Жизнь счастливая, жизнь несчастная

– Что, коростой весь зарос? – смеётся муж.

Своим детям я без труда придумываю различные ласковые прозвища. Сонечку называю мышкой, кошечкой, малышкой; Данюшу – лапочкой, солнышком, медвежонком. Когда дочка была совсем крохой, я называла её курочкой. Эта домашняя птица ассоциируется у меня с теплом домашнего очага, заботой о потомстве и приятными хлопотами. К тому же Соня родилась в год петуха. Но на самом деле курочкой была я. И днём и ночью находилась рядом со своим птенцом, кормила его, окружала заботой и материнским теплом. Мы составляли единое целое, неразлучное друг от друга.

Я не знала, что беременна во второй раз, но чувствовала тепло внизу живота, словно там находился шар из энергии, сфера зарождённой жизни, которая представлялась мне розовой.

– Я чувствую, что там кто-то есть, – однажды я сказала мужу.

Когда беременность подтвердилась, это не было для меня неожиданностью. После рождения сына прошло два года, и мне вновь предоставился шанс испытать позабытое чувство и пережить во второй раз необычное состояние беременной женщины – время, когда жизнь перестаёт быть прежней.

Как и при первой беременности, я не знала какого пола ребёнка ношу под сердцем. На УЗИ они отворачивались и прятали то, что не должен был увидеть посторонний взгляд. Но мне было не важно – родится у меня мальчик или девочка. Я была уверенна в одном – что это будет любимый ребёнок, которого я жду.

Я даже подумать не могла, что запланированная и желанная беременность может вызвать недоумение у окружающих и представляет собой редкое явление. Я задумалась над этим, когда встретила одноклассницу, которая выразила искренне удивление, смешанное с недоверием, когда узнала, что я родила, как она выразилась, «не по залёту». Для меня совершенно естественна беременность по желанию, а не по случайности. Обоих детей я желала сначала мысленно, чувствовала это желание. Держать в руках маленького тёплого ребёночка, кормить его грудью, одевать в милую одёжку, заботится о нём. Желание обретало силу и в итоге воплощалось в жизнь. Стоит ли говорить о том, что своего мальчика одноклассница произвела на свет случайно, и он рос без отца.

Если говорить обо мне, я была желанной малышкой для своих мамы и папы. Дитя любви – так назвала меня психолог во время сеанса. Маме в течение нескольких лет не удавалось забеременеть, и моё появление на свет осчастливило родителей. Было холодное осеннее утро. Папа принёс в палату к маме обогреватель, чтобы она не мёрзла. Он заботился о ней, а я была окружена атмосферой любви и тепла. Я находилась в невидимой оболочке, в которой было надёжно и спокойно. В ней я была защищена от невзгод.

Я тяжело приняла решение на тридцатой недели беременности лечь в больницу на сохранение. Дома меня ждал двухлетний сынок, и я не хотела оставлять его ни на минуту. Мы стояли с мужем у ограды поликлиники, я плакала. Он пытался успокоить меня, но слёзы ручьями катились из глаз. Десять минут назад я покинула кабинет гинеколога, и теперь мне предстояло вернуться домой, собрать сумку и на несколько дней сменить привычную обстановку на больничную. Несколько дней… Даже они навевали на меня тоску по родному сыну.

Вопреки моим ожиданиям дни и ночи, проведённые в стенах палаты, прошли легко и благополучно. Я отдохнула, коротая время за книжкой и вязанием, отпала необходимость повседневных домашних забот, что привнесло в мою жизнь ощущение курортного отдыха.

София родилась в конце мая, ясным, но прохладным утром. В течение шести дней, что мы провели в больнице, я не могла расслабиться и время от времени меня пробивала нервная дрожь. Я лежала на кровати, а в голове всплывали картины безрадостного тяжёлого будущего, в котором я не могу дать дочери достойного воспитания, не могу поднять её на ноги и вывести в люди… Я переживала. По ночам мне не спалось, я долго не могла уснуть, а когда засыпала, мой сон был неглубоким и чутким, а днём не давали расслабиться снующие туда и обратно медсёстры. В первые дни приступы паники были особо сильны, и я не вставала с кровати даже когда врач осматривал малышку, но никто не обращал на моё состояние никакого внимания.

