Йети. Мистика

Йети. Мистика
Алексей Тенчой

Дорогой читатель! Эта книга расскажет о поисках удивительного существа – снежного человека в предгорьях Гималаев и Памира. Главный герой, выполняя завещание своего учителя, на протяжении всей своей жизни организует экспедиции и в путешествии обретает ценнейший опыт, понимание законов природы и любовь.

Йети

Мистика

Алексей Тенчой

Человек, который верит в сказку, однажды в неё попадёт, потому что у него есть Сердце.

    Далай-лама XIV

Выражаю благодарность за помощь в издании книги компании Centus. One

© Алексей Тенчой, 2021

ISBN 978-5-4490-0914-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ I. БЕСПРИЧИННАЯ ЛЮБОВЬ

ГЛАВА 1. СТАРТ ЭКСПЕДИЦИИ

Щуплый вихрастый мальчик с любопытством смотрел по сторонам. Сидеть на уроке было скучно, учительница выводила мелом слова, а в воображении у Димы они выплясывали танец и улетали из класса, из школы – в весеннюю зелень и голубое небо, где легкий теплый ветерок приветливо зазывал побегать с мальчишками. «Казаки-разбойники», «Тише едешь, дальше будешь», «Царь горы»… Ооо, сколько игр ждало его во дворе!

Неожиданно женский голос прервал детские фантазии.

– Дима, а ты кем станешь в будущем? – учительница давно закончила водить мелом по доске, и уже некоторое время ребята горячо обсуждали что-то важное. Дима вздрогнул и удивленно огляделся. Все в классе видели, что мальчик не слушал учительницу, засмотрелся в окошко и теперь, пытаясь угадать ответ, уставились на него в нетерпеливом ожидании. И Дима неожиданно для себя произнес:

– Я буду ученым-химиком и изобрету эликсир молодости.

Учительница улыбнулась и, решив подыграть, спросила:

– Молодец! Может, тогда и со мной поделишься?

А Дима, снова неожиданно, ответил совершенно серьезно:

– Тогда мне нужно поторопиться…

По классу прокатился смех, некоторые одобрительно закивали головами.

Вначале 90-х Дмитрий Певцов закончил МГУ по специальности «историк-востоковед», поступил в аспирантуру. Это было не столько престижно, сколько интересно. Дух исследователя, напитавшись любимыми книгами и фильмами, словно вел молодого человека с первых дней жизни, открывая перед ним ее саму, точно страницы книги.

День обещал быть удачным. На столе стопочкой бумажных листов лежала почти дописанная статья. Оставалось доделать библиографию и отнести на рецензию профессору Ильину. Василий Павлович предложил своему аспиранту встретиться в Академии наук, и Дмитрий, воодушевленный этим, быстро допечатал текст. Чтобы выглядеть солиднее, он отказался от привычных джинсов со свитером и выбрал темный костюм, светло-голубую рубашку и галстук, которые смотрелись на нем превосходно. Одевшись, он собрал в папку листы со статьей и поспешил на встречу.

По дороге Дима думал о том, что профессор сильно сдал за последние несколько месяцев, и что пошатнувшееся здоровье не позволит в новом учебном году давать публичные лекции, хотя Василий Павлович жил этим общением со студентами и продолжал вести нескольких аспирантов, следил за их публикациями, жил их проблемами. Дима вдруг понял, что с Василием Павловичем его связывает больше, чем просто отношения «профессор – аспирант», он думал об Ильине как о близком и родном человеке, беспокоился о его здоровье. Вот и сейчас вез ему лекарство, которое родители достали через знакомых, ведь в аптеках оно не продавалось.

