Зарисовки о разном

В магазине пахло хлебом и дрожжами, продавщица, дородная красивая женщина, улыбнулась мне и спросила, что я хочу. Я полез в карман за деньгами и к своему великому ужасу обнаружил, что отдал последнюю мелочь музыканту, извинился и уже собирался выходить, как булочница с улыбкой сказала: ничего страшного, заплатите в следующий раз, и вручила мне мой багет с лучезарной улыбкой. Я тепло поблагодарил её и смущённый вышел из магазина. В конце улицы, всё там же, под навесом, где был рояль, происходило что-то непонятное – люди, те самые люди, что три минуты назад безразлично проходили мимо, теперь, толкаясь, брали автограф у уличного музыканта, пресса с кинокамерой старалась запечатлеть каждое его слово, к нему просто невозможно было подойти! Остановившись, так и не поняв, что произошло, я побрёл домой, полный недоумения и загадок. Только поздно вечером, когда я смотрел телевизор, узнал из новостей, что в городе проходил эксперимент по инициативе одного из телевизионных каналов – на улице играл знаменитый музыкант, и в его шляпе было так мало мелочи, что не хватило бы даже купить одну четвертую билета на его концерт.

Если пройтись по улице Мира, где весной цветёт душистая акация, и выйти на перекрёсток с овальной клумбой посередине, а дальше пройти по Пронина, угол Строителей, то вы обязательно окажетесь около продуктового магазина, там, где постоянно собираются молодые люди. С бутылочкой пива в руке, синими от холода губами, они обычно обсуждают случайных прохожих.

– Смотри, новый бомж объявился.

– Это тот, что ли, в потёртом пальто, без шапки?

– Да какой это бомж, это сосед наш Коля, от него жена ушла, вот он и запил.

– А в натуре на бомжа похож, обувь на босу ногу.

– Сам ты бомж!

В сером плаще по улице шла красивая девушка Кира, всё в ней было хорошо – фигура, лицо, даже манера идти, слегка покачивая станом, и в той кучке парней около магазина был не один воздыхатель по ней, кто тайно, а кто открыто симпатизировал ей, но странная вещь – она была одинока, не нравился ей никто.

– Глянь Кирка идёт, книги несёт, – сказал кто-то с усмешкой.

– Она только и делает, что в библиотеке сидит, ума набирается.

– Ты поговори мне тут ещё!

– Ой не могу, ещё один воздыхатель по ней!

– Ну насчёт ума, ей его не занимать, в институт, наверное, собирается поступать.

То ли задумалась милая девушка Кира, то ли асфальт был скользким от пролитого кем-то масла, но поскользнулась, упала на коленки, выронила книжки из рук под весёлый хохот ребят. Поспешил к ней первым человек в потёртом пальто, без шапки, подал руку, помог подняться.

– Вам не больно?

– Нет, спасибо.

– Не падайте больше, – вытирая капельки крови с коленки носовым платком.

– Спасибо вам, больше не буду, обещаю, – ответила девушка с улыбкой.

– Главное девушке перед мужчиной не упасть, – почему-то сказал он.

– Кажется, мне не повезло, – собирая книги, сказала Кира, – вон стоят, целая компания.

– Где? – оборачиваясь, – а, эти? Разве кто-то из них подошёл, помог вам подняться, собрал ваши книги? Нет, значит, не беспокойтесь, до мужчин им ещё далеко.

Попрощавшись, слегка прихрамывая, она осторожно пошла вдоль по улице в сторону здания, где жила. Ей вслед смотрел Николай и думал: «Какой красивой женщиной будет она, дай Бог, чтобы не одинокой».

Бывает, иногда встретишь кого-нибудь, может даже случайно, посмотришь на неё, а потом весь день образ её перед глазами, только и делаешь, что думаешь о ней, как мелодия навязчивая, а впрочем, женщина и есть красивая мелодия, именно та, которую ты готов слушать бесконечно, но, к сожалению, и она заканчивается когда-нибудь.

