Оценить:
 Рейтинг: 0

Жизнь счастливая, жизнь несчастная

Год написания книги
2022
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 19 >>
На страницу:
6 из 19
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Я вышла от неё, не пойми за что обиженная.

– Ни слова мне не сказала, – пожаловалась я одной из своих попутчиц.

– Так это, когда она меня смотрела, говорила непонятное что-то… Я ей и сказала, что я ни слова не понимаю, о чём она говорит.

Теперь всё стало ясно. Конечно, я могу понять негодование узистки, но она могла бы не приравнивать всех женщин к одной единственной. Я вдвойне была оскорблена – тем, что врач молча провела исследование, предаваясь своей обиде, и тем, что она сравняла меня с выходцами из деревни, заранее определив, что я такая же ограниченная и бестактная.

Но всё же я получила утешение в этой поездке – чёрно-белое фото ещё не сформировавшейся крохи. На обратном пути, когда вся компания отправилась в забегаловку перекусить, я осталась одна в машине и любовно рассматривала изображение: эти маленькие ручки и ножки, эту крошечную жизнь в себе.

В августе мы с мамой сели на поезд «Новосибирск – Туапсе». Нам предстояло путешествие в течение двух дней. Наши места располагались в проходе – верхнее и нижнее спальные места. Было приятно ехать и наблюдать, как за окном сменяют друг друга разные пейзажи. Погода стояла жаркая. Я выходила на перрон, когда поезд делал остановку, находясь в его тени.

Душевное спокойствие ничего не нарушало и, казалось, никакие силы не смогут повлиять на него. Но однажды произошёл неприятный инцидент, который испортил моё впечатление от поездки. Как-то днём я пошла в туалет помыть руки перед едой. Я зашла в уборную и заметила, что унитаз засорился и почти доверху наполнен водой. «Наверное, проводница уже знает об этом», – беспечно подумала я, проходя мимо неё. Только я села за накрытый столик, перед моим взором развернулась неприятная сцена. Мужчина средних лет что-то говорил проводнице и указывал в мою сторону толстым некрасивым пальцем. После этого проводница, полноватая сорокалетняя женщина с кроткой стрижкой, подошла ко мне.

– Вы бросали бумагу в унитаз? – спросила она, повиснув надо мной.

– Он уже был такой… – невнятно ответила я, словно оправдываясь.

Проводница, глядя куда-то в сторону начала с раздражением и агрессией высказываться. Никто ей не возражал. Люди молча сидели на своих местах и слушали её излияния. Мама сосредоточенно ела заваренную лапшу, выражение её лица было равнодушным и даже отстранённым, словно её мысли были далеко от происходящего.

В своём окружении я усвоила горькую правду – я всегда и во всём виновата. Развод родителей, испорченный журнал с наклейками, происшествие на уроке истории, занятия вольной борьбой – это не весь перечень ситуаций, в которых я обвиняла себя и либо получала подтверждение своей вины со стороны окружающих, либо на меня снисходило равнодушие, при котором никто не считал нужным объяснять мне, что я не совершала ничего предосудительного.

Вот и теперь я молча слушала проводницу, а в душе, где-то очень глубоко, так глубоко, что я не могла сразу осознать это чувство, назревало негодование и жгучая обида от того, что меня оклеветали. Сама мысль о том, что спокойствие беременной женщины могут так просто нарушить, была неприятна. С другой стороны, возможно во мне говорили наклонности самобичевателя, такого самоистязателя, которому было даже на руку то, что со мной несправедливо поступили.

Туалет закрыли, и теперь мне приходилось ходить в другой конец поезда. Я вела себя добродушно, но в глазах проводницы видела злой огонёк. Лёгкое настроение сменилось напряжением. Я чувствовала, как люди осуждающе на меня смотрят, мне казалось, что они обвиняют меня в том, что им пришлось выслушивать нравоучения и пользоваться дальним туалетом. Парень, который разговаривал с проводницей, пихнул меня в живот локтем, затем оглянулся и даже не отошёл в сторону, чтобы пропустить меня.