В палате было большое широкое окно, через которое я видела навещавших нас с дочкой родственников. Я показывала им малышку, завёрнутую в пелёнку, а сынок прятался за спинами маминых родителей. Он жил у них, пока мы были в больнице. Мне очень хотелось обнять его и больше никогда не отпускать. Разлука с ребёнком, длящаяся почти неделю, была первой в моей жизни.

Муж навещал меня в палате, поскольку он работал на скорой помощи и имел небольшую привилегию. После того, как он уходил, я сидела на кровати и плакала, словно маленькая девочка, которую все покинули.

Тревоги, плохой сон, напряжение день изо дня негативно сказывались на моём самочувствии, а самочувствие отражалось на действиях. В результате произошло то, чего никто не мог ожидать. В тот день я поставила на уши весь медицинский персонал отделения. У Сони выявили желтуху и назначили ей воздушные ванны под «синей лампой». Она лежала в кювете, совершенно голенькая, а в палате было прохладно. Я боялась, что она мёрзнет и направила в её сторону тёплый поток воздуха от обогревателя, который принёс мне в палату муж. Я взяла его в руки и удерживала на расстоянии от дочки. В ушах были наушники, в которых играла классическая музыка. Наконец-то я чувствовала себя расслабленной и спокойной. Закрыв ненадолго глаза, я улетела в мир Бетховена и Шопена… Нега длилась минуту или две, время утекало неслышно. Когда я открыла глаза и взглянула на дочку внутри меня всё оборвалось. Она по-прежнему лежала в кювете, такая тихая и спокойная, но её кожа была мраморно-бордовая. Пока я была в расслабленном состоянии, моё тело с обогревателем в руках незаметно наклонилось вперёд и поток горячего воздуха стал ближе к малышке. В голове мелькнула страшная мысль – я погубила свою доченьку. Я сорвалась с места и бросилась в кабинет медсестры. Та вскочила и побежала в палату. Маленькая Соня по-прежнему тихо лежала в кювете. Медсестра вызвала врача, а меня поглотило безудержное рыдание. Женщина-доктор зашла в палату и взглянула на меня.

– Не реви, – приказала она мне.

Жёсткий сухой указ «не реви» подействовал, и я постепенно успокоилась. Всхлипывая, я смотрела, как врач осматривает доченьку. К счастью, всё обошлось, она обнаружила лишь еле заметную трещинку на груди, которую порекомендовала смазывать обычным кремом.

После пережитого волнения у меня не на шутку разыгрался аппетит. Впервые за несколько дней я нормально поела.

Мы с малышкой лежали одни в просторной палате на четырёх человек. Наспех сделанный ремонт отражался в выемках пола, накрытого линолеумом, небрежных мазках краски на стенах. Вся обстановка говорила о неряшливости и нелюбви к своему делу тех, кто занимался обновлением больничных помещений. «Лишь бы было» – так можно назвать этот ремонт. В палате был туалет, совмещённый с душем. Белый поддон душа располагался на высоких ножках, и забираться в него было довольно неудобно и даже опасно. Высоко задирать ноги, чтобы залезть в поддон и удерживать своё тело в состоянии равновесия на скользкой поверхности было непосильной задачей для меня. Мои волосы и тело пропитались запахом хлорки, который удалось смыть лишь по прибытии домой, спустя семь дней.

Мрачные мысли, отсутствие комфортных условий, санитарка, делающая мне выговоры за непомытую раковину – всё это разительно отличало роддом села от роддома в Туапсе, в котором я родила первенца. Я выслушивала эту рыжеволосую бестию, набрав в рот воды, поскольку в это время чистила зубы. Санитарка привыкла вести себя именно так, отчитывая простоволосых деревенских девушек, которые ничего не знали о раковинах, унитазах и леечках для душа. Но я была из другого теста и мне было обидно выслушивать нарекания от уборщицы. Позже я нашла в этом что-то хорошее – санитарка отвлекала меня своим недовольным ворчанием от тревожных мыслей.