Их первая встреча могла бы выглядеть даже забавной, если бы Дима с пеленок не воспитывался серьезным и ответственным и отнесся бы к происходящему с большей легкостью. Надо сказать, что таким был и Василий Павлович в молодые годы, и поступок студента он оценил сквозь призму своего характера, словно узнав себя в этом молодом вихрастом парне, и это их сблизило. Во время первой лекции для Диминого потока Василий Павлович, повернувшись спиной к студентам, мелом начал писать на доске тему, а Дима, тогда еще первокурсник, с верхних рядов запустил бумажный самолетик в Олю – девушку, которая ему тогда нравилась. Но самолетик выбрал другую траекторию и, пролетев через всю аудиторию, воткнулся в доску как раз над головой у профессора.

Дима, которому родители с детства внушали уважение к учителям, вскочил с места, на его лице отразилась целая гамма чувств – от испуга до глубокого сожаления. Василий Павлович, обернувшись, увидел его искреннее раскаяние, сжалился и решил ограничиться дежурным замечанием. Профессор отложил мел и попросил его представиться. Дима, красный, как рак, виновато пробормотал имя и фамилию, извинился. Профессор кивнул, махнул рукой, разрешая сесть и, обращаясь ко всей аудитории, рассказал такую историю.

– Вот вы все, а особенно вы, Дмитрий Певцов, читали «Книгу джунглей» Редьярда Киплинга? Была там пантера по имени Багира. Как-то раз пришла в джунгли засуха, и большая река превратилась в маленький ручеек. И все звери – и травоядные, и хищники – приходили на водопой, и никто никого не ел. И пантера как-то раз пришла на водопой, а перед ней в ручейке прыгал и плескался олененок, мутил воду. Она ему ничего не сделала, не съела. Она просто посмотрела на него и запомнила.

Профессор продолжил лекцию, а Дмитрию было так стыдно, что он не смел и глаз поднять. Конечно, больше он самолетики на лекциях никогда не запускал. Спустя годы, общаясь с профессором, он иногда улавливал в глазах учителя лукавую смешинку, словно тот говорил: «Я помню тебя, сейчас солидного аспиранта, а тогда бесшабашного первокурсника, который почти попал самолетиком мне в голову…»

Преисполненный воспоминаниями, Дмитрий вошел в кабинет Ильина. В помещении, обычно чистом и убранном, царил разгром. Журналы и книги лежали на полу, на столах, повсюду. Папки, которые, видимо, давно никто не доставал из хранилища, коробки с пожелтевшими стопками листов, сшитых бечевками – все это громоздилось на подоконниках и стульях.

Василий Павлович держал в руках старые листы бумаги, исписанные мелким крючковатым почерком. Увидев Дмитрия, профессор начал было засовывать пачку писем в ящик стола, но вдруг передумал. Сквозь очки он внимательно посмотрел на Диму и протянул ему письма.

– Дима! Не в службу, а в дружбу. Можешь ли ты разложить эти письма по датам и темам? Кажется, местная кошка перевернула все документы в кабинете, ловила кого-то. Мыши что ли завелись у нас? Я тебе отдам эти бумаги, а ты через пару недель приходи – картотеку поможешь разобрать, сделаешь подборку статей в журналах. Давай сюда свою статью. Как раз тебе и рецензию напишу.

Дима отдал статью и лекарство, забрал у профессора толстую пачку желтых, исписанных чернилами листов вперемешку с газетными вырезками, перевязал стопку бечевкой, чтобы они не потерялись, и уложил в портфель. Встряхнув им, аспирант понял, что пачка весьма увесистая.