Но поезд мчался вперёд и вскоре мы очутились на вокзале города Туапсе. Мы приехали, когда улицы заполнила кромешная тьма. Нас с мамой встретил муж, и мы около часа ехали на такси до курортного посёлка Джубга, в котором он обосновался.

Помещение, в котором расположился муж, находилось на цокольном этаже и состояло из двух просторных комнат, одна из которых служила спальней, а другая – кухней. Так же там была небольшая ванная, в которой стоял поддон для душа и раковина. Бетонные полы были окрашены в коричневый цвет. На цокольном этаже помимо нашей квартиры находились другие помещения, в которых проживали фельдшера скорой помощи.

Нас с мамой ужаснул бардак и грязь, в которых всё это время жил супруг. В первый день нашего приезда в квартире не нашлось даже еды, и по дороге сюда, пока мы ехали с вокзала, он купил мне пропитанный маслом чёрствый сэндвич. Я не решилась его есть, мне был противен даже его запах. Я с презрением смотрела на сэндвич, который мирно лежал на столе, а в голове крутились неприятные мысли. Было обидно, что муж не подготовился к нашему приезду и даже не закупил еды. В глубине души я начинала жалеть о том, что приехала.

Все вещи в квартире пропитались влагой, свойственной местности у моря. Я всем телом ощущала сырые простыни и матрасы, подушки и одеяла. Но усталость брала верх над брезгливостью, и когда я засыпала, всё уже не казалось таким омерзительным.

С потолка свешивали свои тела длинноногие пауки. По началу я смотрела на них со страхом и отвращением, но постепенно начала привыкать и к этим насекомым. Одному из пауков я дала имя – Влад, и он перестал казаться мне таким противным. Эти странные создания целыми днями висели на одних и тех же местах, а если и передвигались, то делали это незаметно для глаз. Своими паучьими глазками они следили за всем, что происходило в комнате, следили за нами и нашими делами.

Всё время, пока мама гостила у нас, она помогала с уборкой и ремонтом. Даже здесь, в курортном месте, она не оставляла своих привычек и проводила достаточно времени с тряпкой в руках. Через две недели мама уехала, и мы с супругом зажили нашей новой обычной жизнью. По вечерам, когда жара спадала, мы ходили на побережье Чёрного моря. Взору представлялись живописные заморские пейзажи. Они были непривычны и незнакомы мне, но наполняли спокойствием и умиротворением. Волны подбегали к берегу, пенясь, выбрасывали на песок брызги и отбегали прочь, чтобы потом с новой силой возвратиться. В тихом уединённом месте расположилось кафе, возле которого покачивалась яхта. Здесь протекала жизнь, чуждая мне. Жизнь, которую я никогда не знала.

Мы прогуливались по южным улицам, и я рассматривала дома. В основном это были гостиницы для отдыхающих и хостелы. Вдоль аккуратных и свежих заборов тянулись заросли винограда, и можно было только догадываться, что происходило за ними. Порой я начинала фантазировать, и представляла, как мы с супругом селимся в одной из гостинице, отдыхаем в номере, ходим на пляж и ничто нас не отвлекает, никакие заботы нас не колышат: готовить не надо, не надо заправлять постель и проводить уборку. Некоторые мечты тем хороши и сладостны, когда ты знаешь, что им не суждено сбыться, что они навсегда останутся лишь в твоих мыслях.

Но и этот чудесный период моей жизни не был гладок. Напомнило о себе обсессивно-компульсивное расстройсво, которое я заработала ещё в школе. В голову упрямо лезли навязчивые мысли, они не давали мне расслабиться даже на пляже. Но я крепилась, и никто не догадывался о терзающем меня чувстве. Я знала, что если поддамся навязчивой мысли, она словно снежный ком будет расти и расти, требуя от меня всё больших усилий.

