Формула

Пожалуй. Ситуация повторяется – даже если я соберусь с духом и наброшусь на него, сюда ворвётся охрана.

– … И потом – что всё это может изменить? Мир, которого вы добивались, подписан. Если мне не повезёт, всё останется, как есть. А если повезёт – я так и так скоро умру, вы знаете об этом лучше многих. Но умру на троне.

– Вы заблуждаетесь.

Что за чёрт, я назвал этого самозванца на «вы»? Это впервые за время нашего знакомства. По всей видимости, завтра начну добавлять «сир». Или уже сегодня?

– Ваша болезнь обременительна, но не так уж опасна. Вы протянете с ней до глубокой старости.

Моле посмотрел на меня с сомнением.

– Что ж, тем лучше. Итак, я вас убедил?

Что мне оставалось делать? Пожать плечами, пожалуй. Читать будущее я не умею. Вообще говоря, умею, конечно, но это совсем другой я.

Моле кивнул.

– Очень хорошо. В другом случае мне пришлось бы вас вздёрнуть – а жаль лишаться такого хорошего врача.

Выпустив дым носом, я уставился на своего собеседника. Он тоже взял небольшую паузу.

– Вы не хотите спросить, как я узнал?

Разумеется, хочу. В беседах с сэнсеем ничто не подготовило меня к возможности такого поворота событий.

– Видите ли, Посвящённым был мой отец. Довольно скромных возможностей, насколько я понимаю, – не вам чета. Однако этого хватило, чтобы построить вполне успешный бизнес и жить безбедно… До определённого момента.

Он задумчиво выпустил дым, плеснул в бокалы коньяк, повертел свой перед носом. На сей раз я не стал церемониться, опрокинул обычным образом и стал ждать продолжения.

– Родительская любовь и всё такое…. В общем, он мне рассказал – а это вроде бы, запрещено какими-то вашими правилами.

Всё так. С соблюдением правил у нас не забалуешь.

– И дал мне способность узнавать других Посвящённых. Даже в общих чертах определять степень их силы.

Чудненькая способность. У меня такой нет и в помине. Хотя, собственно говоря, каких таких трудов стоило бы её выработать?

– Я могу чувствовать это на довольно большом расстоянии. Конечно, всё зависит от той самой силы… Вас, как понимаете, я унюхал за добрую сотню километров.

– Но зачем? – прорезался у меня голос. – И, вообще говоря, многих ли вам удалось… это самое «унюхать»?

Роман Ильич смотрел в бокал, как будто не слыша. Потом поднял глаза на меня.

– Об этом чуть позже, если вы не против…. Итак, папаша поделился со мной и, как я понимаю, очень быстро лишился своих и без того скоромных возможностей, а затем и вообще помер.

Он опять замолчал, глядя в пространство. Пригубил из бокала. Словно за помин души. Оказывается, этот тип может быть очень чувствительным. Даже, сказал бы я, с перебором. Или дело тут вовсе не в покойном отце?

– В тот момент я заканчивал школу – и очень успешно занимался компьютерами. Практически профессионально – особенно учитывая, какой они тогда были диковинкой. Не в игрушки играл, как вы понимаете, а разрабатывал программу…

– … по поиску Формулы?

Чего-чего, а понятливости у меня немерено. Интуиция иногда подводит – это да, иначе я бы лучше подготовился к этому визиту.

– …Именно. Я угрохал на это столько лет, что лучше не вспоминать. Даже сейчас не до конца выбросил эту идею из головы. Но, само собой, ничего не добился.

Хозяин сделал ещё один глоток, я, не дожидаясь приглашения, плеснул в свой бокал, маханул его и закусил длинной затяжкой.

– В какой-то момент меня осенило. Для чего мне эта странноватая способность? Почему отец остановился на ней, а не научил меня, скажем, превращать газеты в денежные знаки? Собственно, необходимости такой не было – я получил отменное наследство и вообще всегда имел хватку в смысле заработать. Но всё же? В конце концов, до меня дошло.

До меня тоже.

Если не можешь чего-то сам – найди того, кто может.

Не иначе, любезный Роман Ильич собирается меня каким-то образом попользовать.

Всё произошло именно так, как он предполагал. Высланные против нас войска носили его на руках. Города высылали навстречу делегации. Многие из маршалов вернулись. Король бежал. Мы вошли в Париж. Народ бился в экстазе.

С герцогом Виченцским мы встретились в тот же день, когда он прибыл в Ставку и вновь принял пост министра иностранных дел. Точнее сказать, в ту же ночь.

– Странное у меня чувство, Жуан, – сказал он, прохаживаясь по гулкому дворцовому залу, совершено пустому в это время суток. Снаружи доносились отголоски восторженных выкриков и отдалённое пение.

– С одной стороны, мы его явно недооценили. Промедлили, не проявили решительности…. С другой… – Коленкур посмотрел куда-то вверх. – Быть может, это новый виток славы для императора. И он стал так чертовски на него похож…

Да, конечно. Можно отговориться любыми государственными интересами, можно даже искренне поверить, что всё дело в них. Но это часть правды. И не самая большая.

– Мы слишком любили его – вот в чём дело. Мы просто не могли дать ему умереть. Так было поначалу. А что теперь? Стать на пути его вновь обретённой жизни?

– Мы легко можем разоблачить его, Ваша Светлость. Масса физических различий и особенно тот, известный вам недостаток… – я остановился, поскольку продолжать оказалось непросто. – Разумеется, сначала придётся его убить. И при этом уцелеть самим.

Коленкур положил руку мне на плечо. Он улыбался, что случалось нечасто.

– Бросьте, Жуан. Мы добровольно впряглись в колесницу его судьбы. Будем тянуть и дальше – пока хватит сил.

Он убрал руку одновременно с улыбкой, сделал шаг назад.

– Конечно, вы слышали, что случилось с бедным герцогом Невшательским?

Слышал, разумеется. Узнав, что император приближается к Парижу, бедолага Бертье не на шутку повредился рассудком. Собственно говоря, не в себе он был уже с самого момента высадки. Его болезненное состояние прогрессировало; в конце концов, в припадке он выбросился из окна своего дома и разбился насмерть. Говорили о нечистой совести – так, или иначе, Бертье, прошедший бок о бок с императором полжизни, пошёл на службу к новому хозяину, пусть и не в первых рядах. Странно, что никому не показалась чрезмерной такая бурная реакция. Переметнулись многие, практически все. Потом кто-то попрятался, но основная часть была тут как тут – каждый со своими, очень похожими объяснениями. Во всяком случае, никто не удумал размозжить себе голову о мостовую.

Мне казалось, я лучше других понимал, в чём дело.

Герцог Виченцский продолжил, глядя прямо на меня и слегка понизив голос:

– …Он совершено не мог принять такого поворота событий. Был просто одержим разоблачением. Я не мог его уговорить – собственно, он не хотел слушать. Что тут можно было поделать…

Боже всемогущий! Один угрожает меня повесить, другой…

Сколько из этих окон до земли, интересно?