Опята. Роман

Хозяин промолчал. Он, признаться, недолюбливал соседа за умение починить кран и переменить лампочку. Однако Артур Амбигуус решил смолчать – мол, и этот работает хорошо. Мало ли что – дело предстояло рискованное, на Оранскую он мог полагаться только в мечтах, и то в ином смысле, а тут нужно было косвенно, без касаний, положиться на прочное и надежное рабочее плечо. Выражаясь точнее – чутье. Как часто бывает, что в нас перемешиваются и заменяют друг дружку разные органы и процессы – например, обоняние и плечи.

– Тащи сюда кастрюлю, – распорядился Гастрыч и сел на пол, раскинув ноги по бокам от вместилища переработанного комбикорма. Он обращался именно к этому предмету, но за кастрюлей устремилась Анюта.

Артур Амбигуус переминался с ноги на ногу.

– В этом сортире действительно… вечно перегорает лампочка и что-то журчит… хрипит и стонет…

– Вот видите! – взметнулась Оранская.

– Особенно, если слить, – добавил окулист.

Сказав так, Извлекунов привалился к косяку и молча следил за событиями.

– Если выйдет приличная вещь, – рассказывал Гастрыч, – мы ее на продажу пустим. Будем бодяжить… хотя бы тем же лесным отваром.

Оранская взялась за виски:

– Помилосердствуйте! Двойники получатся неполноценные. Практически призраки… или уроды, чудовища…

– Ну, и эти сгодятся на что-нибудь. Когда понадобится, может, удержат чего в руках – скажем, свечку – или хоть просто поприсутствуют. Для массовости…

Анюта вручила Гастрычу огромную темно-зеленую кастрюлю для варки варенья.

– От, знаете, мне врезало раз по мозгам! – вспомнил Гастрыч.

Извлекунов не выдержал:

– И не раз. Тут литров пять. Все собираетесь сварить и выпить?

– А мы что, куда-то торопимся? Если ты спешишь – пожалуйста! Извлекай сыроежку и жри. Давай, выдирай! Дойдешь как-нибудь… куда-нибудь… космонавт. А мы будем степенно чаевничать. Такой напиток пьется чайным прибором, – с легкими погрешностями в грамматике рассуждал Гастрыч. – Мы его по чашечкам разольем. Поварешкой. Кто хочет – подсластит, кто нет – посолит… поперчит…

Артур Амбигуус-старший не без профессиональной гадливости взирал на грибы.

– Их бы помыть для начала, – высказался и он. – Это же моя земля, как-никак. Знаешь, сколько я в нее вложил?

Он распахнул дверцы встроенного шкафа, и все увидели там прорву банок с растворителями, лаками и антисептиками.

– Никакой твоей земли нет, – возразил Гастрыч. – Квартира твоя, а земля не твоя. Закона еще нету такого, чтобы все тут твое было. И эти грибы, землицей рожденные – наше общее достояние. Может быть, это клад? Нам причитается двадцать пять прОцентов…

Он сгреб все грибное семейство в горсть, напоминавшую ковш; выдернул вместе с несерьезной, сочащейся прохладным потом грибницей и швырнул в подставленную кастрюлю.

– Надо было ножом, – спохватившись, сказал Извлекунов, и тут события могли закончиться, не начавшись, ибо стал неожиданно разгораться извечный спор о предпочтительном собирании грибов: срезать их или вырывать, не щадя корней? Но спора не вышло, потому что Гастрыч пожал плечами и просто ответил:

– Поздно уже. Фаусту хотелось остановить мгновенье. Мы, прогрессивные люди, повелительно приказываем: мгновение, раздвинься!

Грибы промыли в нескольких водах; очистили от землистых наслоений и даже начали трезветь, увлекшись общим трудом. Одна лишь Оранская сидела, забившись в угол дивана, погрузившись в ладошку огромным лбом и внутренне приготовившись к путешествию в неведомое.

– Грибы надо варить минут двадцать, – сказала Анюта Амбигуус.

– Ну, этим и двадцати часов будет мало, – не согласился Извлекунов.

