Формула

Гномон кивнул.

– Несомненно. Однако всё изменилось – и достаточно давно.

– В общем, никаких препятствий?

– Разумеется. Однако…

Кажется, я понял, о чём он.

– Оно будет таким же суррогатным, как и прошлое?

Гномон поморщился.

– Это слишком грубое слово. Примитивное, что ли. И главное – оно совсем не соответствует ситуации.

– Но вы говорили, что то прошлое, в котором я нахожусь, является не более чем, так сказать, плодом моего воображения? Или я что-то понял неправильно?

Тамсанарп развёл руками.

– Правильно, неправильно. Это же всё моральные категории, – то есть кем-то придуманные и кому-то навязанные. И совершенно в данном случае, не побоюсь этого слова, неуместные.

Вы поняли так, как сочли нужным: возможно, несколько прямолинейно. Прошлое, в которое вы попадаете, действительно не является истинным – до известной степени, вы формируете его самостоятельно. Но… прошлое, как его принято знать и понимать в данном обществе, тоже не является истинным и имеет различные трактовки. Как знать, иногда вы даже можете оказаться ближе всех. …

Совершенно верно, с будущим всё обстоит точно так же.

Честно говоря, я совсем не уверен в том, что мне хочется побывать в будущем. Даже в каком-то из его вариантов, нашёптанных моей фантазией.

Но дела складываются так, что в этом самом будущем я могу оказаться нешуточно замешан.

Интервью Р.И. Самсонова газете «Х»:

– Ходят слухи о какой-то большой финансовой проверке вашего фонда…

– Да, она только что завершилась. Нарушений не обнаружено, как будто. Говорю «как будто», потому что окончательного заключения ещё нет. Впрочем, думаю, оно будет благоприятным.

– То есть, вас всё это ничуть не обеспокоило?

– Понимаете, мы не затем затеялись с этой организацией, чтобы банально воровать. И потом, власти вправе проявить интерес к проекту, в который вовлечены приличные деньги. Скажем, как минимум, поинтересоваться их происхождением. Но, заверяю вас, мы очень тщательно проверяем свои источники.

– А как насчёт адресатов?

– Здесь несколько сложней. Люди есть люди – им трудно сохранять объективность. К тому же, мы закупаем, строим – всё это сферы немалых соблазнов. Но решения не принимаются в одиночку, а потом, неужели вы не верите, что в стране можно найти полтысячи абсолютно неподкупных экспертов?

– Ну, если им соответственно платить…

– Никогда не считал и не считаю, что этот вопрос решается так. По крайней мере, в нашем случае. Мы привлекаем на ответственные позиции людей состоявшихся и состоятельных….Прошу прощения за каламбур. Одним словом – тех, что дорожат, в первую очередь, своей репутацией и тех, кого очень затруднительно купить.

– Всё же, вы не говорите «невозможно».

– Ну, это так – на всякий случай. Я бы и хотел как-нибудь помпезно поклясться, но жизнь настолько многообразна и неожиданна. Поймите меня правильно.

– Понимаю. Многие не понимают другого – почему вы до сих пор не в большой политике?

– Не думал об этом. А зачем?

– Вы – лидер влиятельной организации. И влияние её растёт.

– Никто не выбирал меня лидером. Я – человек, которому пришла в голову хорошая идея. К моему удивлению, она нашла много сторонников. Приятному удивлению, разумеется.

– То есть, политика, по-вашему – это иное?

– Политика – это поиск баланса интересов. У нас всё гораздо проще, прямолинейней. Мы действуем, как тимуровцы – уж не знаю, читает ли сейчас кто-нибудь Гайдара. Находим проблему и устраняем её.

– И вам достаточно морального удовлетворения?

– Я понимаю, это может прозвучать странно…. Но в какой-то момент некоторые люди осознают, что достигли своей цели – им становится скучно, они оглядываются по сторонам. И зачастую у них появляется новое поле для деятельности.

– Вы настолько идеалист или только хотите им казаться?

– Скорее, я законченный прагматик. Знаю, что мне нужно и не хочу лишнего. Я могу съесть один обед – ну, может быть, иногда полтора. Могу ездить только на одной машине одновременно.

– Некоторые эти самые машины коллекционируют. Как они смотрят на вас и вашу организацию?

– Знаете, с пониманием. Я сейчас говорил о себе – но не такой уж я богатый человек Я имею в виду – лично. Очень богатый человек может коллекционировать машины или, скажем, яхты – и при этом сделать в наш фонд гораздо больший взнос, чем я. Часто так и происходит.

– Вы что, делаете им то самое предложение, от которого они не могут отказаться?

– Разумеется, нет. Не забывайте – я всего-навсего провинциальный бизнесмен средней руки. Просто многие серьёзные люди убедились, что это работает.

– Хорошо, вернёмся всё же к политике. Разве ваш фонд не является, всё же, какой-то своеобразной формой оппозиции?

– Ни в коем случае. Напротив, мы часто достаточно продуктивно работаем с властью. В конечном счёте, у нас много общих целей.

– И власть не задевает, что она их, в основном, озвучивает, а вы – решаете практически? Ведь это очевидно.

– Возможно, какие-то вопросы на нашем уровне проще решаются. В основном, потому, что решение других мы на себя не берём.

– Однако, огромное количество людей на себе ощутили действенность вашей организации, – они ей благодарны, и это искренняя благодарность. То есть, скажем так, немалый электоральный ресурс. Вы всё ещё уверены, что не хотите в политику?

– Ожидание чьей-либо благодарности не может являться побудительным мотивом нашей деятельности. Согласитесь, в этом всё же есть какая-то корысть…. А в нашем деле это лишнее».

Ритка смотрела на меня вопросительно.

– Я визирую это?

Я пожал плечами.

– С какой стати ты меня спрашиваешь? Кто у нас специалист по общественным связям?