Распрощавшись с профессором, Дима поторопился на встречу с возлюбленной. Тяжелый портфель не помешал молодому человеку пройтись по Нескучному саду, полюбоваться на Москву-реку и выпить с любимой Ольгой вкуснейший кофе в одной из кафешек на Ленинском проспекте. На следующее утро Дима вытащил объемную пачку из портфеля. Вопреки тому, что рассказывал профессор, ничего разбирать было не нужно. Убористым почерком некто Белов вел повествование о своих исследованиях. Между письмами аспирант обнаружил несколько тетрадок, в которых излагались результаты исследований, а также дневники Белова. Чем больше Дима погружался в чтение, тем меньше он верил своим глазам. Складывалась фантастическая картина…

Дима не заметил, как прошел день. Вдруг его занятие прервал телефонный звонок. Мама потребовала срочно приехать на дачу, там нужна была помощь со сбором яблок, да и ребята, которые учились с ним вместе, хотели завтра днем к нему на шашлыки. Дима заторопился, машинально сгреб все письма и тетради, связал бечевкой, уложил в рюкзак со всеми вещами, да так и уехал на выходные.

На даче он и думать забыл об этих тетрадках. В гости к Диме приехала Оленька, они гуляли по осеннему саду, разговаривали, собирали яблоки. Прекрасное бабье лето, общество возлюбленной, золотая листва и запах антоновских яблок, разложенных на газетных листах по всему дому на просушку, сделали свое дело. Чуть позже прибыли друзья на шашлык, и между ними завязался разговор, который начала одна из молодых журналисток:

– Вот хочу сосредоточиться на статье по заказу одной местной газеты, но не могу заставить себя написать ни строчки. Видимо, мой мозг работает так примитивно, а действительность часто противоречит моим естественным желаниям. У вас возникает тревожность перед написанием статей? Не говоря уже об этических задачах, непостижимых для моего ума.

Самая эмоциональная, Люба, сразу ответила:

– Секрет в первом предложении: «хочу сосредоточиться» – а надо хотеть писать… Мне кажется, что заставлять себя нельзя, надо аргументировано убеждать. И еще странно – разве в нашем возрасте присутствует тревожность? Все, что создал человек – не во благо, а во вред себе же, и чем дальше идем, тем больше противоречий, и я ценю мудрые и глубокие мысли.

– Я практически уверен, что наши инстинкты имеют мало общего с инстинктами далеких предков. В том смысле, что убивать для получения пищи мы уже не готовы даже в крайнем случае, а тревожность – опять же, не для удовлетворенного охотника на мамонтов – она от желания стать лучше, реализоваться в социуме, не стать проходной пустопорожней фигуркой на карте истории. Хотя есть у меня подозрение, что история любого человека пишется высшими силами индивидуально под него. Не знаю, может быть, глубоко копать я не люблю, там все становится слишком холодным, а я люблю тепло, – добавил рыжий Евгений.

– Хочу что-то сделать, но не могу заставить себя – и так постоянно. Другие формы периодически получаются, а книга – нет. Этические задачи могут быть непосильны для моего разума – может быть, вы это и имеете в виду, говоря об их непостижимости? Нет? Это правда, я не кокетничаю.

– Я мог бы сказать о себе словами Гарсиа Маркеса, который обиделся, когда его назвали интеллектуалом: «Мы, писатели, не интеллектуалы. Мы – эмоционалы», – вмешался в разговор Леонид. – По этому поводу очень хорошо сказал Марат Юнусов: «По моим наблюдениям, чаще всего встречаются два типа оптимистов. Первые радуются жизни в соответствии учению западных психологов, типа „улыбка не стоит дорого, но очень дорого ее применение“. Такие оптимисты радуются праздникам, выходным, застольям, покупкам, чувственным удовольствиям. Они быстро становятся печальны, если не хватает энергии и денег, не исполняются желания. Про этот тип было сказано: „Что толку в бездумном оптимизме? Рано или поздно реальность сломает тебя“. Вторые – это те, у кого разрушились все идеалы. Они уже прошли этап, когда не могли смотреть на мир. Пролили океаны слез. Пошли через неверие, полную потерю энергии, мучительнейшие раздумья и желание полной изоляции. А потом по каким-то не совсем ясным причинам им что-то стало понятно. Они сначала осторожно применили „это“ в своей жизни и увидели, что оно реально работает. Крылья начали расправляться. И однажды они заметили, что их оптимизм не зависит от того, что что-то происходит. И на них уже можно полностью положиться. Они надежны. Эта сама надежность. И реальность, как и счастье, имеет для них совсем другое значение».

