Чародей подошёл ближе, останавливаясь у постели друга.
– Потому, Ваше Высочество, что Рикард – великий лекарь. Двадцать лет назад он совершил то, на что не оказался способен никто другой. Болезнь, которую наслал он, нам не победить.
Леона задумалась. Что-то в этих словах насторожило её.
– Двадцать лет? – спросил рядом Мартин. – Как раз когда родилась принцесса?
Леона вздрогнула. Как же она сразу не сообразила? Чародей поморщился и снова присел около короля.
– Гильем, – сказал он мягко, но настойчиво, – ты должен рассказать ей.
Отец слабо покачал головой.
– Ни за что.
Но давний друг был непреклонен.
– Не расскажешь ты, расскажу я, – и, встретив взгляд Гильема, в котором светился призрак страшного монаршего гнева, твёрдо ответил: – Пора. Лучше они узнают это от тебя, чем от Него.
Леоне показалось, что по комнате пробежал холодный ноябрьский ветер, пронизывающий до самых костей. Она не знала, что ей хотят рассказать, но почему-то при мысли об этом по коже пробегала отчетливая дрожь страха. Девушка поняла, что в глубине души не хочет знать, что произошло тогда, двадцать лет назад, и только крепче стиснула зубы. Она должна узнать, в чём дело.
Отец длинно выдохнул, и были в этом вздохе одновременно печаль и безнадежность. Он неловко завозился на кровати, пытаясь повернуться к дочери, и в его пустых глазах на короткий миг отразилось пламя свечей.
– У нас с Тасией долго не было детей, – Гильем говорил тихо, но каждый присутствующий в комнате отчетливо слышал его слова. – Я даже подумывал найти наследника на стороне. Забрать во дворец какого-нибудь способного мальч… ребёнка и воспитать как родного. И вот, когда я уже было отправился приглядывать себе приемника, – голос отца дрогнул, – я встретил его. Маленького мага лет шести. Рикарда. Он сразу узнал во мне короля. Заметил печать власти, что висит на владельце Знака. Я, наверное, даже был готов забрать его с собой, – последнюю фразу король произнёс шёпотом, будто стыдился её, – во дворец. Он пугал меня уже тогда, но в то же время был исключительным ребёнком, в самый раз для будущего короля. И тут Рикард предложил мне помощь.
Гильем снова зашёлся слабым, но непрекращающимся кашлем, раздирая горло, и чародей суетливо кинулся к постели. Провел руками над грудной клеткой, временно успокаивая болезнь. Леона понимала, что это ненадолго. Отдышавшись, Гильем продолжил хриплым голосом:
– Он предложил вылечить меня. Сказал, что это очень легко и непонятно, почему этого до сих пор никто не сделал. А взамен попросил сделать его наследником престола.
Принцесса услышала, как рядом ахнул Мартин. Король впервые со страшного происшествия улыбнулся.
– Да, мне тоже не понравилась эта мысль. Теперь, когда мне обещали родного, долгожданного наследника, – он на мгновение поморщился, словно вспомнил о чём-то неприятном, но вслух только продолжил, – в чужих детях не было нужды. Тогда Рикард попросил дворянский титул для своей семьи. Я согласился, и мы разошлись.
Наблюдавшая за отцом Леона вздрогнула, потому что его лицо вдруг исказилось гримасой боли и страдания. Только в этот раз боль была не физическая. Помолчав, король заговорил снова тихим, срывающимся голосом:
– Я совершил страшную ошибку. Мой поступок – ужасный поступок – вина всему, что происходит сейчас. Когда я узнал, что Тасия беременна, рассказал про Рикарда ему. – Он кивнул на чародея, который, кажется, был бы рад и вовсе исчезнуть сейчас с глаз присутствующих. – Он сказал, что мальчик слишком опасен и его нужно убить, пока молод. Я не хотел нарушать слово, но в то же время так боялся этого ребенка… Не в силах с этим бороться, я приказал бросить Рикарда и его родителей в пропасть Забвения.
Король замолчал и отвернулся, не глядя на свою дочь. В комнате повисла напряженная тишина. Мартин покачал головой, с трудом веря в услышанное. Это просто невозможно. Убить того, кто помог тебе, да ещё и со всей семьей? Юноша покосился на Леону – и увидел, как темнеют от гнева глаза принцессы. Плотно сжатые губы превратились в тонкую линию, и принцесса бешено уставилась сначала на своего отца, а потом и на чародея, съежившегося под этим жутким взглядом. Мартину показалось, что Лео хотела сказать что-то, резкое, злое, но вдруг от двери послышался ещё один голос, полный боли и недоумения:
– Как ты мог совершить такое, Гильем?
