Жизнь счастливая, жизнь несчастная

Однажды я взяла чистый лист плотной бумаги, простой карандаш, ластик и, охваченная вдохновением, села рисовать. Где-то через час на бумаге появились два суриката. Они стояли, прижавшись друг к другу и настороженно смотрели в одну сторону, откуда, вероятно, доносился шорох. Этот рисунок я подарила Виктору, когда в очередной раз пришла к нему в кабинет. Он принялся с интересом рассматривать сурикатов, спросил что они увидели, небрежно ткнув в них длинным пальцем.

С нашей первой встречи с Виктором я полагала, что он одинок. У меня сложилось представление о нём как о холостом мужчине, который обедает у себя в машине и живёт свободной, ничем не обременённой жизнью. Но в один сумрачный вечер этот образ развеялся словно туман над рекой.

Был пятый час вечера, за окном сгущалась темень. Я сидела на своём обычном месте, сбоку от стола Виктора. Мне не хотелось уходить, и я как могла растягивала время.

– Мне пора домой, – сказал он.

– К своей девушке? – спросила я.

– К жене.

«Жена…А какая она?», – думала я, идя по тропинке домой.

Однажды я увидела на улице девушку и вообразила, что это и есть его супруга. Она была невысокой, стройной, со смуглой кожей и длинными чёрными волосами. Я представила Виктора вместе с этой девушкой и ощутила неприязнь к ней.

С того дня я то и дело встречала её куда-то идущую, модно и со вкусом одетую с симпатичными сумочками. Как-то раз я увидела её в магазине. Она стояла возле кассы и складывала продукты в пакет. На ней была серая толстовка, волосы убраны в хвост. Я пристально на неё посмотрела и усмехнулась. «Ну и ничего особенного в тебе нет», – думала я с ревностью. Девушка заметила, что я на неё смотрю, и её лицо приняло выражение недоумения.

Позже я узнала, что у Виктора есть дети. Женщина, которая сидела в очереди к психиатру, сказала своей знакомой, что недавно видела его с женой и ребятишками. Образ дерзкого холостяка преобразовывался и менялся. Теперь Виктор предстал передо мной мужем и папой. Ко всему прочему я узнала, что машины, в которой он обедал в моём воображении, у него нет, и он по своей натуре пешеход.

Виктор проявлял ко мне интерес, который я читала в его взгляде, обходительности, с которой он обращался со мной. Он ревниво дорожил временем, которое я проводила в его кабинете, и никому не давал нарушать таинство наших разговоров. Иногда с его губ срывались ласковые слова, обращенные ко мне. Вопреки всем преградам я верила, что однажды Виктор откроет мне сердце, посвятит своё время одной мне. Я наивно полагала, что сподвигну его на перемены и ради меня он оставит семью.

Но в отличие от меня, Виктор испытывал противоречивые, неоднозначные чувства. Он был квалифицированным врачом, что означало одно: признать наличие влюблённости в пациентку – значит признать свою некомпетентность.

Одним тёмным зимним вечером, когда речь зашла о наших чувствах друг к другу, он вдребезги разбил хрустальный замок, который я возводила изо дня в день.

– Ничего не выйдет, – сказал он, окончив наш разговор.

Я вышла из кабинета и поплелась по улице, не помня себя от постигшего меня несчастья. Я пришла домой и долго лежала на полу. В голове звучало резкое, обжигающе-холодное «ничего не выйдет». Виктор был частью меня. Он ампутировал эту часть, выдернул её из моего сердца, словно сорняк.

Я долго обманывала себя, верила в пустые мечтания и жила в мире, которого не существует. Теперь, упав на землю, сбросив с себя мантию слепой влюблённости, всё моё существо погрузилось во мрак. Тетрадь, в которую я записывала свои мысли о Викторе, в которой содержались описания наших встреч и факты о возлюбленном, я уничтожила в пламени огня. Сжигая страницу за страницей, я видела как огонь пожирает надежды на счастливое время с любимым человеком, как чувства становятся пеплом…

Девушка, которую я считала его женой, таковой, конечно, не являлась. С настоящей женой Виктора мне довелось случайно встретиться в поликлинике, когда она по каким-то делам пришла к нему на работу. Она выглядела гораздо старше своего мужа. Это была женщина среднего роста, в черном платье в крупный цветок. Жена Виктора не обладала привлекательной внешностью. У неё были широкие бёдра, а платье открывало её дряблые, полные руки. Её тёмные волосы были коротко подстрижены, а нарисованные чёрным карандашом брови резко и грубо выделялись на лице.

