Седьмой круг рисуем собственной рукой

– Почему?!

Даже эхо не ответило.

Лишь равнодушно шумел, раскинувшийся вне поля зрения город. Рев моторов, стук колес и еще множество звуков, которые не вычленить, но все они создают непрерывный гул.

Стерев рукавом слезы и кровь, Максим Геннадиевич извлек из кармана кошелек. Раскрыл его.

В специальный кармашек, за матовую пленку засунута фотография. Жена и дочка сидят на пластиковых креслах, вцепившись в стальной поручень, ради безопасности удерживающий их на местах. Над головой краснеет краешек крыши кабинки колеса обозрения. Судя по бесконечно далекому городу за спинами, она находится на самом пике. На лице Тани застыла мягкая улыбка, в глазах читается нежность. Дочка же сияет от радости. В руке зажат надгрызенный и позабытый ком сахарной ваты, из взъерошенных волос торчат кошачьи ушки обруча. Она что-то кричит, горя желанием поделиться переполняющим ее счастьем с самыми любимыми людьми – папой и мамой. В тот день он заполнил память цифрового фотоаппарата под завязку. И достаточно много снимков, где в кадре они все трое. Но этот лучше всего передавал эмоции, которыми они наслаждались этим летним днем.

Не отрывая от снимка взгляда, Максим Геннадиевич достал из кармана мобильный телефон и, разбудив его, нажал вызов последнего контакта.

Гудки ушли в пустоты, оставшись без ответа.

Ругаясь, мужчина вскочил на ноги и, сунув кошелек с мобильником в карман, покинул балкон. Хлопнула дверь.

Не зная, что предпринять, но не в силах бездействовать, он устремился вперед.

И замер. До его слуха донеслось невнятное бормотание.

Он прислушался.

В ближайшем номере, несомненно, кто-то разговаривал.

Прижав ухо к двери, Максим Геннадиевич прислушался.

И сразу же понял свою ошибку. Это идет трансляция какой-то юмористической передачи. Логично предположить, что по телевизору.

– Эй! – крикнул Максим Геннадиевич, сопроводив призыв энергичными рывками дверной ручки. Его охватило возбуждение, родственное охотничьему азарту. Если он отыщет живого человека, творящемуся безумию придет конец.

Закрытая буквально десять минут тому дверь неожиданно поддалась усилиям.

В комнате темно. Шторы плотно задернуты, свет погашен. Лишь экран телевизора мерцал, отбрасывая голубоватые сполохи.

– Есть кто-нибудь? – поинтересовался Максим Геннадиевич, осторожно переступив порог.

Кривляющийся комик на голубом экране странно пискнул, зрители слажено разразились смехом.

– Ау!

Нащупав выключатель, Ликин зажег свет.

Обстановка комнаты напоминала спальню его квартиры. До мельчайших деталей, в виде рисунка дочери у изголовья кровати и множества сувениров с моря, вразнобой выставленных на полках «польской» стенки.

Застонав, Максим Геннадиевич прижал кулаки к голове.

Происходящее настолько отклонилось от понятия нормально, что мозг отказался искать варианты логичного объяснения. Но верить в собственное безумие тоже не хочется. Он уверен, что его рассуждения логичны, вполне разумны. Как и восприятие окружающего мира, а вот с последним, творится что-то необъяснимое.

– Чего вы от меня хотите?

Со скрипом распахнулась дверь ванной.

Максим Геннадиевич обернулся.

Плеснула вода, зашлепали босые ноги по резиновому коврику и в дверном проеме возникла Татьяна. Огромное банное полотенце обвивает тело подмышками, второе – поменьше размером, скручено вокруг головы в замысловатую конструкцию, напоминающую кочан капусты. Такая привычная картина.

– Ты меня достал! – заорала женщина совершенно незнакомым голосом.

Максим Геннадиевич потрясенно икнул. Он неожиданно осознал, как жестоко ошибся. Перед ним не жена, а красотка Мина с ресепшена. Вот только на лице ни следа приветливости. Одна неприкрытая злость.

Девушка прыгнула вперед.

Максим Геннадиевич, неожиданно высоким голосом пискнув, отскочил назад. Запнувшись, сел на кровать.

Зацепившись за дверную ручку, осталось в ванной комнате банной полотенце.

Обнажившаяся администратор сделала шаг вперед.

Блеснула гладкая кожа, вызывающе качнулись из стороны в сторону налитые дыньки, прочертив торчащими холмиками сосков восьмерки. Под парой обычных грудей, пускай и весьма выдающегося размера, обнаружилась еще пара – небольшие, едва различимые припухлости, оканчивающиеся огромными – размером с персик, ярко-красными сосками. От резких движений молочные железы уронили на пол несколько капель переполняющей их жидкости. Верхние – молока, нижние – крови. Волосы на лобке сбриты под ноль, а взамен нанесена татуировка в виде пары рук, рвущих веревку, начало которой терялось где-то в самых глубинах женского естества. Крепкие стройные ноги покрыты весьма густым пушком, а вместо стопы, в пол упиралось копыто.

Максим Геннадиевич в ужасе отполз и буквально влип спиной в стенку.

Мина, стремительно обернувшись. Продемонстрировала длинный хвост, поросший рыжеватыми волосками, крепкую как пара кокосов попку и мощные, словно у культуриста плечи, с хорошо прокачанными мышцами.

Вернувшись в ванную, она со злостью сорвала с головы полотенце и отбросила его прочь. Хлюпнула вода. Блеснула лысина.

– Ой! Ик.

Максим Геннадиевич зажмурил глаза, надеясь, что ведение исчезнет.

Это уже ни в какие ворота не лезет.

Открыв их в следующий миг, он едва успел вывернуться из-под падающего на него лезвия.

Скатившись с кровати, Ликин бросился к открытой двери.

А за спиной, потрясая огромным пожарным топором с красной рукояткой, зло хохотала Мина. Ее лысую голову венчали коровьи рога.

Вывалившись в коридор, Максим Геннадиевич захлопнул дверь и подпер ее ногой.

– Что это было? – спросил он сам у себя. И вздрогнул испугано. Ведь всем известно, признаком чего является такой разговор.

Мощный удар сотряс дверь. Максим Геннадиевич пискнул и перевел взгляд на выросшее из дверного полотна лезвие топора.

Со скрипом, от которого мурашки поползли по спине, лезвие исчезло.

– Сдохни! – донеслось из-за двери. Снова удар. И несколько сантиметров острой стали появилось вновь. Несколькими сантиметрами правее.

Дверь долго не продержится", – сообразил Максим Геннадиевич, – нужно добраться до своего номера и попытаться забаррикадироваться там».