Но если её поведение было типичным, то медсестра, не имеющая понятия о нормах поведения, невзначай привлекла моё внимание. Она работала в ночную смену, когда в отделении не было ни врачей, ни коллег. За окнами собрались тяжёлые серые тучи, предвещая скорый ливень. Вдруг я услышала музыку, доносившуюся из коридора до нашей палаты. Эта медсестра включила на всю громкость песню на своём телефоне, и у меня возникла мысль, что она перепутала роддом с сельским клубом. По окнам захлестал дождь. Женщина из соседней палаты вышла в коридор и попросила её убавить громкость, поскольку её малыш спал, на что медсестра возмутилась и на повышенных тонах что-то ответила. Какое-то время музыка играла, разгоняя привычную больничную тишину. Я слышала, как потом медсестра заходила в палату к этой бедной женщине, за что-то её ругала и даже назвала свиньёй. Бесстыдство этого так называемого медицинского работника не имело границ. Когда она зашла в палату к нам с дочерью, я обратила внимание на её пальцы, украшенные золотыми кольцами и цепочку на груди, так же золотую. С нами она обходилась довольно вежливо.

В день перед выпиской меня всё ещё потряхивало, то и дело накатывал страх. Я прошла мимо служебного помещения, в котором женщина-врач пила чай вместе с медсестрой. Это была доктор, которая осматривала Соню в тот злосчастный день. Я поблагодарила её. Говорить «спасибо» было моей привычкой и как я полагала – привычкой добропорядочного и воспитанного человека.

– Приходите к нам ещё, – ответила она.

Я улыбнулась, а сама подумала: «Ни за что на свете».

Дома меня встретили холодные стены и пронзительно свежий воздух, словно здесь много лет никто не жил, и квартиру покинул домашний уют и тепло человеческого присутствия. Мы с дочкой устроились в кресле, а муж включил обогреватель. Из-за обострившего невроза я не чувствовала себя расслабленной. От меня исходил запах больничных лекарств, хлорки, но я не спешила идти в душ, поскольку испытывала страх перед водными процедурами. Эта боязнь преследовала меня со школы и время от времени сходила на нет, а потом снова возвращалась. Я вымылась на второй день пребывания дома, в шесть часов утра. Наконец-то с меня смылся слой накопившейся грязи, усталости, страхов, всё ушло вместе с водой в канализацию.

После рождения сына я засела в квартире, тоже повторилось и со вторым ребёнком. Мир казался мне полным безликих опасностей, и только в стенах родного дома я чувствовала себя комфортно. Во время прогулок с дочерью я не покидала пределов двора. Спустя месяц я решилась и дошла до магазина, который был виден из окна нашей квартиры. Когда я поднималась по ступеням в магазин, сердце отчаянно билось в груди. Я совершила покупки и пошла по направлению к дому и только тогда ощутила душевный штиль.

Через десять дней после выписки из роддома я должна была явиться на осмотр к гинекологу. Десять дней пролетели незаметно, а за ними прошёл месяц, полгода, год, а моя персона так и не появилась в кабинете врача. Причина этому всё та же – преследовавший меня страх, который шептал на ухо: «Никуда не ходи, мир полон опасностей. Оставайся дома. Только здесь ты в безопасности».

София питалась грудным молоком и днём и ночью. Ночные кормления сделали мой сон чутким и беспокойным. Днями я чувствовала себя уставшей, но и ночью толком не отдыхала. Спустя год я поняла – больше это не может продолжаться. Настало время подумать о собственном здоровье. Но отлучить малышку от груди оказалось делом непростым. Её маленькие ручки настойчиво искали источник свежего молока. Я одевала лифчик, пыталась отстраниться, давала ей пустышки, но эффекта не было. Дочка кричала и требовала вернуть всё как было. Было невыносимо сознавать, что я причиняла ей душевный дискомфорт. В конце концов она поняла, что я не собираюсь идти на поводу у её истерик и постепенно успокоилась. Теперь можно было расслабиться – одной в кровати, не прерывая ночного сна.

