталкивал участкового в спину. – Никаких заявлений не будет вообще. Он славный малый, если разобраться, и у меня к нему найден особый подход.

20. Фильтрованный базар

– Почему вы без телохранителей? – осведомился окулист, усаживая Куккабурраса в самое мягкое и удобное кресло.

– Они в лимузине, я велел им остаться, – проворчал Эл-Эм. – Случись со мной что, и дом бы попросту взлетел на воздух. Да оно же и лучше вышло? – он вдруг улыбнулся простецкой, давно позабытой улыбкой. – Явись мы всем кагалом…

Анюта Амбигуус, бессмысленно хлопоча, воображала себе взлетание дома, о котором догадалась и сама, случись какая-нибудь неприятность.

– Добрая месть, но слабое утешение, – заметил Извлекунов. – Впрочем, вы, как обычно, поступили мудро. Вами водила ваша прославленная интуиция, и она подсказала, что эти громилы здесь будут лишними.

– Мной не водят, – огрызнулся авторитет. – Водят знаешь, чем? И по чему?

Окулист сник.

– Откуда ему знать, – ухмыльнулся Гастрыч.

– Да, да! – подхватили Крышин и Ключевой. Гастрыч склонился над ухом Куккабурраса и что-то шепнул.

– Выставьте отсюда петушню, – приказал Эл-Эм. – И не подпускайте близко, чтобы порядочному человеку не оскоромиться.

– Ясно? – обратился к одноклассникам Гастрыч, по-рачьи выпучивая глаза. Те испарились не хуже собственных копий. Правда, Амбигуус-младший, направлявшийся в гостиную, успел расслышать, как они бормочут какую-то чушь о пещерной половой дискриминации.

Куккабуррас устроился поудобнее и закурился, если припомнить название сигарет. К сожалению, неудобно ему бывало в любом положении, и оставалось удивляться, как это он ухитряется вести себя по-барски непринужденно в разного развязного рода общественных местах – например, в ресторанах.

– Итак, – Эл-Эм снова принялся за свое, – я стал свидетелем фокуса. Субъект, иллюзионист, нагревший ресторан на солидную сумму, сидит себе дома и попивает чаек-кофеек. Это брат-близнец? Однояйцевый? Или его хорошенько загримировали?

– Насчет яиц я ручаюсь, – начал Гастрыч, слегка удивленный, но его перебил хозяин:

– Близнец – здесь вы правы, господин Куккабуррас…

– Ах, да, я и забыл, – гость протянул руку с массивным квадратным перстнем, который все, сразу же догадавшись, чего от них ждут, поцеловали. – Вот, замечательно. Выходит, близнец, и фокус – в исчезновении…

– И да, и нет, – сказал нарколог. – Видите ли, это временный близнец, неустойчивый.

– Психический, что ли? – удивился Куккабуррас.

– Не в этом смысле. Он существует от силы несколько часов, но за этот период способен натворить любых дел, какие велят. Мы научились контролировать относительную стабильность двойника… но этот двойник далеко не вечен.

– Вы пытаетесь меня убедить, будто умеете изготавливать двойников на заказ, да еще и с управляемой продолжительностью жизни.

– Именно так, – прохрипел Гастрыч.

– Я вам не верю, – ответил Куккабуррас, и с него мигом слетела напускная невзрачность: глаза разожглись, морщины разгладились, а стан – разогнулся.