По лицу закапал косой дождь, он падал, разбиваясь на мелкие брызги микроскопических капель, а потом потёк ручейками по щекам, повиснув тяжелой каплей на конце носа. Николай стоял один посреди опустевшей вмиг улицы, парни разбежались, девушки след простыл, двое влюблённых, прижавшись друг к другу, смешно бежали под сломанным зонтом к последнему автобусу, который их терпеливо ожидал. В каком-то немом оцепенении, не соображая, что промок до нитки, он замер на пару минут, вскоре его передёрнуло от озноба, и он понуро побрёл в сторону, противоположную той, куда ушла Кира.

Есть большая разница между гимнастом, что висит на руках, и ему кажется, что он находится между небом и землёй – тем, кто топчет землю, по миру ходя в новых туфлях, вплоть до того, кто один взвалил заботы мира сего на себя, прогнулся от тяжести, но не сдался, а идёт, шагая одиноко, навстречу своему концу.

Я хотел звёзды с неба срывать, чтобы из них мерцающий венок сплести для тебя, ты сказала: купил бы лучше букет цветов. Был готов реки вспять повернуть, только ради тебя, а ты спросила, есть ли у меня машина? Я шептал тебе на ушко, что на рожке луны в тихую полночь влюблённые могут качаться вдвоём – ты пожала плечами и сказала, что не любишь качели. Лишь только потом, после опустошённой бутылки недорого вина, когда мы вдвоём были в пустой и пыльной квартире, где твоя бабушка раньше жила, под звуки равномерного скрипа железной кровати на мягких пружинах, ты призналась мне наконец, что ещё никогда тебе не было так хорошо, как сейчас.

Время пройдёт, я, наверно, тебя подзабуду в жарких объятиях капризных девиц, ты не вспомнишь меня, всё это, может быть, было недавно, а стало теперь уже очень давно, а всё потому, что с тобой мы живём вдалеке друг от друга, разорвав нашей памяти тонкую нить, ты больше не хочешь меня, я тебя, как мне показалось, насовсем позабуду.

Может быть, и сбудется твоей мечты желанье, и ты окажешься на роскошной широте, в богатой долготе, с координатами долгожданного благополучия, в номере с видом на море гостиницы Меридиан. Где вечером, после лёгкого ужина с дюжиной устриц и половиной омара, услужливо поданных в одном из роскошных ресторанов, рядом с Большим Казино, шеф-повар занудно будет рассказывать старому мужу о тайнах французской кухни и о капризной погоде на средиземноморье, ты, томно скучая, с безразличием теперь, но по старой привычке будешь глазами искать знакомых в толпе беспечных прохожих.

А потом, как-то раз душной ночью проснувшись, от кучи фантазмов неудовлетворенных во сне, рядом с пузатым супругом, храпящим с прибоем не в такт, ты трепетно вспомнишь, полуобнажённой стоя на сыром от бриза балконе, под алмазной россыпью сияющих звёзд в окружении рожка бледного месяца, что может и вправду качаться верхом на луне с любимым и есть то блаженство, которое безнадёжно мы ищем оставшуюся жизнь.

Ты снова захочешь меня, на звёзды смотря, в эту тёмную ночь, я тоже проснусь невзначай, посмотрю на луну, может быть, тоже вспомню тебя – это будет наших желаний короткое замыкание, а потом ты снова забудешь меня, я больше никогда не вспомню тебя.

Весна. Он стоял на балконе, облокотясь о старые перила с облупленной краской, в одном халате, в лёгких домашних тапочках на босу ногу и терпеливо ожидал её, пока она принимала душ. Задумчиво смотрел вдаль за горизонт, откуда медленно ползла тяжёлая серая туча, напоминающая кашалота.

Она жила на окраине большого города, неподалёку от соснового леса. Родители уехали на дачу собирать картошку, которая хорошо уродилась в этом году, а она впервые им солгала, сославшись на недомогание, осталась дома, чтобы насладиться своей первой любовью с бойфрендом, таким же студентом, как и она, но с параллельного потока. Это был её первый мужчина, и ей всё было интересно, как всё то, что в первый раз.

