Розалина снимает сливки

Слово на букву «Д» заставило мисс Вудинг заметно вздрогнуть.

– Что вы, миссис Палмер…

– Мисс Палмер.

– Я уверена, что мы просто не поняли друг друга.

– Думаю, так и есть. – Воспользовавшись тем, что намек на закон о равенстве временно приструнил мисс Вудинг, Розалина попыталась найти компромисс между защитой своей личности и посадкой на поезд. – Я понимаю, что у вас странный профессиональный долг уважать желания людей, которые хотят, чтобы их дети оставались гомофобами как можно дольше. Но, надеюсь, вы понимаете, почему на меня он не распространяется. И если вы еще раз попытаетесь сделать так, чтобы он распространился на Амели, я подам официальную жалобу в администрацию губернатора.

Мисс Вудинг вздрогнула.

– Если она не будет…

– Никаких «если она не будет». Я не позволю вам учить мою дочь стыдиться меня.

Последовало долгое молчание. Затем мисс Вудинг вздохнула.

– Наверно, лучше всего будет закончить этот разговор и больше не поднимать эту тему.

По опыту Розалины именно так выглядела победа над институциональными предрассудками: никто не извинялся и не признавал, что сделал что-то не так, а соответствующее учреждение великодушно предлагало сделать вид, что ничего не произошло. Значит, победа?

– Мудрое решение, – сказала она, надеясь, что по крайней мере преподала Амели ценный урок, как постоять за себя, или пойти на компромисс, или… или… или… что-то еще.

– Что с тобой? – спросила Лорен, когда они сели в машину.

Розалина пристегнулась и оглянулась через плечо, чтобы проверить, что Амели сделала то же самое.

– Не спрашивай.

– У меня были неприятности, – сказала Амели, – из-за того, что я сказала, что мама – бисексуалка. Мне запретили говорить об этом. А это глупо, потому что так и есть. И тогда мама сказала мисс Вудинг, что это дискриминация, и мисс Вудинг очень расстроилась, и нам с мамой пришлось пойти домой.

– Долбануться можно, – порбормотала Лорен. – Что за куча предосудительного дерьма?

С гораздо большей осторожностью, чем обычно, когда в машине находился ребенок, она отогнала машину от бордюра. И, с одной стороны, это было хорошо, потому что они ни во что не врежутся и не убьют Амели. С другой стороны – они опаздывали на поезд, р-р-р.

– «Предосудительное» означает «очень плохое», – предположила Амели.

– Просто уточню, – Розалина обернулась, – из всех слов в этом предложении какие тебе разрешено говорить в школе?

– «Можно». «Что». «За». «Предосудительного». «Куча». – Амели призадумалась. – Но не «долбануться» и не «дерьмо», потому что некоторые считают, что эти слова плохие. Хотя это глупо, это же всего лишь слова.

Господи. Похоже, самое время прочесть родительскую лекцию.

– Иногда, – медленно произнесла Розалина, – то, что кажется тебе глупым, важно для других людей. Иногда бывает так, что то, что важно тебе, другие люди считают глупым. Вот поэтому важно думать о том, что ты говоришь и делаешь.

Амели переварила эту мысль.

– Например, потому что мисс Вудинг считает, будто глупо, когда мама – бисексуалка?

Лорен не удержалась от смешка.

– В каком-то смысле. – Как это часто бывает, возможность передать дочери положительные ценности и с трудом полученную мудрость резко сошла на нет, и она уже не имела ни малейшего представления, о чем говорит. – Но мы с ней договорились, что в дальнейшем будем внимательнее относиться к чувствам друг друга.

Тишины было ровно столько, чтобы убаюкать Розалину ложным ощущением спокойствия.

– Тетя Лорен? – спросила Амели. – А почему ты перестала встречаться с мамой? Ты думала, что быть бисексуальной глупо?

– Нет. – Лорен не сводила глаз с дороги. – Я не из тех лесбиянок, которые считают, что бисексуалки предают девушек. Просто мне как лесбиянке больше нравятся вагины.

– А-а. – Плюсом многосложной восьмилетней Амели было то, что она не любила признаваться, когда не понимала того, чего, вероятно, и не должна была понимать. – Тогда что случилось?

– Она меня бросила. Потому что я встречалась еще с одной девушкой и не рассказала ей об этом.

– А-а, – снова сказала Амели. Казалось, она серьезно задумалась над этим, и Розалина попыталась перевести внезапный интерес на номерные знаки проезжавших мимо машин. – Тебе больше нравилась другая девушка?

– Недолго, но к тому времени уже было поздно. И даже волосы у нее были ненатуральные рыжие. – Она бросила ностальгический взгляд на Розалину. – А может, все могло быть по другому, а?

О том, как могло бы быть, Розалина думать не любила. «Могло быть» слишком легко превратилось в «должно быть». В конце концов, если бы она осталась с Лорен, она бы не вернулась к Тому. Не решила бы, что, возможно, ничего страшного не случится, если «только в этот раз» обойтись без презерватива, и жила бы той жизнью, для которой, по ее мнению, она всегда была рождена. Но тогда у нее не было бы Амели, а это было немыслимо по абсолютно другой причине.

– Значит, – Амели возилась с ремнем безопасности именно так, как Розалина постоянно говорила ей этого не делать, – если бы мама тебя не бросила, ты была бы сейчас моей второй мамой?

– Не совсем. – Лорен пора было научиться прекращать разговоры. Особенно с Амели.

– Если бы я не ушла от тети Лорен, – перебила Розалина, – ты бы не родилась.

И снова Розалина практически слышала, как жужжат шестеренки в голове дочери. Каждый родитель, как она подозревала, считал своего ребенка умным, но ей нравилось думать, что Амели в самом деле была такой, хотя бы немного.

– Спасибо, что заставила маму бросить тебя, тетя Лорен.

Возникла небольшая пауза, и, повернувшись, Розалина с легким удивлением поняла, что Лорен не нашла что ответить. Искренность никогда не была ее сильной стороной.

– У тебя есть домашнее задание на выходные? – спросила Розалина, повернувшись, чтобы посмотреть на дочку.

Амели покачала головой.

– Я знаю, что сегодня у тебя было правописание. И что оно у вас каждую неделю. Поэтому спрошу еще раз: у тебя есть домашнее задание на выходные по правописанию?

Амели кивнула.

– Тогда выучи слова, когда придешь домой, прежде чем заняться чем-то другим. А тетя Лорен завтра проверит. Правда, тетя Лорен?

– Проверю, – согласилась Лорен, – хотя у меня самой правописание ужасное.

– Ты зарабатываешь на жизнь писательством, Лоз. Разве оно настолько плохо?

Лорен подняла бровь.

– Видишь ли, у всех теперь есть новомодные машины, которые проверяют правописание за тебя. А еще мне как-то обидно, что ты считаешь, будто самый важный навык в моей работе – орфография.