Розалина снимает сливки

– Это, – ответила Лорен с большим достоинством, – лишь отчасти правда.

– Ты права. Прости. Ты замечательный человек, и я тебе очень благодарна. – Розалина кинула лопатку, и та уныло плюхнулась в тесто. – Немножко беспокоюсь, что ты можешь убить моего ребенка, но благодарна.

– Эй, до этого она уходила от меня живая!

– Но впереди еще целые выходные. – В голосе Розалины зазвучали жалобные нотки. – Я никогда не уезжала от Амели так надолго.

Лорен пожала плечами.

– Тогда радуйся, что вы отдохнете друг от друга. Кроме того, в воскресенье ее заберет твоя мама. Так что чем я ей успею навредить?

– Зная тебя, довольно многим. Хотя, честно говоря, не настолько многим, как моя мама.

– Корделия прекрасно справится. – Лорен ободряюще положила руку на плечо Розалины. – На самом деле она нравится Амели, потому что дети совершенно не умеют разбираться в людях. И вообще, из ужасных родителей получаются потрясающие бабушки и дедушки. Это они так напоследок проворачивают ножи в сердцах детей.

– Спасибо. Ты действительно умеешь утешить.

– Такое у меня призвание. А теперь поехали за твоей малявкой.

Двадцать минут спустя Розалина стояла на опустевшей детской площадке, без ребенка. На мгновение ее охватила смутная уверенность, что случилась ужасная катастрофа – может, даже с участием акул, сбежавшего комбайна и злодея из фильма «Читти-читти-бэнг-бэнг», который охотился за детьми. Но в дверях появилась мисс Вудинг, учительница Амели, и решительно подозвала ее рукой.

От этого жеста никогда ничего хорошего ждать не приходилось, потому что это значило только то, что либо ребенок нашкодничал, либо с ним что-то случилось.

Собравшись с духом и чувствуя себя так, словно ее сейчас арестуют, Розалина поспешила к ней.

– Все в порядке? – спросила она, надеясь выглядеть по-матерински обеспокоенной, а не заранее виноватой.

Мисс Вудинг, которая, насколько Розалина могла судить, была сделана исключительно из зефира и волшебной пыли, слабо улыбнулась.

– Если не возражаете, пройдемте со мной. Я бы хотела поговорить с вами о поведении Амели.

Что ж, по крайней мере ее дочь осталась жива и не лежала без сознания. Промычав в знак согласия, Розалина позволила мисс Вудинг провести себя в здание, мимо высоких вешалок для одежды и красочных рисунков о безопасности дорожного движения и переработке отходов, нарисованных детскими пальчиками.

Класс Амели был уютным, просторным помещением, украшенным рядами цифр и стихами о лете, написанными с ошибками. Сама Амели ерзала под пристальным взглядом ассистентки учительницы.

– Миссис Палмер, – начала мисс Вудинг, и Розалина решила не поправлять ее, – я давно считаю, что нам следует поговорить о том, как выражается Амели на уроках.

Ой, мамочки. Они с Лорен часто ругались при Амели, но она считала, что хорошо объяснила дочери, что есть вещи, которые можно говорить дома, но нельзя на улице.

– Я не выражаюсь. – Амели скрестила руки на груди, излучая возмущение, на которое способна только обиженная восьмилетняя девочка. – Я использую слова «импровизированный» и «усыпляющий». И все остальные слова, которым меня учит тетя Лорен. – Она на мгновение приняла гордый вид. – Я многосложная.

Мисс Вудинг закрыла на это глаза с легкостью учительницы начальной школы, проработавшей всю жизнь.

– Это правда. У Амели обширный словарный запас. Но ей нужно усвоить, что некоторые темы неуместны в классе.

– Например? – настороженно спросила Розалина. Вариантов развития событий было много, и большинство из них заканчивались плохо.

– Например, сегодня на уроке английского мы изучали, что запомнить написание слова легче, если знать, что означают его части. Из слова «биатлон» можно узнать, что часть «би» означает «два», а часть «атлон» означает «состязание», поэтому в биатлоне два вида состязания.

Ладно. Теперь ясно, что не так.

– Как в «бинокле», – подсказала Амели, – потому что там две трубы. Или в «биплане», у которого две пары крыльев. Или в «бифокалах», у которых два… фокала. Или в «бикарбонате натрия», у которого…

– Да, – мисс Вудинг одарила Амели разочарованным взглядом, – но ты ведь не это сказала на уроке.

– Я бы сказала, что я сказала. Но вы велели мне молчать.

Внимание мисс Вудинг переключилось на Розалину.

Пример, который она привела в классе: «Моя мама – бисексуалка».

– Но ведь это правда, – возразила Амели, умоляюще глядя на Розалину.

– Она права, – согласилась Розалина. – Так и есть.

Амели, которая всегда воспринимала согласие как поощрение, пустилась в дальнейшие разъяснения.

– И это значит, что ей нравятся мужчины и женщины, то есть два пола – то, о чем вы говорили. Но тетя Лорен объясняла, что некоторые люди считают, что нельзя говорить «бисексуал», потому что это значит, что есть всего два типа людей, а некоторые считают, что их больше. А другие считают, что это нормально, потому что это значит одинаковые и разные, а разные могут означать много типов людей. Что все равно снова означает два. И это то, о чем говорили вы.

Следила ли мисс Вудинг за ее мыслью и понимала ли хоть что-нибудь, Розалина точно определить не смогла. В любом случае учительница не считала это необходимым.

– Проблема в том, миссис Палмер, что дети не должны говорить о сексе в классе.

– А она и не говорила. – На самом деле Розалине не хотелось спорить, но опыт подсказывал ей, что, вероятно, придется это сделать. – Она говорила о своей семье.

Лицо Мисс Вудинг приобрело нервный розовый оттенок, который, по мнению Розалины, часто появлялся у людей в тот момент, когда ее ориентация превращалась из идеи, которую можно поддержать, в реальность, с которой приходилось сталкиваться.

– Я понимаю, что это деликатная тема, и у разных людей разные убеждения на этот счет. Именно поэтому я должна руководствоваться политикой нашего академического фонда. В ней четко прописано, что учащимся не следует рассказывать об ЛГБТК до шестого класса.

– В самом деле? – спросила Розалина, изо всех сил стараясь помнить, что мисс Вудинг, вероятно, очень хороший человек, а не просто пушистый кардиган, накинутый на регрессивные социальные ценности. – А Амели учится в четвертом классе, и ей удается уживаться с моим существованием почти каждый день.

Придя к выводу, что это будет долгий взрослый разговор, Амели достала из сумки пенал с пандой и начала перебирать содержимое.

– Да, – сказала она. – Я очень хорошо себя веду.

Мисс Вудинг буквально заламывала руки.

– Да, но ведь остальным детям…

– Позволено говорить о своих семьях столько, сколько вздумается.

– Да, но…

– А это, – безжалостно продолжала Розалина, – если подумать, дискриминация.

Амели снова подняла голову.

– Дискриминация – это плохо. Мы это проходили в третьем классе.