От влажности воздух казался тяжёлым, и когда я заходила в магазин, у меня начинало темнеть в глазах. Живот приобрёл округлость и тяжесть. Я чувствовала, как плод давит на диафрагму и теснит мои органы. На учёт в женскую консультацию я так и не встала.

Схватки начались на 36-37 недели, но оказались ложными. Я лежала на кушетке, а гинеколог осматривала мой живот. Она наклонилась надо мной, и я взглянула в её лицо, в котором читалось усталость и раздражение.

Я бы с радостью забыла о существовании гинекологов и рожала бы дома, но это считается опасным и не одобряется законом. Вся эта надуманная система здравоохранения не оберегает женщин, а контролирует. Беременная женщина становится не на учёт, она подписывается в добровольно-принудительном порядке на каторгу. Гинекологи знают только то, что женщина должна сделать то, должна сделать это, и если в силу каких-то причин она не выполняет предписанных ей процедур и обследований, то считается безответственной и должна быть за это наказана.

Так сложилось, что с женскими врачами у меня связаны неприятные воспоминания. Когда я училась в университете, мне довелось обратиться в городскую поликлинику. Я простояла очередь в регистратуру, мне дали необходимые бумажки, и с ними я отправилась к кабинету гинеколога. Я ожидала своей очереди, когда вышла медсестра и начала проверять эти самые бумажки. Оказалось, что у меня какой-то из них не оказалось, и она сочла, что я пришла сюда, минуя регистратуру. Медсестра сказала, что меня принимать не будут. Я была убеждена в том, что на стойке регистратуры мне не дали нужного талона, и поэтому виноваты были они, а не я. Но моя установка «всегда и во всём виновата» мешала мне заступиться за саму себя, поэтому я продолжала сидеть у кабинета, ни говоря ни слова.

Всё таки меня приняли, но отнеслись как к жалкому животному. Медсестра язвила, сидя за столом, а гинеколог, пожилая женщина грузинской наружности, обращалась со мной нехотя и небрежно. Она грубо со мной разговаривала, грубо и бестактно провела осмотр. Я вышла из кабинета, униженная и оплёванная, отошла на лестничную площадку, где было тихо и пустынно, и заплакала.

Мне было горько и обидно от того, как со мной только что обошлись. Люди с образованием, в белоснежных халатах, которые должны быть интеллигентными, на деле вели себя словно бездушные твари, и больше напоминали работников вонючей забегаловки, а не специалистов одной из достойнейшей профессии. А причиной всему был огрызок бумажки, который мне не сочли нужным дать в регистратуре.

Теперь же я лежала на кушетке и смотрела на гинеколога, которая с неприязнью осматривала мой живот. Мне хотелось, что бы её лицо прояснилось, чтобы на нём проступили человеческие признаки, но этого так и не случилось.

С ложными схватками меня отправили на сохранение в больницу города Туапсе. Это было прекрасное время, проведённое в кругу таких же беременных, как и я. Я чувствовала между нами всеми общую нить. Мы общались, делились историями из жизни, а по вечерам смотрели телевизор в общей зале, расположившись на невероятно удобном угловом диване. Он занимал основную часть помещения, находился у окна, и на нём могло разместиться около десяти человек.

В моём сердце пробудились нежные искренние чувства к девушкам, которые находились со мной в отделении. Такие разные, имеющие разные национальности, привычки, образы жизни, мы собрались под одной крышей. Один вечер особенно хорошо показал нашу сплочённость. Почти все беременные устроились на диване, лишь единицы остались в палатах, к тому же к нам присоединилась дежурная медсестра. Разговоры велись разные, мы обсуждали даже самые каверзные, интимные темы с такой непринуждённостью и лёгкостью, с которой общаются близкие люди.

В отделении было хорошо, уютно и спокойно. За окнами росли пальмы, экзотические растения, названия которых я не знала. Несмотря на то, что был конец осени, погода стояла чудная, тёплая. Я выходила к мужу, который ожидал меня во дворе роддома, одетая в лёгкое пальто. Вместе с ним я выходила в город, мы гуляли по набережной, сидели на лавочке и любовались морем. Я смотрела на высокие офисные здания и думала о том, какие люди работают в них, как устроены их жизни и как далеки, как чужды они моему сознанию.