В действиях и манерах этой женщины ощущалась энергия и сила. Она обладала тем, чего так не хватало мне. Её походка была ровной, взгляд направлен перед собой, подбородок приподнят. Каждый её шаг был наполнен уверенностью и решимостью. Я поняла, какой тип женщин предпочитал Виктор, но я была другой.

Мои визиты к доктору становились всё реже. В один солнечный весенний день я снова появилась в кабинете Виктора. За окном ласково шелестел ветерок, земля согревалась после долгих холодов. Я была в приподнятом настроении и, наклонив голову набок, смотрела на него.

– У вас сегодня игривое настроение, – сказал он, улыбаясь.

Но вскоре приподнятые радостные чувства сменились слабостью и головокружением. Я закрыла глаза и, обмягшая, упала на спинку стула.

– Голова кружится, – еле слышно сказала я.

– Кушетки в кабинете нет, – ответил Виктор. – Прилечь вам негде…

Он начал перечислять все обстоятельства, по которым не мог мне помочь. Голова всё ещё кружилась, но я встала, сняла куртку, висевшую на спинке стула и, огорчённая, злая, но полная решимости направилась к двери. Я чувствовала взгляд Виктора, который скользил по моей спине.

Я закрыла дверь, прошла по коридору и свернула к гинекологу. Сегодня мне предстояла неприятная процедура. Следом за мной появилась медсестра, которая привела из отделения бабушку. Громоздкая, с обвисшей кожей старушенция уселась на сидение недалеко от меня и пожаловалась сопровождавшей её медсестре на плохое самочувствие.

– Давление, – сказала медсестра. – Сейчас я принесу тонометр.

Она быстро ушла и так же быстро вернулась, неся в руке прибор для измерения давления. Медсестра надела манжету на объёмную руку пациентки и внимательно посмотрела на показания прибора.

– Да, давление, – сказала она.

Медсестра провела свою подопечную больную вне очереди. Я наблюдала за этой ситуацией и думала, что она могла не суетиться и не бегать за тонометром, ведь её задача заключалась в том, чтобы отвести пациентку к врачу и привести обратно в палату. Она могла найти тысячи причин, чтобы не ходить за тонометром, не мерить ей давление, а просто дожидаться своей очереди. Но она сделала всё, что было в её силах для совершенно постороннего человека. А Виктор даже не сдвинулся с места, чтобы хоть как-то облегчить моё состояние. Он показал себя равнодушным и даже жестоким человеком, которого не заботят чужие страдания, и это сильно оттолкнуло меня от него.

После этого случая я стала избегать Виктора. В моей голове возникла страшная, пугающая мысль, что я снова окажусь с ним в одном кабинете, в одном месте и он снова мне не поможет.

Я появилась в кабинете психиатра спустя три года. Виктор снова смотрел на меня своими ясными серыми глазами. Я снова чувствовала исходящее от него обаяние, но была холодна. Для меня он был только врачом, к которому я пришла с жалобами на душевную и физическую усталость. Он выписал мне рецепт на антидепрессанты и сказал прийти через месяц. Для меня была в тягость мысль, что придётся регулярно ходить к нему. Отныне я чувствовала себя неуютно в присутствии Виктора. Я спросила, нельзя ли приходить пореже, на что он ответил, что ему надо наблюдать своих пациентов каждый месяц, а иначе они забывают к нему дорогу.

В течение этих трех лет мои чувства то угасали, то возрождались вновь. Порой я ловила себя на том, что хочу увидеть Виктора – как он идёт по коридору поликлиники, делая размашистые твёрдые шаги, как он смотрит в мою сторону и учтиво кивает головой. А порой я пыталась убедить себя в том, что ничего не было, но сердце ёкало в груди, когда я вспоминала мои визиты к нему.

Когда у меня появилась семья, я поняла, как непросто было Виктору. С одной стороны была его жена и дети, с другой – чувства симпатии и даже влюблённость в девушку, которой он также был небезразличен. Я была поглощена влюблённостью и это не давало мне проникнуть в переживания Виктора. Он выстоял перед искушением отдаться порыву чувств и остался со своей семьёй, и это наилучший вариант из всех возможных. Я уверена, что Виктору будет лучше со своей женой, чем со мной. Наши чувства скоро бы закончились, и жизнь постепенно превратилась в то, что называется рутиной. Наверняка, почти все семейные люди проходят через это. Туман романтики рассеивается и выпадает роса обязанностей, бытовых ситуаций, скучных будней и бесконечной тоски. Так пускай же всё остаётся как есть, не превращаясь в нечто большее, чем симпатия и в то же время не уходя в быт и банальность.

