Выучиться на Бога

– Убили! Святого отшельника из Аматоно убили! – запричитал кто-то, и его тотчас поддержали другие голоса. – Зарезали страдальца за веру! Великий Каон! Гляньте, люди! Беда!

Многие, смекнувшие, что действо принимает опасный оборот, торопились покинуть двор, уводили лошадей и повозки, но достаточно сыскалось и возмущенных. Айнар выдернул перепуганного жреца из-под бездыханного тела сообщника.

– Ну-ка, мерзавец, уйми своих псов!

Толстяк, измазанный до пояса чужой кровью, и без того находился в шоке, а тут вдобавок острейшее лезвие прижалось к горлу. Тем не менее, выпучив глаза, он прохрипел:

– Беззаконие… Вы ответите… Народ… втопчет…

– Дурак, – поморщился воин. – Если я обнажу меч, деревня вымрет. Тебе этого хочется? Уйми их быстро!

Кое-как, ценой угроз и пинков удалось принудить жреца обратиться к людям. Красноречие он подрастерял, выступал глухо, сбивчиво, однако запал толпы чуть охладил. Или то морок, наведенный самозванными судьями, постепенно рассеивался? Все больше путников отворачивались от места трагедии, предпочитая вернуться на тракт; шум понесся уже деловой, житейский. Вскоре у крыльца топтались только человек пятнадцать, по преимуществу окрестные землеробы. Они, похоже, неплохо знали покойного и оставлять случившееся без последствий не желали.

Оглядев угрюмые лица черни, Айнар опустил нож. Толкнул локтем жреца.

– Расходитесь, чада, – буркнул тот безо всякого вдохновения. – Вы здесь ничем не поможете, так позвольте же действовать высшим силам. Силам небесным и земным, духовным и светским. Лишь запомните произошедшее в деталях – будете свидетельствовать…

– Не увлекайся, – оборвал его Айнар. Потом добавил громче. – Ну, слышали? Расходимся! Трактирщик с прислугой – в дом, а остальные – прочь. И путников гоните! Когда пообедаю и выйду, клянусь бородой Шу, любую живую тварь у порога буду считать врагом. Понятно объяснил?

Смысл этих слов уразумел каждый, толпа замерла. Воин пропустил мимо семенящих, втянувших головы в плечи трактирных, вслед им пихнул жреца. Еще раз оглядел ворчащее простонародье, не столько грозно, сколько презрительно.

– Сударь… – донеслось невнятное откуда-то из-под ног. – Господин… умоляю…

Оказалось, там очухался давешний святотатец – в пылу скоротечной схватки Айнар совсем о нем забыл.

– А тебе чего, горемыка? – поморщился воин.

Изломанная побоями и ужасом фигура вывернула растопыренную ладонь, блеснули белки глаз, скривились судорогой губы:

– Заклинаю, сударь… не бросайте!.. Они убьют меня… Во имя милосердия… во имя всего светлого, что, убежден, есть в вашей душе… спасите!

– Убьют? – воин выпрямился. От его недоброй усмешки люди попятились еще дальше, но убираться восвояси не торопились, хмуро сжимали кулаки. Отыскались и колья, вилы, цепы, прочий хозяйственный скарб, столь легко превращавшийся порой в оружие. – М-да, пожалуй, убьют. На меня-то посягнуть кишка тонка, зато доходягу упокоят старательно. И куда же тебя, приятель, девать?

– Спасите… – повторил злоумышленник жалобно. – До конца дней стану за вас молить…

Он осекся, не назвав, кому собирался адресовать благодарственные молитвы. Может, и правильно поступил – его положение без того было шатким. Айнар на миг задумался: одно дело – заурядный кабацкий скандал, перепалка, нападение на дворянина и жесткий отпор; иное… Потакание преследуемому распространителю какого-нибудь вредоносного учения грозило неприятностями. Князь, конечно, Ближнего в обиду не даст, но покарать вполне способен. А сейчас это казалось крайне несвоевременным. С другой стороны до дрожи хотелось лишний раз щелкнуть чернь по носу, напомнив ей место…

– Хорошо, – хмыкнул Айнар. – Поднимайся. Ориема, пособи человеку войти в дом! Больно уж тебя перепачкали… сударь… Не дозволим расправы без княжьего суда, пусть шакалья стая не скалится.

В зале трактира уже царила суета. Хозяин заведения и пара его слуг старались на совесть, лишь бы угодить пугающим гостям. Вернее, лишь бы спровадить их с наименьшими убытками. Длинный стол возле окна тщательно протерли, убрали следы прежних посетителей, включая дремавшего в углу пьянчужку. Выставили нехитрую снедь: лапша, рыба, пресловутая баранина да пиво, явно здешнее, деревенское.

Айнар прошел мимо подобострастно согнувшегося трактирщика.

