Розалина снимает сливки

– Большинство разумных людей тоже не могут. Но, опять же, – и мне неприятно это говорить, – я считаю, что иногда их на это довольно явно поощряют. Сама невеста была очень… – Ален сделал паузу, как будто не мог подобрать слов, чтобы выразить ужасы, которые пытался описать. – Скажем так, я не уверен, что за искусственным загаром, силиконовой грудью и накладными ногтями скрывается настоящая девушка, с которой мой друг познакомился на работе и на которой решил жениться, а не купил ее в магазине для взрослых.

Ей не стоило смеяться. Но она засмеялась. И почувствовала себя виноватой. У Лорен были серьезные – и, честно говоря, правильные – взгляды на то, как общество перешло от осуждения женщин за несоответствие нереальным стандартам красоты к осуждению за то, что у кого-то не получается соответствующе выглядеть, и за то, что получается. Вот только сейчас это казалось безобидным развлечением – разделить чужое мнение о незнакомке, вместо того чтобы самой разделить ее участь.

Они свернули через пролом в живой изгороди и по грунтовой дороге направились к просторному, но ухоженному фермерскому дому. Во дворе перед домом женщина в плоской кепке копалась в тракторе.

– Ну, что ж, – прошептал Ален. – Посмотрим, не подстрелят ли нас.

Их не подстрелили. Вместо этого фермерша подтвердила, что сегодня вечером невозможно добраться до Тапворта, и предложила приютить их на ночь, а утром отвезти в Пэтчли-Хаус. Провести ночь в глуши с мужчиной, с которым только что познакомилась, Розалине не очень хотелось, но, если предположить, что Би-би-си проверила Алена так же тщательно, как и ее, то вероятность того, что он не серийный убийца, была весьма высока.

– Я могу лечь на пол, – сказал он. – Или, если тебе так будет удобнее, спросить нашу хозяйку, не будет ли она против, если я займу ее диван.

Розалина сидела на краю аккуратно застеленной двуспальной кровати в комнатке под карнизом. Единственной свободной комнате у фермерши. Она написала Лорен сообщение, объясняя, что случилось с поездом и что не сможет позвонить до завтра, и теперь ждала сигнала сети, чтобы его отправить. Когда это наконец произошло, она подняла глаза.

– Разве тебе не будет удобнее на диване?

– Не так уж удобно. – Он самоиронично усмехнулся. – Ноги, наверное, будут свешиваться.

Поэтому они разделили щедрый запас подушек и одеял. Розалина свернулась калачиком на одной стороне кровати, а Ален соорудил импровизированный матрас на полу.

– Какой странный день, – попробовал завязать разговор Ален после предсказуемо неловкой паузы.

– Есть немного, – согласилась она. – У тебя там, внизу, все в порядке?

– На самом деле мне вполне комфортно. Напоминает путешествие в школьные годы. И, хотя я ездил с другом, который, как оказалось при длительном общении, страдал от газов больше, чем все, кого я когда-либо встречал, скажу, что из тебя вышла спутница лучше него.

– Так ты говоришь, что я лучше, чем никто, чем какой-то придурок на свадьбе и пердящий подросток? А ты в самом деле знаешь, как заставить девушку почувствовать себя особенной.

Он тихо рассмеялся.

– У тебя талант превращать комплименты в оскорбления.

– Спасибо, я очень старалась.

Повисла долгая тишина. Розалина попыталась понять, это приятная тишина перед сном или неловкое молчание во время неожиданной остановки поезда посреди глуши.

– Начинаю подозревать, – сказал Ален, – что, возможно, пропустил главу в инструкции к жизни, в которой говорится об этикете, когда приходится делить комнату с интригующей незнакомкой, с которой случайно оказался в ловушке по пути на телевизионный конкурс выпечки.

Розалина пропустила много глав в инструкции к жизни. Так много, что ей часто казалось, будто она потеряла свой экземпляр, когда ей было девятнадцать.

– Я давно туда не заглядывала, но, когда дело доходит до практически любого социального взаимодействия, совет сводится к «смотри прямо перед собой и ничего не говори». В общем, по принципу сообщающихся сосудов.

– Когда ты об этом сказала, я что-то такое вспомнил. – Он замолчал, заставив Розалину задуматься, не подтолкнула ли она случайно человека, с которым ей было приятно общаться, к тому, чтобы он больше с ней не разговаривал. – А как насчет того, чтобы взбунтоваться и познакомиться?