Все обернулись. В дверях стояла королева. Замерший за её спиной слуга лишь беспомощно развёл руками.
Чародей досадливо охнул и потупил взгляд, стараясь не обращать на себя внимания. Гильем молча отвернулся, словно не замечая жены, и только слабая дрожь, бившая его тело, показывала, что он всё слышал.
– Мама, – Леона пересекла спальню и бережно взяла Тасию за руку, – идём отсюда. Мы поговорим с ними позже, а пока оставим отца одного. – В ласковом голосе девушки прозвучала нешуточная угроза, и чародей невольно поежился. Коротким жестом принцесса подозвала Мартина. Втроём они вышли из спальни – и ни один не обернулся на оставшихся в комнате. Только Леона коротко бросила через плечо:
– Жду тебя через полчаса в своём кабинете.
Королева шла, опустив голову и обхватив себя руками, будто мёрзла. Глаза у первой женщины Румии были испуганные, полные неверия. Леона быстро провела всех пустым коридором третьего этажа, остановилась у покоев королевы и повернулась к Мартину.
– Подожди меня здесь.
Мартин молча кивнул и замер у дверей. Те затворились, скрывая от глаз юноши подругу и обессилевшую королеву. Как только они остались вдвоем, Леона глубоко вздохнула, сдерживая рвущийся наружу слабый стон, и развернулась к матери. Та устало сидела в кресле и смотрела перед собой, ничего не видя. Леона покачала головой. Нет, сейчас не время расслабляться. Пока она нужна другим, она обязана быть сильной. Подойдя ближе, девушка опустилась рядом, и подол бального платья прошуршал по полу.
– Мама? – тихо позвала она, пытаясь вывести королеву из оцепенения. Тасия вздрогнула, растерянно взглянула на дочь.
– Лео, доченька… Я не знала, что отец совершил такое. Он не говорил мне, а я верила, что Гильем не способен ни на что плохое. – Тасия снова перевела полный затаенной боли взгляд на полыхающее за каминной решёткой пламя. – Как он мог…
Леона поморщилась и промолчала. Отвечать было нечего. Мать горестно вздохнула.
– Что же он натворил? – Голос королевы едва ощутимо дрожал, и от этого она казалась хрупкой и беспомощной. – Я не верю, что надежды нет. Гильем не может погибнуть. И что будет тогда с нами?
– То же самое, – глухо произнесла Леона.
Она прекрасно понимала, что Рикард не оставит их в живых. На пути к трону любые иные претенденты на власть безжалостно уничтожаются. Принцесса прикрыла глаза и притянула к себе поникшую королеву. Тасия молча ткнулась дочери в волосы, обняла за плечи, ища в этом жесте поддержки.
– Я не позволю этому случиться, – тихо, но твердо сказала Леона, и взгляд у неё был как у готового защищать своё логово зверя. – Что-нибудь да придумаю, но не допущу нашего поражения. Ничего не бойся. – Она заставила себя улыбнуться матери, прижалась щекой к мокрому от слёз лицу.
– Не могу, – печально усмехнулась Тасия и выпрямилась, усилием воли возвращая самообладание. – Будь осторожнее, родная. Я не хочу, чтобы с тобой тоже что-то случилось.
– Обещаю, – ответила Леона и, улыбнувшись на прощание, пошла к выходу.
На самом деле она не была так уверена ни в себе, ни в лекарях, ни в шансах отца на выздоровление. И все же к слабой дрожи, пробегающей по телу, примешивалась мрачная решимость. Она защитит свою семью и страну и ни за что не даст Рикарду победить. По крайней мере приложит все усилия.
Королева посмотрела на закрывшуюся за дочерью дверь долгим, грустным взглядом и закрыла глаза.
Увидев подругу, Мартин торопливо шагнул ей навстречу.
– Как себя чувствует королева?
Леона мрачно усмехнулась.
– Как и следовало ожидать, не слишком хорошо. После случившего это неудивительно.
Мартин грустно кивнул, и с его губ сорвался невольный вздох.
– То, что произошло ужасно. Хоть Его Величество и совершил такой поступок, я искренне сочувствую и ему, и тебе.
Принцесса покосилась на друга с непонятной задумчивостью, и тот замолчал. Со смутным беспокойством вгляделся в её посуровевшее лицо.
– Что такое, Лео?
Голос, прозвучавший в ответ, был непривычно резким и холодным.
– Ты обещал быть со мной до конца? Не оставлять в любой беде, в любом горе?
Мартин кивнул, чувствуя, как неприятно режет слух этот тон.