Чёрная нить

Вестимо, прямого запрета не существовало. В противном случае отец не поступил бы столь опрометчиво. Да и выбор его не лишён здравого смысла, ибо взор отца пал на недостойного, но выдающегося – на искусного воина-карателя, прослывшего непробиваемым. В прошлом господину Лета? даровали боевое прозвище – Алмаз.

– Пропустите наследника! – Возглас Дила резанул по ушам, и Глен вынырнул из раздумий.

Они на полном скаку приближались к стене. От неё отделился внушительный кусок льда и обратился хлынувшей под копыта ифралов водицей. Она разлетелась брызгами, стоило скакунам проскакать по ней и влететь под своды открывшейся арки. За ней, насколько хватало глаз, стелился лоснящийся багряными отблесками океан. И лишь узкий перешеек пересекал его, утекая к заснеженному острову.

Жаждавшие тишины не отыскали бы её сегодня у острова. Тут она отступала под натиском неуёмных перешептываний, и вечер оживал хлопаньем крыльев и криками птиц. Волны врезались в плавучие ледники и омывали десятки беловолосых голов, торчавших над поверхностью океана – целая толпа океанидов вынырнула, чтобы поглядеть на Лета?. Все как один навострили уши-плавники и устремили к острову рассеченные вертикальными зрачками глаза.

Там до неба вырастало узилище. Покрытый изморозью гигантский утёс, отливавший кармином закатного солнца. По стенам, врезаясь в камень, тянулись зигзаги-лестницы. Облака кольцом окружали плоскую вершину, словно надеясь задушить её в петле. Призрачные, ежели глядеть снизу, хранители несли наверху караул. Метели расписывали воздух вокруг них мудрёными завитками.

Глендауэр никогда не наведывался в узилище. В детстве никто не предлагал ему оценить мрачную красоту утёса. Юность Глен провёл в лесу Барклей. А когда возвратился в родные края, в душе бушевал столь лютый шторм, что Глен даже смотреть не отваживался в сторону пристанища заключенных. В то время он по горло увязал в своих тревогах. Не желал приближаться к мрачной твердыне и размышлять ещё и о нелёгкой доле узников.

Перед теми, кто выходил из узилища, расстилались лишь две дороги, и у обеих скалилась Смерть, ибо вели они либо на эшафот, либо на суд поединком. Думается, небеса впервые стали свидетелями непостижимого – узника выводили для боя с иным узником.

Дил гнал ифрала по перешейку. Глен дышал ему в спину и ощущал источаемые собратьями интерес и нетерпение. Два скакуна ступили на остров, запруженный океанидами. Дил и Глен спешились. Бок о бок заняли места в одной из двух линеек, расступившихся перед шедшими от узилища.

По образовавшемуся коридору шагали четверо: отец, отдавший силы разрешению насущных проблем, о чём свидетельствовали глубокие тени под глазами; двое стражников в белых плащах; и ожившая легенда – господин Лета?, которого встречали толпой как восставшего из мёртвых стража.

Томление в узилище не иссушило Лета?. Он не походил на обтянутый кожей скелет со впалыми глазницами. Отнюдь. Налитые мышцы змеились под прилипшей к телу белоснежной рубахой. Ноги Лета? не протестовали против ходьбы. Он ступал твёрдо и уверенно, в тишине слышался скрип его сапог. Парок от дыхания с шипением вырывался из груди и струился в ускользавшем свету.

Лицо Лета? украшала густая борода. Ветра осыпали её кристаллами льда и перебирали перепутанное серебро его волос. Шириной плеч и ростом Лета? превосходил владыку Дуги?.

Внезапно Гленом овладело странное безумие. Захотелось встретить прямой взгляд первого дяди.

– Господин Лета?? – оклик сорвался с уст, сломив оковы напускной покорности.

Лета? застыл. Повернул на зов бледное лицо, наполовину терявшееся в подмороженной бороде. Мелкие сосульки свисали и с бровей, и с ресниц.

Стражники обернулись. Отец тоже обернулся, но по какой-то причине не упрекнул Глена за проявленное своеволие.

– Глендауэр… – едва шевеля губами прохрипел Лета?, и его глубокие белые глаза засверкали, как лёд.

По коже Глена пробежали мурашки, когда на его плечо легла широкая ладонь в выцветшей перчатке.