И в принципе это было бы замечательно. Но Розалина знала, как это бывает. Вот вы мило, нормально, может быть, слегка кокетливо беседуете, а вот тебе уже приходится объяснять, как ты перешла от медицины в Кембридже к перебежкам от временной работы до школы, и дальше будет либо «бедняжка, беда-то какая», либо «ну надо же, а я думал, ты не такая». И ты заранее знаешь, что человек, с которым говоришь, перестанет думать: «Ух ты, а она ничего, может, стоит позвать ее на свидание» и начнет думать: «Ха, она с прицепом, надеюсь, не попросит меня посидеть с ребенком».

– Но, – она попыталась перевести тему, – разве пространственно-временной континуум не разрушится, если два британца начнут говорить о чем-то кроме погоды и автобусов?

– Знаешь, Розалина-эм-Палмер, – она почему-то знала, что он улыбается, – я бы с удовольствием рискнул.

Черт. Вот же черт. «Ладно, Розалина, бери контоль над ситуацией в свои руки».

– Так чем ты занимаешься?

Снова наступило долгое молчание.

Как только молчание из долгого превратилось в очень долгое, Розалина, решившая, что каким-то образом все испортила, в панике нарушила его.

– Эй, ты там как?

– А, да, прекрасно. Просто жду, когда Вселенная рухнет на нас. Но вроде мы в безопасности. Я – ландшафтный архитектор.

Она понятия не имела, кто это, вернее, чем он отличается от обычного архитектора, но, похоже, это была достаточно творческая работа, чтобы приносить удовлетворение, и достаточно прибыльная, чтобы родители против нее возражали.

– Так это архитектор, который лежит на боку?

– Который что? Нет, это когда… А-а. – Он остановился и тихо захихикал. – Ну, так получилось, что я лежу на боку, так что, наверное, в данный момент я и тот и другой. Но, в целом, это скорее пейзаж в противовес жилому или коммерческому помещению, чем пейзаж в противовес портрету.

– Как ты проектируешь ландшафт? – спросила она. – Не раздаешь же ты в самом деле команды вроде «вон там поставьте еще одну гору» или «давайте с того края опустим небо на пару дюймов».

– Ты удивишься. Однажды я перевез озеро.

– Как?

– Понятия не имею. Этим занимаются инженеры-гидрологи. Я просто показал на него и сказал: «Кажется, оно перекрывает доступ к оленьему парку».

– Не понимаю, это делает тебя крутым и сильным или… каким-то менеджером среднего звена?

– Если честно, – сказал он ей с грустью, которую она сочла располагающей, – я тоже не понимаю.

Розалина переместилась к краю кровати и посмотрела вниз. Она различала его очертания – он лежал на боку, как статуя лежащего императора, и смотрел на нее. Его лицо было загадкой теней в свете звезд.

– Но тебе ведь нравится?

– Нравится. – Она не видела его взгляда, не могла разглядеть глаз, но в голосе чувствовалась напряженность, которая напомнила о поздних ночных разговорах, когда она училась в университете.

– Это как с выпечкой. Приходится балансировать между техникой и творчеством. Я имею в виду, что нет смысла прокладывать в парке дорожку, которой не хватает ширины, чтобы по ней могли пройти два человека с собаками.

– Так ты организовываешь комические ситуации?

– Прости, не понял?

– Останови меня, если стану изъясняться слишком сложно, но это когда два человека знакомятся милым образом.

– И часто такое случается? – спросил он. – Из-за тебя мне кажется, что я неправильно знакомлюсь с людьми.

– Так и есть. – Она мысленно улыбнулась. – Потому что, когда гуляешь с собакой, постоянно случается так, что кто-то идет в другую сторону по слишком узкой тропинке в парке. Ваши поводки запутываются, и тогда, в зависимости от того, в каком фильме ты находишься, говоришь: «Ну надо же, простите», а она отвечает: «Да что вы, ничего страшного», но все знают, что вы втайне хотите переспать. Или же ты говоришь: «Эй, осторожно, леди», а она отвечает: «Живее, мистер», и все будут знать, что вы втайне хотите переспать.

Он снова засмеялся, и Розалина позволила себе немного погреться в приятном ощущении. Нельзя заставить кого-то так смеяться, если ты не блещешь остроумием, не нравишься или не сочетаешь эти два фактора.