Время от времени к нам приходила мама. Соня с Даней получали от неё живое общение, она играла с ними в подвижные игры, а я смотрела на неё и видела озорную девочку, которая весело бегала и кричала вместе с детьми. Даже удивительно, что она могла так перевоплощаться, становясь из тактичного библиотекаря эмоциональной девчушкой.

Но мама не всегда была такой лёгкой на подъём. Порой я замечала в её чертах недовольство и даже злобу, в такие моменты её лицо становилось морщинистым и желтоватым, со впавшими щеками и взглядом исподлобья, в котором читалась ненависть ко всему живущему на земле.

В тот день у неё было такое выражение лица. С приходом мамы атмосфера в доме изменилась. В воздухе повисла немая угроза. Сын начал капризничать и плакать, и в этом мама начала обвинять нас с мужем, выбирая достаточно негативные и резкие слова. У меня появилось нестерпимое желание покинуть комнату, где находилась она, спрятаться от её злобного лица и жестоких речей. Я так и поступила – ушла в ванную комнату, вставила в уши наушники и погрузилась в тёплую водицу. Картина раздора в миг растворилась, я была вполне счастлива и не хотела ни о чём размышлять. В ушах звучала мелодия, мирские ненастья остались за бортом. Внезапно дверь распахнулась и в ванную, словно ошпаренная, ворвалась мама.

– Посмотри, что он сделал со мной! – кричала она, держась за щёку.

Я взглянула на её щёку, но не увидела ничего ужасного.

– Он ударил! Ударил меня! – истерично восклицала мама.

Счастливый момент был утерян, рассеялся как дым. Реальность заставила меня почувствовать себя беспомощной и ничтожной. Муж влепил матери пощёчину. Она ждала, что я встану на её сторону, прогоню отца своих детей и вновь буду просить её о помощи и покровительстве, как это было после приезда с юга. Но она ошиблась.

– Тебе следует уйти, – сохраняя спокойствие, ответила я.

Я по-прежнему была в ванной, и впервые принимала такое каверзное решение голышом.

Это было непростое решение, но благополучие моей семьи стояло на первом месте. Вероятно, я совершала ужасную ошибку, но в то время, когда у нас с мужем вновь начали налаживаться отношения, родилась дочка и семья была восстановлена, я была готова пойти на крайние меры, лишь бы нашему единству ничего не грозило. Зная мамин характер и её пагубную привычку во всё вмешиваться и всё контролировать, я приняла решение не в её пользу.

В этот непростой период я впервые обратилась к психологу. Моё душевное равновесие было нарушено, я переживала по поводу разрыва отношений с мамой. Елизавета Петровна вернула мне радость жизни и острые углы постепенно сгладились.

Новый год я провела в кругу своей семьи. Дети, муж и я. Никто не стучался в дверь, никто не тревожил наше спокойствие. Иногда мы сталкивались с мамой или её родителями на улицах села. Они проходили мимо, не глядя в нашу сторону, а мы старались не замечать их.

Прошёл год прежде чем восстановилось наше общение с мамой. Она подошла ко мне, когда я копалась на огороде. Во время разговора от неё не исходила неприязнь или злость, а я не почувствовала обиду со своей стороны. Мама снова приходила к нам домой, снова играла с детьми в «хитрую лисичку» и «у медведя во бору», и, казалось, что все обиды и склоки остались в прошлом. Но это была лишь иллюзия, за которой скрывались душевные раны, нарушенное доверие и новые недоразумения.

Глава 16

В комнате царил вечерний сумрак. Светильник в виде кота освещал пространство детской. Даня и Соня лежали в своих кроватках.

– Мама, а скоро новый год? – спросил сын.

– Да, скоро, – ответила я.

– Мы переедем и будет новый год?

– Да, мы встретим новый год на новом месте.

– Я так хочу переехать. Надоели мне эти Кочки, – сказал сын. – Мама, а ты просила что-нибудь у деда Мороза?

– Просила. Однажды я написала ему письмо. Я очень хотела щенка. Но, к сожалению, моё желание не сбылось…

Сын огорчился. Ему было жаль меня.

– На самом деле дед Мороз ни в чём не виноват, – поспешила сказать я, чтобы дети не разочаровались в празднике. – Мне бы всё равно не позволили держать дома щенка.