Первые перекаты грома начали разноситься по голубому пока ещё небу, которое необратимо начинало темнеть с краю, появились первые отблески небольших резких молний, запахло пылью, на душе стало тревожно. Даже природа застыла в смятении перед грозой, пропали как по команде птичьи голоса, затих ветер, всё смолкло, замерло в страхе ожидания чего-то неведомого, ужасного. Тут же послышались первые раскаты настоящего грома, прелюдия закончилась, затем вспышка молнии, крупными каплями пошёл дождь, заставив изголодавшиеся по ласкам воды деревья постанывать от удовольствия, раскидывая ветки в разные стороны порывами возобновившегося ветра. Какая-то птица, то ли дрозд, то ли мокрый жаворонок, с криком вылетела из-под дерева и полетела в сторону лесу, возбуждённо крича и причитая.

– Коля, Колян! Ты где? Что ты там делаешь, зайди сейчас же, ведь намокнешь же, неразумный! – и было в этом возгласе – просьба, наивный приказ, переполненный искренней любви, заботы, нетерпения и страсти молодой, что третий раз за четыре часа было мало на радость обоим.

Осень. Пройдут года по ленте Мёбиуса, падёт последняя листва с древа жизни, и хвост прикусит Уроборос, а он в последние минуты вспомнит эту весеннюю грозу, её голос, теперь далёкий, эту девушку юную, светлую, которая когда-то подарила ему столько наслаждения любви, и с образом этим милым навечно уснёт, удалясь к большинству.

От покрытых зеленоватой слизью вперемешку с бляшками радужного лишая тюремных стен исходил смрад и холод, кованое железо на обручах, из которых были сделаны кандалы, до крови растирали начинающие отекать ноги. Зигмунд стоял, превозмогая боль, сосредоточенно смотрел через зарешеченное окно на звёзды, шептал на непонятном языке слова, очень похожие на заклинания, время от времени закрывая припухшие веки гноящихся глаз. Где-то по коридору вправо кто-то сильно стонал, вскрикивая время от времени. Эти вопли с бредом, ставшие уже привычными для него, иногда прерывались диким хохотом подвыпивших стражников, которые резались в кости, визгливо бранясь между собой.

Вот уже третий год как личный астролог короля Сигизмунда сидел в тюрьме. Всё началось после внезапной кончины монарха отца, которому он предсказал смуты и разрушения после его смерти, предостерегая от старшего наследника. Судя по землистому цвету лица короля, его явно отравили, чтобы возвести на престол молодого, неопытного, но злопамятного суверена, который первым же своим указом бросил придворного звездочёта в темницу.

Неожиданно шум прекратился, уступив место гробовой тишине, затем в коридоре раздались крики, топот, шаги, визгливо заскрежетал ржавый замок на дубовой двери, в открытый проём которой, нагибаясь, вошёл молодой король, окружённый стражей и придворными вельможами.

– Зигмунд, как дела, старик? – бодро спросил он, нервно теребя эфес шпаги. – Ты уже знаешь, наверное, почему я к тебе пожаловал?

– Да, знаю, – тяжело отрывая глаза от решётки на небо, ответил старик.

– Так зачем к тебе пожаловал твой король? – с насмешкой спросил он.

– Разузнать о предстоящей свадьбе, я думаю.

Сарказм как ветром сдуло, холёное лицо короля покрылось пятнами, потемнело, и он гневно заорал:

– Все вон отсюда! Я сказал, вон!

Толкаясь между собой в узком проёме двери, охрана и сопровождающие короля гурьбой вывались в коридор и замолкли, стараясь уловить хоть что-то из-за толстой дубовой двери.

– Ну и о чём говорят тебе твои звёзды, проклятый колдун?

– Сир, осмелюсь взять на себя смелость, чтобы предупредить вас, что вам следует отказаться от этой затеи, она несёт в себе прямую опасность королевству и вам.

– Ты всё врёшь, старый маразматик, ты сгниёшь здесь заживо, ты будешь похоронен в крысиных желудках!

– На всё ваша воля, мой король, но даже мои мучения не изменят неблагоприятное расположение звёзд и превратность судьбы.

– Я могу изменить, я король, я всё могу, судьбой тебе предназначалось сгнить заживо в этих застенках, я её изменю. Стража! Стража, где вы, бездельники!