– Недурно, – кивнул с усмешкой. – Еще наполни торока овсом. И чтоб отборным! Проверю.

Рядом Ориема выпучил глаза, но сдержался, пока трактирщик, кланяясь, не удалится к дверям.

– Господин! – зашептал затем толстяк. – Вы готовы все это принять? Мясо, пиво, овес… А чем мы расплатимся?

– Придумаем что-нибудь, – оглядевшись, Айнар решительно поменялся со старым слугой местами: не то солнце слишком било в лицо… не то шальной камень из окна грозил задеть дворянина. – В конце концов, оскорбившая путника деревня могла бы и вытерпеть небольшой ущерб. Вполне справедливо, по-моему.

– Опять нарушаете закон, кимит, – просипел сквозь зубы пунцовый от натуги жрец. – Но, видят Боги, придет день, воздастся…

Воин крутнулся:

– Какой я тебе кимит, морда? Или ровней себя посчитал? Брюхатый завыватель гимнов сравнялся с сыном благородного семейства в двенадцатом колене? Ох, мыслил усадить мерзавца рядом за стол, а теперь схоронись-ка в углу, чтобы я тебя не замечал. Звука не подашь, если жизнь ценишь! Пшел!.. А вы располагайтесь, любезные, без церемоний.

Сам он сел первым, потянулся к еде, тем более аппетит был отменный – долгая дорога успела вытрясти ранний завтрак начисто. Ориема, в походах нередко деливший с хозяином кусок хлеба, тоже подключился без лишних слов. Зато спасенный преступник опустился на циновку робко, будто не веря в собственное везение. Сейчас, вблизи, удалось рассмотреть: еще молодой, лет двадцать пять – тридцать, по сути, ровесник Айнара. Высокий, узкоплечий, худой. Прочие черты терялись под многочисленными отметинами побоев – ссадины покрывали скулы и лоб, на торчащих из-под серой дерюги руках наливались синяки, запекшаяся кровь пятнала рваный балахон, даже волосы. Впрочем, кое-что не сумела утаить и кровь – длинное лицо с впалыми щеками безошибочно выдавало пришельца из-за морей.

– Иноземец? – удовлетворившись осмотром, спросил Айнар.

Человек, едва потянувшийся к плошке с мясом, замер и сглотнул. Дернулся острый кадык.

– Да, сударь… господин… Я Давор Халас, родом из Хэната, город Варц. Слыхали, вероятно?..

– Не слыхал. Однако ты очень хорошо говоришь по-нидиарски, сразу не отличить.

– Сыскался… учитель. Там, в Хэнате… торговец из ваших краев. Он согласился обучать. Два года…

– Охота была тратить столько времени на никчемное занятие? – хмыкнул Айнар, подливая терпкого соуса к рыбе.

– Вы не вполне правы, сударь. У нас, у меня и нескольких моих товарищей, имелась высокая цель, ради нее два года на изучение языка – сущий пустяк. Мы готовились гораздо дольше.

– Тогда странно, что не усвоили некоторые очевидные вещи. Прими совет: не хочешь пожизненно выглядеть чужаком, отпугивая людей – прекрати произносить это ваше западное «сударь». Здесь Диадон, свои порядки. Здесь к равному обращаются «кимит», к высшему – «господин», а к низшему… С ними как угодно.

Худая фигура согнулась в несмелом поклоне.

– Благодарю… господин.

– Да ты ешь, ешь – долго нынешнее празднество чрева не продлится.

– Что, неужели нападут?.. – даже сквозь кровь и синяки было заметно, как побледнел Халас.

– Крестьяне? – воин поднял голову от блюда и покосился в окно, откуда как раз донеслась новая волна недовольного гула. – Вряд ли. Где этим босоногим грязнулям отважиться кинуться под меч… Хотя, признаюсь, распалил ты их сильно. Зачем напакостил-то?

– Я не пакостил!

– А истукана во дворе кто свалил?

– Это… – иноземец замялся. – Это не со зла, клянусь! Сорвался, не утерпел… Взялся объяснять местному люду правду о божественном… А они словно глухие… Смеялись. И все на своего идола кивали – дескать, вот наш Бог, другого не надобно…

– Так оно и есть, – проворчали из темного угла.

– Заткнись, милейший, – лениво отозвался Айнар на реплику жреца. – Я же велел тихо сидеть. Напрашиваешься на кару?.. А ты продолжай.

Халас пожал плечами.

– Нечего продолжать, господин. Возник спор, незаметно перешли на крик. Знаю, подобным способом божественные откровения не постигаются, но… грешен, не утерпел. Сам себя корю: ладонью хотел хлопнуть по идолу, показать, что простой кусок дерева недостоин поклонения… А он возьми да упади… Подгнил, наверное…