Через две недели меня выписали, а утром первого декабря я родила мальчика.

– Спасибо вам! Спасибо! – говорила я врачу, которая приняла у меня роды.

Ребёнок только родился и я лежала на просторной кушетке, преисполненная радостного возбуждения.

– За что? Вы сами его родили, – ответила она.

Я схватила её за руки и крепко пожала.

Отделение для родивших находилось в той же больнице в Туапсе, в которой я лежала на сохранении, и я так же чувствовала себя комфортно в нём. Там была просторная ванная комната с душевой кабинкой. Леечка душа была вделана в потолок, и я стояла словно под водопадом, наслаждаясь приятной водой, запахом шампуня и тем, что обе мои руки были свободны. Я любила принимать душ, но моя соседка по палате так и не научилась им пользоваться.

Я наслаждалась свободными минутами, во время которых могла расслабиться, ведь после рождения ребёнка привычный покой был нарушен. Первый день сынок спокойно лежал в кроватке и спал, но потом пришла череда постоянного плача. Я кормила грудью, и в первые дни молоко выделялось скупо. Малыш не наедался. Я успокаивала его тем, что укладывала рядом. Сынок мог проснуться в любое время, но особенно тяжело было ночью. С трудом преодолевая сон, я качала люльку, и делала это небрежно, почти не просыпаясь. Мне безумно хотелось только одного – чтобы он замолчал. У соседки по палате родилась девочка. Она вела себя тихо и почти не кричала.

Путём постоянного сцеживания грудь наполнилась живительным материнским молоком. Кормления происходили по требованию малыша, но некоторые предпочитали иной подход, на мой взгляд не сильно гуманный. Однажды меня, мою соседку по палате и ещё одну девушку отправили на флюорографию. Мы ехали в заднем отсеке машины, и девушка рассказывала, что кормит ребёнка по времени, через каждые два часа. Я посмотрела на её милое невинное лицо и представила, как её ребёнок плачет от голода и просит грудь, а она сидит, преисполненная спокойствия, и смотрит на часы – ещё не время, терпи. Я подумала, что должно быть в душе эта девушка жестокая и эгоистичная. К чему устанавливать такие суровые правила? Вероятно, кормление по времени чем-то удобно для мам, но только не для их малышей.

Кормить грудью непросто, и не каждая женщина может себе это позволить, принимая во внимание состояние здоровья. Но к сожалению, женщины, с которыми я сталкивалась, не кормили грудью, оправдывая это словами «не хочу» или «да зачем оно нужно». Грустно от того, что матери отказывают своим детям в самом важном по собственной глупости и лени, ведь материнское молоко – это не просто еда. Самым важным во вскармливании является связь, устанавливающаяся между матерью и малышом, психологическая защита ребёнка.

Глава 11

В моей жизни начался новый этап, который привнёс изменения не только в мой образ жизни, но и сказался на психическом здоровье. Точнее сказать, этот этап начался ранее, когда я только забеременела, а теперь, с появлением на свет сына, началась вторая часть этого этапа.

Из роддома я вышла с мужем, который нёс дитя, завёрнутого в одеялко. Начало декабря приятно удивило по-летнему тёплой погодой. С непривычки я надела зимний пуховик, и укутала малыша. Дома нас встретили серый кот Барсик и коричневая кошечка Котлетка. Они с осторожностью подошли к Данюше, который лежал на кровати и спал. Я развернула его и принялась кормить. Меня одолело чувство голода, и муж принёс мне тарелку гречневой каши, но поскольку я держала ребёнка и мои руки были заняты, он покормил меня с ложки.