– Как закипят, так и выключим, – подытожил Гастрыч.

В Артуре Амбигуусе созрело желание язвительного сарказма. Он, не вдаваясь в причины оного, воспылал неприязнью к соучастникам:

– Зажечь огоньку? Извольте, сию секундочку… милостивый государь, – он думал этим обращением унизить Гастрыча, так как тот и мечтать не смел, чтобы его хотя бы раз в жизни обозвали государем, но Гастрыч почитал себя пусть и не всегда милостивым, но государем – запросто, а потому кивнул по-соседски: – Давай, зажигай.

И стал наблюдать, как Артур семикратно хлопает себя по карманам в поисках утраченных спичек: их там быть не могло, потому что старший Амбигуус видел в спичках низкий, пролетарский предмет и всегда пользовался зажигалкой.

Не найдя же спичек и воспользовавшись зажигалкой, он мигом обжегся, тщетно воспламеняя плиту. Гастрычу это надоело, он отобрал зажигалку и крутанул колесико каменистой подушечкой своего пальца.

Конфорка вспыхнула.

На глаза соседу попался большой кипятильник; он и его опустил для космического ускорения, исчисляющегося в жэ.

8. Двойственность натуры

– Плинтуса у тебя плохо положены, сосед, – озабоченно молвил Гастрыч, не забывая следить за кастрюлей.

Артур Амбигуус сжал кулаки. Ночь изрядно затягивалась. Дамы зевали; Извлекунов тоже готов был прикорнуть где-нибудь, откуда его можно было бы легко и просто извлечь на завтрашний вечерний прием.

– It was a hard day’s night, – пробормотал он сокрушенно.

– Понимает! – насмешливо кивнул в его сторону Гастрыч. – Все, братья и сестры! Кипит! Не суйся, током получишь, – он оттолкнул Артура-нарколога, потянувшегося за кипятильником непрофессионально, как почудилось Гастрычу. – Все сделаем сами, оближете пальчики. Есть у вас чем облизать? А развести? Морсик какой-нибудь или сок?

– Грибной отвар? Морсом? – ужаснулась Анюта Амбигуус.

– Славная ты соседушка, – Гастрыч достаточно панибратски похлопал ее ниже спины. – Что, не держишь?

Хозяин вдруг понял, что Гастрыч зондирует почву для будущих приватных встреч.

– Тогда намешаем варенья какого-нибудь и разболтаем. Готовь чашечки.

Анюта уже беспрекословно повиновалась ему, как будто Артур Амбигуус улетучился из ее жизни заодно с грибным паром.

Артур же следовал за простенькой мыслью соседа: в их квартире не держат безалкогольных напитков. Это хорошо. Потому что пить нужно каждому.

«Завтра же набью холодильник соками, – решил Амбигуус, в котором все отчаяннее и быстрее тараторил токсиколог-таракан. – Фруктовыми, овощными, ягодными – без разницы. В пику соседу. В осиновый кол».

Одновременно Амбигуус подумал: а не послать ли ему к черту нарождающуюся голубятню? Летите, голуби, несите народам мира наш привет. И чего он не видел в Анюте такого, что невозможно одолжить соседу, вроде точилки или пилы?

Но, спокойствия ради, он начал воображать себе холодильник, под завязку набитый не только соками, но и молоком, ряженкой, кефиром… и чем-то еще, мутным, в полулитровых банках со съемными просто так и завинчивающимися крышками. Видение сделало шаг назад, а действительность – два шага вперед. Не успел он и глазом моргнуть, как все уже сидели вкруг стола, и перед каждым стояла цветастая чайная чашка с дымящимся бульоном-декоктом. Одна была без хозяина, дымилась сиротливо – он сам и был ее хозяином.

– Семеро одного не ждут, – предупредил Гастрыч.

– Где ты насчитал семерых? – огрызнулся Артур и занял свое место.

– Это я так, балую и шуткую, – сосед склонился над блюдцем, в которое слил напиток, и начал дуть. Затем по-купечески принял его на пальцы.