– Ты уже совсем взрослый. – Голос Лета? трещал, как иней на ветвях, но в речах таилось неподдельное тепло.

– Я… – Глен стоял, будто каменный, в голове окоченели мысли, кровь невыносимо стучала в висках.

– Лета?… – процедил отец.

– Иду, брат.

Чужая ладонь соскользнула с плеча Глена. Морщинки вокруг глаз Лета? сложились в улыбку, и он догнал стражников.

– Великий Умбра, пощади, – пустил Дил по ветру слова, напоминавшие начало молитвы. – В смутное время мы живём, брат.

Глен поёжился. Осознание, что совсем скоро прогремит роковое сражение, прокатилось по телу волной дрожи.

– Ведаешь, когда бой грянет? – Глен посмотрел на Дила.

– На рассвете.

– Так скоро?!

– Истинно, – с холодной сдержанностью произнес Дил. – Владыка Дуги? милостив, он дозволил господину Лета? опомниться – предложил восполнить в памяти боевые приёмы. Но получил отказ. Господин Лета? поведал, что не утерял мышечную память и готов выйти на бой, когда прикажут.

Блеск! Глен прищелкнул языком. Казалось, невезение дышало в затылок: сперва в клане не оказалось Нереуса, теперь вот господин Лета? торопился лишить жизни мастера Сэра?. И всё же одна надежда ещё теплилась в сердце Глена. Мелькала перед внутренним взором ликом Эсфирь.

Она рассказала о цуйре и фениксах. И её повествование не противоречило покаяниям мастера. Но в миг беседы с ней Глен не ведал, каким бедствием обернется нападение огненных разбойников. Ежели бы ведал, задал бы Эсфирь сотню вопросов и допытался до каждой мелочи.

Нужно поговорить с Эсфирь.

– Я отлучусь. – Глен помчался к перешейку.

– Куда? – вопросил Дил, но ответа не получил.

Терпимость к вырожденцам не входила в число достоинств Дила. А Глен не хотел задерживаться и устраивать разборки.

Возможно, он не убережёт мастера от гибели. Возможно, сомнения в виновности Сэра? лишены доходчивых подоплёк. Но Глен хотя бы приструнит свою подозрительность. Переговорит с Эсфирь, и у него не останется сожалений, что в попытках докопаться до мнимой правды он не сделал всё возможное.

Лишь бы Эсфирь не улетела. Лишь бы была у пристанища исчезнувших соплеменников…

Глава 7. Луч надежды

Глен покинул селение и повёл Ириса по тропке, пересекая заснеженный берег.

В быстро рассеивающемся тумане проявились очертания пустых сетей, покоившихся у кромки океана. Волны качали небольшое судёнышко, поскрипывавшее уключинами. У воды топтались два молодых наяда. Кучерявые и хорошо сложенные, они приходились Глену ровесниками. Тот, что повыше, глядел на потемневший небосвод, на котором зажигались бриллиантовые капли звезд. Другой то прыгал из стороны в сторону, то растирал плечи, будто готовясь к схватке.

Рыбаки. Но на кой им лодка? Не проще ли использовать чарующий голос как наживку?

– Пойте, любезный, пойте, – с ноткой издёвки прочирикал высокий. – Что ж вы дурью-то маетесь? Рыба сама себя не поймает!

– Да что-то голос меня нынче подводит, милейший господин, – сладенько проворковал низкорослый. – Будьте любезны, подсобите страдальцу. Усладите рыбий слух дивной песнью.

– У рыб есть уши? – изумился первый наяд.

– Сударь! – вскрикнул его собрат. – Вы редкостный бездарь, ведаете? Давайте-давайте, не робейте! Пробудите воображение! Представьте, что вы соблазняете юную деву с прелестными округлостями.

Высокий скривился.

– Пучеглазую деву, которая и говорить-то не умеет? – пробурчал он. – Только губами шлёпает…

– На кой девкам говорить?

– Так мы о девках или о рыбах?

– Одно к одному, – отмахнулся низкорослый.

Наяды осеклись и поклонились, видя, как Глен проезжает мимо. Он учтиво кивнул и оставил их за спиной. Появилось тягостное чувство, затмившее разум чернотой подозрений. Поведение рыбаков настораживало. Но почему? Из-за нарочито наигранных бесед? Нежелания петь? Лодки?