Оленька слушала речи Диминых друзей с удивлением. Для нее само слово «тревожность» было непостижимым. Ей достался талант ясно и четко излагать мысли на бумаге, и делала она это с детства. Поэтому не испытывала «мук творчества» или «тревожности», но надо было что-то сказать, и девушка в свойственной только ей манере обратилась к присутствующим:

– В основном я просто встречаюсь с друзьями или гуляю в Коломенском возле любимого дуба. Разговариваю с духами парка. Медитирую. Слушаю любимую музыку. Помогает очень. Ведь иногда нужен отдых. Иногда чувствую, как тревога витает в воздухе, проблемы всегда были, есть и будут – такова жизнь. Тогда я вспоминаю мамины слова: «Садитесь в лодку и плывите в сторону солнца», – и добавила: – Мир, который устроили мы, возомнившие себя разумными, мне, чего уж там, не нравится. Но есть такая христианская молитва – православные называют ее молитвой Оптинских старцев, протестанты – молитвой Эттингера, а католики возводят чуть ли не к Франциску Ассизскому, но при этом по духу своему она, возможно, близка и буддистам: «Господи, дай мне спокойствие принять то, чего я не могу изменить, дай мне мужество изменить то, что я могу изменить. И дай мне мудрости отличить одно от другого».

– А откуда ты знаешь, что находишься в безопасности? Умеренное чувство тревожности – хорошее подспорье для роста, в том числе и духовного! Все социальные требования никак не противоречат твоим желаниям. Вопрос интерпретации и понимания стадии развития. В джунглях все занимают свою экологическую нишу! В этом нет ничего особенного. За все времена общество и те, кто ему себя противопоставлял, не сильно изменились. Ну, разве что одни шкуры животных сменились другими, более изящно замаскированными? – спросил у Оленьки Михаил, парень Любы.

– В свободное от основной работы время я занимаюсь спасением животных. Это помогает, когда переключаешься с мыслей о себе на мысли о бедах другого. Наверное, поддержка людей в тяжелых ситуациях будет еще эффективнее. Но это сложнее. В общем, доброе сердце нам в помощь, – внесла свою лепту буддистка Юлия, видя, что Оля задумалась над ответом.

– Друзья, – подытожил Дима, – у меня если не идет из сердца потоком, то я жду… Обычно наступает тот момент, когда в пространстве формируется плотность того, что надо выразить, и я просто выхватываю слова и фразы. Так рождается поток, и я его фиксирую. Иногда пишется легко, но иногда надо ждать от ума, и я не могу действовать. И тогда все получается неживым.

После долгих бесед с друзьями Дима проспал до обеда понедельника и собирался в Москву такой сонный, что оставил рюкзак с письмами в своей комнате, а понял он это, уже подъезжая на электричке к столице.

Дома ждал неприятный сюрприз – открытая дверь в его квартиру и человек в штатском за столом на кухне.

Он представился, показал удостоверение и попросил ответить на некоторые вопросы. Корочка гласила, что в Диминой квартире находится представитель Комитета госбезопасности. Он вкрадчивым голосом поинтересовался, не давал ли профессор Ильин Диме какие-либо документы? Портфель-то оказался пустым, и в квартире ничего не найдено. Дима уверенно ответил, что сам отнес свою статью Ильину, но ничего не брал у него. Тогда майор рассказал, что у профессора произошла остановка сердца, и в кабинете его оказалось все перевернуто, и вроде бы исчезли папки с документами, но еще не понятно, какие именно, поэтому опрашивают всех, кто приходил к нему в четверг и в пятницу. Так Дима узнал печальную новость и удивился: почему профессор отдал именно ему таинственные бумаги?