Новеллы. Первый том

– Начальник, поехали домой.

Щемилов кивнул.

Кромешкин залез в автомобиль и стал заводить мотор. Но тот не заводился. Василий подошёл к Кромешкину:

– Что случилось?

– Думаю, двигатель заклинило, Василий Сергеевич.

– Хорошо, тогда за неимением выбора добираемся каждый своим ходом, – скомандовал Щемилов.

– Машину оставляем здесь?

– Конечно, а что с ней сделается, если двигатель не работает. Завтра за ней приедут и отгонят обратно.

До дома Василий добрался только к поздней ночи. Жена обеспокоенно встретила его.

– Что случилось, ты где так долго был?

– Все дела, дела, – не стал он вдаваться в подробности, заведомо зная, как она может отреагировать.

На следующий день на работе Василий узнал, что никто из чекистов, бывших с ним при разрушении ступы, не вернулся домой. И Сабакаев, и Кромешкин погибли по дороге: их загрызли волки. Но самое странное было то, что в той самой бумаге, что прилетела к Василию из рук монаха, конкретно указывалось, что Сабакаев и Кромешкин примут смерть от дикого зверя. В бумаге было написано про каждого, кто участвовал в разрушении ступы – не только фамилии, но и кармическая кара, и Щемилову стало понятно, что и ему не избежать проклятия старого монаха. Говорилось, что он потеряет ум и умрёт от последствий тяжелой болезни. Два дня Василий ходил сам не свой, он всеми силами гнал от себя навязывающуюся мысль, считая ее отголоском суеверия, даже думал, что может кто-то таким образом подшутил над ним, заведомо зная, что именно ему предстоит быть на объекте. На третий день он не выдержал и всё рассказал жене. Ксения расплакалась и потребовала, чтобы он немедленно уволился из ОГПУ.

– Если завтра не подашь заявления на увольнение, послезавтра я заберу Петьку, и больше ты ни меня, ни сына не увидишь.

Впервые за время их совместной жизни Василий послушался супругу. На следующий день он записался на приём к начальнику Сбруеву и положил заявление об увольнении на стол.

– Я хочу знать причину увольнения, – сказал Сбруев.

– Жена требует, – ответил он, тяжело вздохнув, и тут же добавил: – После гибели Сабакаева и Кромешкина.

Начальник понимающе кивнул, и это означало, что он принял данный довод как веский, ведь в их отделе все только об этом и шушукались: действительно ли стоит человеку быть атеистом или же стоит признать наличие божественной руки, карающей человека за грехи.

– И куда думаешь идти, где работать?

– Не знаю ещё.

– Работать-то где-то надо. У тебя ребёнок маленький, небось, каждый день есть просит?

– Просит. Ещё как просит!

– Давай-ка мы тебя в милицию определим? Я даже перевод смогу сделать из нашего ведомства к ним, ты сотрудник очень хороший, ответственный, проблем не возникнет, я подпишусь за тебя!

Так и решили. Сбруев позвонил начальнику городского управления милиции. Отрекомендовал Щемилова с положительной стороны, и тот дал добро на его перевод в свое отделение милиции, да и место свободное для него как раз было. Уже через неделю Василий, влившись в новый коллектив, работал следователем в городском отделе.

Там ловили людей, которые нарушили закон. Там не надо было взрывать храмы и могилы, запугивать людей. В каком-то смысле это была более благородная работа, и Василий с удовольствием трудился до 1940 года.

Еще через год начальник милиции вызвал его к себе и сказал:

– Здесь дело такое, надо конфисковать у шаманки Удган Сэсэг юрту, чтобы не жила возле города. Юрта её недалеко стоит, и горожане каждые выходные толпой к ней идут. Вообще-то это не наше дело, это забота ОГПУ, но они ее сбросили на нас. Отвертеться от этого дела нам не удалось, и вот я вспомнил, что ты же у нас работал в ОГПУ?

– Работал.

– Будь добр, займись этим вопросом, а я тебе премию выпишу!

Василий Сергеевич попытался отказаться, но начальник долго уговаривал и много чего обещал. Дав согласие, Василий подумал: «Была бы здесь Ксения, не согласился бы я на это дело никогда!» В итоге Щемилов отправился вместе с двумя подчинёнными выгонять шаманку из насиженного жилища.

– Давай, выселяйся, – сказал Василий. – Рабоче-крестьянская власть конфискует у тебя юрту!

– А где же я буду жить, да и куда мне идти? – растерянно и обреченно спросила шаманка.

– А вот ты духов местности почитаешь? Пусть теперь они о тебе и позаботятся.

– Не уйду я отсюда никуда, – ответила шаманка и уселась на ритуальный трон.

Щемилов обратился к милиционерам, пришедшим с ним:

– Что будем делать?

– Надо поджечь юрту, сама уйдёт, – предложил один из них.

Так они и сделали. Они подумали, что шаманка испугается и выскочит сразу, как поймет, что юрта горит. Обложили дом хворостом, которого вокруг было полно, и подожгли его. Юрта вспыхнула мгновенно и сгорела быстро, как сухая спичка, а шаманка, к их большому удивлению, осталась внутри, и, погибая, голоса о помощи не подала.

Милиционеры вернулись домой. Понурым пришёл домой и Щемилов. Все произошедшее он держал при себе, ни словом не обмолвился жене. Василий замкнулся, о чем-то напряженно думал и не мог сам себе признаться, что теперь ему по-настоящему страшно от содеянного. Он поверил в карающую кармическую руку, которая достанет его, чтобы привести в исполнение свое наказание.

Так и случилось: буквально через два дня скоропостижно умерла жена Ксения – заразилась от холерного больного. Петру в то время было 8 лет. Смерть любимой женщины подкосила Щемилова и в физическом, и в моральном плане, он места себе не находил, изводя себя тем, что повинен в ее гибели.

Похоронив жену, Щемилов с горя запил, и однажды, напившись водки, взял кол и веревку и направился на место сожжения шаманки. Там он вбил кол в то место, где стояла юрта. Привязал себя за шею к этому колу и кричал каждому проходящему:

– Это я, шаманка Сэсэг, не узнаёте меня что ли?! А ну-ка бегом ко мне на обряд!

После нескольких таких неадекватных выходок его поместили в психиатрическую лечебницу и признали душевнобольным. Сына Петю забрал в Оренбург дед Григорий. Он же и вырастил правнука. Раз в несколько лет привозил его в Читу на свидание с душевнобольным отцом.

После школы Петр поступил в медицинский институт. Окончил его с отличием по специальности «психиатрия» и попросил распределения в Читу. Его направили на работу в Читинскую психиатрическую больницу, где он снова встретился с отцом и, говорят, даже лечил его.

Так заканчивается эта история, которая повествует о том, как карает жизнь человека, когда он считает себя вправе вмешиваться в Божественные процессы, ему не ведомые.

«А может, он улыбнется тебе,

и ничего не попросит взамен,

со всем смирившись в своей судьбе,

не ждя от неё никаких перемен,

не ждя признаний, призваний и слуг,

быть может, скажет: ты – друг и я – друг.