Ещё до рождения сына мы оставили нашу квартиру в Джубге и переехали в другой курортный посёлок. До Новомихайловского было недалеко, и мы быстро доехали туда на машине. Наша съёмная квартира находилась на пятом этаже, и с этим возникли некоторые трудности. Коляску на улице не оставляли, и мужу приходилось поднимать её на верхний этаж и заносить в квартиру. К тому же мне было тяжело спускаться с ребёнком на прогулку, поэтому мы часто находились дома.

Двухкомнатная квартира не отличалась порядком и убранством. В одной из комнат стояла старая кровать, паркетный пол местами прогнил, исцарапался и всем своим видом говорил, что за ним давно не было должного ухода. Стены покрывали старые обои, которые, казалось, клеили в спешке, как попало, не соблюдая совпадения рисунка. В крошечной уборной стояла ванна, в ней в первый день приезда я обнаружила крупную двухвостку, которая спокойно лежала на её дне. В обшарпанной кухне располагались газовая плита и невзрачные тумбочки, у стены стояли такие же неприглядные табуретки и стол. Кухня выходила на крошечный балкон, в углу которого на полочках были расставлены пыльные банки, керамические тарелки и причудливой формы ёмкости.

После возвращения из роддома я почти перестала выходить на улицу. Ещё в детстве я усвоила, что мир полон угроз и опасностей, и теперь эта установка как никогда управляла моей жизнью. Квартира стала для нас с сыном безопасным гнёздышком, и мы не покидали его. «Гулять» выходили на балкон. Я стояла на обветшалом балкончике, держа ребёнка на руках, мой взгляд переходил с неба на окна противоположного дома, и всё казалось, что там, из чужого окна на меня с сыном кто-то смотрит. Становилось неловко, взгляд опускался вниз, и я старалась больше не глядеть в ту сторону.

Муж был загружен работой на «скорой» и дома появлялся не часто. В те редкие дни, когда он был дома, мы втроём совершали прогулки к морю или гуляли по окрестностям. Туристический сезон открывался в мае, а пока вся прибрежная зона принадлежала только нам одним. Мы прогуливались вдоль линии прибоя, кидали гладкие блестящие камешки в воду и любовались закатом. Малютка сын видел волны и слышал плеск набегающей на берег волны… Возможно, эти воспоминания навсегда останутся в глубинах его памяти, и в будущем его неосознанно будут манить моря и океаны.

Местная природа пестрила разнообразием сочных красок. Рядом с нашим домом распростёр корявые ветки могучий раскидистый дуб. Его роскошная крона уходила в небеса, а широкий мощный ствол, прочно укоренившись в земле, обладал змеиным изгибом. «Сколько же ты повидал на своём веку…», – думала я. «Сколько жизней прошло мимо тебя… Разные люди селились в этих квартирах и смотрели на тебя из окон своих домов, а ты смотрел на них и видел… Видел их жизни, маленькие и неказистые людские жизни…Вокруг тебя бегали и играли дети и совершали прогулки пожилые люди… Какие мысли созревали в их головах? Как проходили их неведомые, чуждые мне и тебе судьбы?»

Вскоре радость от появления на свет сына сменилась усталостью и раздражительностью. Я не высыпалась и больше всего на свете хотела, чтобы хотя бы один день с ребёнком понянчился муж, чтобы я могла отдохнуть от материнского бремени. Я остро нуждалась во внимании и заботе, которые сама все до капли отдавала малышу.

Сынок устроил у меня на груди тёплое и уютное гнёздышко. Как только я отнимала его от себя, пыталась уложить в кроватку, он начинал плакать. Тогда я брала малыша на руки, устраивалась поудобнее в старом кресле с деревянными подлокотниками, включала любимый сериал «Доктор Хаус», и в такой позиции мы находились, забыв о времени и обо всём остальном. Я обедала и спала, сидя в кресле, а сынок наблюдал за моей трапезой, рассматривал что-то незримое в пространстве, но в основном он ел и спал. Мы были единым целым, и мне удалось найти тот баланс, при котором было удобно не только малышу, но и мне. Старое кресло с подлокотниками стало для нас благоденствующим островком.
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 19 >>
На страницу:
6 из 19