Котомемуары Ага-Хана Мюнцеля

Весь город высыпал на улицы, окна были усеяны головами зевак.

– Но что же это такое?

– Не иначе, посольство самого великого персидского шаха ко двору нашего господина! -шептались в толпе.

– Глядите, глядите, сам великий посол! – закричали все разом.

Медленным, исполненным достоинства и гордости, шагом вступили на площадь два верблюда, украшенные золотыми кистями и покрытые шелковыми тканями. На первом восседал важного вида бородатый старик в зелёной чалме и золотом кафтане, на боку его висела сабля, сверкающая драгоценными камнями. То был сам великий посол Али-Реза-хан-Каджар, друг и советник самого Абасс-шаха, повелителя персидских земель, светоча Аллаха на земле, да продлит Аллах его дни!

Фриц глядел во все глаза. По толпе прошел удивлённый шепот.

– Сто тысяч чертей, то есть мышей, то есть святые коты! Клянусь селёдочной головой и курфюрстской ветчиной – что за диво!

На втором верблюде важно ехал, кто бы вы думали, кот – да, да, кот, в красной фесочке с золотой кисточкой, в расшитом золотыми мышами синем кафтанчике и зелёных сапожках, на боку же его была маленькая золотая сабелька.

Удивлённые возгласы раздавались то здесь, то там – мужчины шептались, дамы от чувств падали в обморок, даже мальчишки не смели галдеть и смеяться, ибо так важно и благородно выглядел посланец великого шаха.

– Кто же это? – спрашивали в толпе.

Увидев начальника городской стражи, все бросились к нему с расспросами.

– Кто же сей таинственный кот?

– Знайте же, люди, что это толмач самого великого посла, а величают его Ага-хан-Мюнцель. Он советник великого визиря и друг самого шаха!

Краем уха услышал Фриц имя толмача, и что-то знакомое почудилось в пышном восточном титуле посла.

– Ага-хан-Пунцель, нет-нет Ага-хан-Хрюнцель, нет, не то, а, Ага-хан-Шмунцель, да нет же… Надо посмотреть поближе.

Фриц забрался на конёк крыши дома и, присмотревшись, остолбенел.

– Сто тысяч чертей, то есть мышей, то есть святые коты! Не может быть, да это Мюнцель, старый приятель, живший рядом с помойкой у трактира «Три поросёнка», вот чудо из чудес!

– Но что это, чьи это зубы так больно кусают моё ухо? Ах, это коварный Ганс!

Кот булочника герра Мюллера, Ганс, видя, что Фриц во все глаза глядит на посольство, решил воспользоваться случаем и свести старые счёты и, заодно, занять его удобное место на коньке крыши. Но хитрый план не удался. Фриц, пребольно стукнув нахала когтистой лапкой по носу, развернулся и приготовился к прыжку на врага.

– Ой-ой-ой, что это, спасите, помогите…

Старая черепица выскользнув из-под лапок Фрица, с грохотом упала на мостовую перед верблюдом самого персидского посла, и за ней кубарем скатился и сам наш герой.

И надо же было тому случиться, что сам великий курфюрст в эту минуту выезжал из ворот, чтобы приветствовать посла.

– Что! Где! Заговор?! Покушение? Кто посмел?! Схватить злодея!!! – громыхал курфюрст.

Несчастного Фрица, бесцеремонно схватив за шиворот, поднесли пред очи курфюрста.

– Да как ты посмел, драный котяра! Да ты мне всю политику испортишь! Вот я тебя.., – начал было курфюрст, но в это время персидский посол, которому что-то нашептывал на ухо его толмач, учёный кот, обратился к нашему господину:

– О великий повелитель, умерь свой гнев, прости этого несчастного бедолагу, ибо только желание созерцать твоё величие и славу сподвигло его проявить сие неумеренное любопытство. И ежели мы будем карать наших подданных за любопытство, то мир придёт к своему концу. Поскольку любопытные, видя сияние славы правителей, разносят её отблески во все уголки вселенной, распространяя добрую о нас славу. Не карать, но хвалить должно их, видя в них посланцев Повелителя миров! Прости его, прояви истинное милосердие!

– Слышишь, драный котяра, как просит за тебя посол?! Так и быть, прощаю тебя ради его милости! Ступай да больше не попадайся!

– Святые коты, – подумал Фриц, – повезло.

Но что это – кажется, Ага-хан-Мюнцель подмигнул мне – узнал старого друга.

И, шмыгнув в толпу, пообещав себе отомстить коварному Гансу, Фриц поплёлся в трактир опрокинуть стопочку. Счастливый избавлением от неминуемой опасности, Фриц, по старой гусарской привычке, заказал штофик валерьянки и решил полечить сердечко.

