Седьмой круг рисуем собственной рукой

О том, чтобы попытаться разоружить рогатую девушку с ресепшена он даже не думал.

Вздохнув, Максим Геннадиевич бросился бежать.

На втором шаге он споткнулся и растянулся на ковре.

Обернувшись, беглец обнаружил человеческую ногу, выросшую из пола. Ярко-красные ногти, тщательно выбритая кожа. Она неустанно дергалась, сгибаясь в колене, и пыталась пнуть поверженного противника.

Загудела от очередного удара дверь. Полетели щепки. Мина продолжала прорубать дорогу, не зная, что достаточно дернуть за ручку.

Под ладонью что-то шевельнулось.

Вздрогнув, Максим Геннадиевич отдернул руку.

Сквозь прореху в потертом ковровом покрытии, извиваясь, словно уж на сковородке, высунулся длинный язык.

От очередного удара дверное полотно развалилось надвое. Хрустя щепками, в коридор вышла Мина. Страшная до жути. Груди возбужденно подпрыгивали от нервной дрожи, покрытая потом кожа сияла глянцем, хвост нервно охаживал крутые бедра, оставляя красные полосы, рогатая голова угрожающе целилась в противника, а сама она буквально исходила первобытной неукротимой яростью.

Топор вознесся потолку. Разлетелся сотней осколков плафон светильника, до которого достало стальное лезвие.

Максим Геннадиевич на четвереньках устремился вперед. Нельзя терять ни секунды.

Мелькнула мысль, попытаться убежать на первый этаж. Вот только там укрыться абсолютно негде. В комнатушке забаррикадироваться нечем, а бегать вокруг стола и прятаться за пальмами – нелепо и безнадежно. Прекрасная ловушка.

Ввалившись в номер, благо дверь приоткрыта, Ликин захлопнул ее и шумно вздохнул.

Содержимое желудка подпрыгнуло к горлу, просясь наружу.

Голова у изголовья кровати зашипела, яростно встряхивая волосами. Даже не видя глаз, мужчина почувствовал, что они полны ненависти. Рука сжалась в кулак и грозно потрясла им.

"Нужно забаррикадироваться, – вспыхнула мысль, – ведь дверь долго не продержится".

Ликин, рывками, не обращая внимания на раздираемое ножками ковровое покрытие, придвинул стол к двери. Сквозь него будет не так просто прорубиться. Это даст время… немного. А что дальше? Из комнаты не выбраться. Он подобен загнанному в угол зверю. Остается принять последний бой. Но страх закрутил внутренности винтом, обрушив на плечи непомерную тяжесть, заставляющую пасть на колени и покорно склонить голову.

– Иди ко мне, ну же, милый. От меня не скрыться, – донесся из-за двери голос Мины. Он странным образом менялся, варьируясь от сопрано до баритона и обратно. То мужской, то женский.

В следующий миг дверь содрогнулась от удара.

Радостно взвизгнула голова у изголовья кровати.

– Заткнись, дура! – бросил Максим Геннадиевич, толчком уперев стол в дверь.

– Смерть идет за тобой, – не унималась голова.

И Ликин, с каким-то болезненным наслаждением, вложив во взмах весь страх, терзающий душу, залепил ей пощечину. Лещ вышел знатный, даже ладонь онемела.

– Лучше, заткнись.

Маленькая победа вызвала неожиданный прилив сил, и Максим Геннадиевич обрел толику хладнокровия.

Как бы не был абсурден мир, который его окружает, но бороться за жизнь нужно любой ценой.

– Я иду, – хрипло пробормотала Мина, обрушив очередной удар на испещренное трещинами полотно двери. Дерево натужно хрустнуло.

Максим Геннадиевич вздрогнул, ощутив, как заныли зубы, и в отчаянии обвел взглядом скромное убранство номера.

Ничего, что можно использовать как оружие.

Может удастся оторвать сушилку из нержавейки и использовать как дубинку? Не равнозначная альтернатива топору, но хоть что-то.

Едва переступив порожек санузла, мужчина замер.

В ванной, контрастируя с белоснежной акриловой поверхностью, застыло ярко-алое озеро. В нем, расслабленно откинувшись, плавало мужское тело. Торчащие над кровавой поверхностью волосатые колени, дохлым китом выступающий массивный живот. Он настолько огромен, что скрыл руки, зажатые между телом и стенками ванны. Голова склонилась к крупной груди, лишь обилием волос отличавшейся от женской. Уперлась в нее подбородком. Разваленный пополам череп лишь чудом удержал мешанину из серого вещества, осколков кости, обрывков мышц и пучков волос единой массой. Словно кто-то раздавил клубничный пирог, не донеся до печи, да так и бросил. И кружила над ним большая зеленая муха, противно жужжа и выискивая место для приземления.

Дернувшись, Максим Геннадиевич склонился над раковиной. Скудное содержимое желудка вырвалось на волю.

Проведя дрожащей рукой по губам, он поднял глаза к зеркалу.

На него глянул монстр из ночного кошмара. Вот только глаза его – полные страха и отчаяния.

Застонав, Максим Геннадиевич попятился. Запнулся о порожек и повалился на пол.

Загудела от очередного удара дверь, скрипнул ножками по полу стол.

Но гостиничный номер изменился.

Ликин снова оказался в спальне своей квартиры. В постели, среди всколоченных простыней и смятых подушек виднеется полуобнаженное тело Тани. Ягодицы игриво оттопырены и сияю белизной, не видевшей солнца кожи, а на месте спины – кровавое месиво. Совсем как в кошмаре, который снился две ночи подряд.

"Мне продолжает сниться кошмар, – мелькнула мысль. Она показалась настолько логичной и все объясняющей, что волна облегчения едва не превратила кости в желе. На лице даже появилась улыбка. – Я проснусь – и ужас закончится".

Но зловоние собственного дыхания, мерзкая горечь на губах, боль в животе и пекущие от слез глаза развеяли мечты об иллюзорности творящегося вокруг безумия.

В голове такой хаос, что внятно думать не получилось. Мысли путались, вытесняя одна другую, не давая полностью сформироваться.

Опустившись у тела жены, он кончиками пальцев прикоснулся к волосам, стараясь не задеть брызги крови, влажно мерцавшие повсюду.

– Прости, любимая…

Тело вздрогнуло, словно мертвец собирался с силами, намереваясь ответить.

Максим Геннадиевич в ужасе отпрянул, шлепнувшись многострадальным задом на пол. От удара копчиком, позвоночник пронзила острая боль, словно кто-то насадил тело на раскаленную иглу, как лепидоптеролог бабочку.

Взгляд скользнул по прикроватному столику. Замер на фотографии дочери. Огромные белые бантики, жидкие косички и широко открытый в улыбке рот, демонстрирующий редкий частокол зубов. Снимок сделан в то время, когда молочные зубы посыпались один за другим.

«Что с Машенькой?» – несмотря на общую абсурдность происходящего, эта мысль пересилила страх.

Вскочив на ноги, Максим Геннадиевич бросился в детскую комнату.

Кровать со сдвинутым в ноги одеялом пуста. Подушка сохранила очертания детской головы.