Глава 31

Когда мне было семь лет, со мной произошло нечто необъяснимое. Однажды я проснулась посреди ночи, открыла глаза и увидела перед собой высокую фигуру. Она была покрыта полуночным сумраком, я не видела очертаний её лица. На тёмном силуэте было длинное платье до пола, а руки распростёрты в разные стороны, как у статуи Христа-Искупителя в Рио-де-Жанейро. Мне стало жутко, я зажмурилась да так и уснула, не открывая глаз и стараясь не шевелиться.

После этой ночи я рассказала маме, что ко мне приходил ангел. Она передала родственникам, которые поверили или сделали вид, что поверили.

Прошло двадцать лет, и вот однажды ко мне вновь явилась эта фигура. Я была на шестом месяце беременности и в ту ночь никак не могла уснуть. Я лежала на диване, который в то время из-за ремонта стоял на кухне. Мои глаза были закрыты, но я не спала. Внезапно до меня донеслось хрюканье. Оно было совсем близко, у моего изголовья, и становилось всё громче и интенсивней. Я открыла глаза. Передо мной стоял высокий тёмный силуэт в платье до пола. Он был в точности такой же, как и много лет назад, только руки на этот раз были опущены вдоль тела. За окном начинало светать, но не смотря на это, фигура была неразличима, словно окутана вуалью из тени. Жуткое хрюканье стихло. Меня охватил ужас, который сковал мои связки. Я не могла произнести ни слова, и только хрипела, пытаясь позвать на помощь мужа. Каким-то образом он услышал мой хрип и тот час прибежал на кухню. Он выглядел испуганным. Я рассказала ему всё, что сейчас произошло.

– Так бывает, когда ты ещё не спишь, но мозг уже видит сны, – утешил меня муж.

Когда я спросила мнение психолога, она выдвинула другую версию.

– В вас есть часть, которая вами не изведана, – сказала Людмила Григорьевна. – Эта часть может содержать в себе любые качества, которые вы в себе прячете. Уверенность, смелость, оптимизм – всё, что угодно. Она – тёмная сторона вашей личности.

Не известно наверняка, кем является эта фигура, окутанная тенью. Психологи говорят о неизведанной стороне личности, психиатры скажут, что это галлюцинация… С детства я думала, что тёмная фигура – мой Ангел Хранитель, который охраняет меня от мирского зла.

Зло не дремлет и неотступно следует за нами по пятам. Когда я была в материнской утробе, с мамой случилась одна неприятность, которая могла фатально закончиться и к тому же не имела объяснения. В тот день родители возвращались с прогулки и подходили к подъезду: отец вошёл первым, а мама следом. Только она переступила порог, как позади послышался глухой удар. Обернувшись, мама увидела лежащий на земле кирпич. Отец поднимался на чердак, чтобы поймать негодяя с поличным, но там никого не оказалось. Неизвестно, кому и зачем понадобилось бросать с крыши кирпич, но неоспоримым остаётся факт, что в тот день маму спасло чудесное провидение.

В мире много необъяснимых и не поддающихся логическому объяснению вещей. Мы живём на планете, в которой есть место тайнам и загадкам, страшным событиям и радостным. Весь мир и все люди, живущие в нём сотканы из противоречий. Человек, который создаёт приятное впечатление, может совершить подлость и наоборот, тот кто имеет отталкивающий вид, способен на сострадание и бывает более дружелюбным и открытым, чем хорошо одетые, устроенные в социуме граждане.

Однажды мы с Соней возвращались с прогулки домой. Я держала дочку за руку, а она спокойно и молча шла рядом. Вдруг она увидела впереди мужчину и начала кричать «папа! папа!».

– Это не папа, – сказала я ей.

Когда мы поравнялись с этим человеком, он остановился напротив нас. На нём была грязная куртка, обвисшие джинсы, в руках он держал картонную коробку, в которой лежали мёртвые голуби и какой-то мусор.

– А почему кричат обычно «мама», а не «папа»? – спросил мужчина.

– Кто-то и «папа» кричит, – ответила я, улыбнувшись.

– Если папа есть, – проницательно заметил он.

– Да, точно.