– Салям Аллейкум, – раздалось вдруг за спиной. Обернувшись, Фриц увидел Мюнцеля. Старые друзья обнялись.

– Ну, и тебе тоже салями алями, ну не знаю, как там у вас, но точно – наше тебе с кисточкой, хотя кисточка из нас двоих у тебя на шапочке.

– Не на шапочке, а на феске!

– Ну, хорошо, давай рассказывай, как это ты вдруг очутился в Персии?

– А может, сначала по стопочке?

А потом ещё по одной, и ещё, и ещё, а старые друзья всё не могли наговориться.

И Мюнцель рассказал удивительную историю о своём приключении в доме Бауэров (о чём почтительные читатели уже осведомлены), о полном опасностей путешествии с Мики на Восток (о чём читатели узнают в других рассказах), о караване с шёлком, шедшем из Стамбула в Тебриз, к которому и прибились Мюнцель и Мики, о хитрых дервишах и опасных разбойниках, русских казаках и заброшенных древних городах, о непроходимых горах и засыпанных снегом перевалах, об оазисах, полных финиковых пальм, и безводных пустынях, о восточных базарах и пахнущих пряностями караван-сараях, и многом-многом другом, о чём, быть может, я расскажу позднее.

Быстро, быстро летело время, всё быстрее и быстрее опорожнялись стопочки.

– Мяаау, Фффрицц, ну, тепеерь тыы давай рассказывай, ик!

– Даа и говорить нечеееегооо, дык, ик, мяаау, ну и забористая же штука!

– Лучшая валерьянка во всей Саксонии!

– Да уж, ну да что обо мне! Как прогнали со двора, обитаю в трактире «Толстая Марта», на жизнь не жалуюсь. Но знаешь ли, на старости лет хотелось бы чего нибудь иного, чем ловить мышей: надоело, да уже и вижу плохо.

– Да, дела, но не унывай, есть одна идея!

И Мюнцель поведал Фрицу об одном многообещающем дельце, сулящем огромные барыши.

А в чём же дело, спросите вы? Не торопись, не торопись, мой дорогой читатель, позволь и мне спросить тебя: любишь ли ты шоколад? Ну, только правду! Сладкоежки, ау! Шоколад – горячий, сладкий, густой, в который так приятно макать печенье. Ну, как? Вижу, вижу – любишь. Тогда слушай дальше о том, что задумали наши друзья.

Персидскому шаху прислал в подарок йеменский шейх полученные от эритрейского эмира, купленные тем у абиссинского царя, мешки с удивительными зёрнами, которые в далёкой, далёкой африканской стране, за горами, лесами и пустынями, называются какао-бобы. И из них разными хитростями можно сделать чудесный и вкусный напиток, известный как шоколад. И надо же было такому случиться, что персидское посольство среди прочих даров привезло множество мешков с этими чудными какао-бобами. И даров этих было так много, что никто и не вспомнил о какао-бобах. Мюнцель, как истинный друг, своей властью, подарил эти зерна Фрицу, научил его готовить шоколад и дал ему сто золотых талеров, с тем чтобы тот открыл первое в саксонской столице шоколадное кафе, где подавали бы горячий шоколад и кофе. А как раз недавно храбрые австрийцы разбили турок и захватили у них огромные запасы кофе, так что и в Саксонии уже наслаждались чудесным напитком.

Так и решили. И ещё долго горланили наши друзья на крышах любимые песни. А после Мюнцель отправился во дворец, его звал долг службы, посколько через два дня великое посольство должно было отправиться в Версаль, ко двору французкого короля, а Фриц пошел в свой трактир, где он и жил за печкой на старой подушке. И, засыпая, представилось ему, что плывёт он на плоту в море вкусного шоколада и на него сыплються золотые монеты.

На следующее утро Фриц первым делом отправился к самому известному портному и заказал себе прекрасный желтый бархатный костюмчик для выездов. У шляпника была куплена чудесная треуголка с павлиньим пером. У ювелира – трость красного дерева с серебряным набалдашником. У часовщика – золотые карманные часы, которые так славно и громко играли разные мелодии. Думал было купить пару рысаков и карету, да денег пожалел.

Ганс, прослышав об успехах Фрица, и носа не смел показать из дома. Трус.

Под кафе был снят маленький домик, в котором Фриц распорядился поклеить модные фисташковые обои в цветочек, также была куплена изысканная итальянская мебель, мейсеновский сервиз и серебрянные ложечки. Для себя Фриц распорядился пошить синюю ливрею, расшитую золотыми цветами.