Белая нить

К горлу подкатил комок тошноты, Олеандр сжался и упал лицом на подушку. Ещё он размышлял об Аспарагусе, и мысли о нём тоже не сеяли в душе успокоение. Бастард Стального Шипа! Немыслимо! Почему он сокрыл родство с Эониумом? Не желал очернять его имя? А Эониум?.. Каков двоедушный нахал! Поборником чистоты и верности слыл! Головы сносил за измены и раздел ложа до брака! И сам втихую позабавился на стороне и заделал дитя!

А Бегония, почившая мать Аспарагуса? У неё же супруг был. Точно был. Ежели бы она вышла замуж после соития с Эониумом, суженый отказался бы от неё в первую брачную ночь, осознав, что она не невинна. Выходит, Бегония предала и надурила мужа? Родила чужое дитя и выдала его за плод брачной любви? Или она не ведала, кто приходится Аспарагусу отцом? Возможно, принесла Эониуму новорожденного, и он проверил, откликается ли Вечное Древо?

Так или иначе, но Стальной Шип знал, чья кровь бежит по венам Аспарагуса. Определенно знал. В ином случае он не благоволил бы ему – сдался правителю Барклей отпрыск прачки и кузнеца!

И отец Олеандра тоже хорош! Давняя битва у Морионовых скал. Ваухан и океаниды сковали Лета? и увезли в Танглей. Зелен лист, от лесного владыки дриады ожидали либо заключения Азалии под стражу, либо вести о её гибели. Но нет. Антуриум пошёл по сложному пути. Он дозволил ей скрыться. Обманул соплеменников, выдав случайный труп за труп сестры.

Ради чего, спрашивается? А чтобы мнимую честь не запятнать. Время тогда суровое царило. Стальная братва властвовала и процветала, желая видеть в лице Антуриума второго Эониума. Никто не оценил бы его жеста добросердечия. Не упоминая уже, чем это добросердечие аукнулось.

Отец пощадил Азалию и нажил в её лице смертельного врага.

А Рубин?.. Ядовитый полудурок тоже отличился. Похоже, растерял остатки мозгов и спутался с фениксами.

– Он нарёк себя сыном Азера, – поделился минувшей ночью Сапфир. – И обвинил Глена в его гибели.

– Азер мёртв?! – изумился Олеандр. – Значит, у фениксов власть сменилась. Янар стал правителем?

– Вероятно, – ответствовал Глендауэр. – И бразды правления он перехватил недавно, ибо до океанид слухи ещё не дошли. Но любопытно иное. Истинно, порою каратели Танглей отлавливают кочующих разбойников и мародёров с Ифлога. Но, право, Малахит, лик и отличительные черты Азера мне известны. И ежели бы я лишил его жизни, он не остался бы неузнанным.

– Да и что владыка Ифлога забыл бы среди разбойников? – подметил Олеандр, нахмурившись.

– Это как раз не удивительно, – подал голос Сапфир. – Фениксы отрекаются от кочующих мародёров-собратьев – это верно. Но много ли в их речах искренности? Думаю, Азер мог бы влиться в ряды разбойников. Ради забавы. Столь безрассудные поступки под стать детям огня.

– Соглашусь, – Глендауэр кивнул и добавил: – Отмечу ещё, что Рубин и Азер похожи.

Слова прозвенели, и комната потонула в тишине. Возникла заминка, часто возникающая в разговорах, когда собеседники приходят к одному выводу, читаемому во взглядах, отворотах головы, жестах.

– Твое ж хиново копыто! – выплюнул Олеандр, чувствуя, как кровь закипает в жилах.

Из всего вытекало, Рубин и правда мог приходиться Азеру кровным сыном. Видать, заявился на Ифлога, наслушался небылиц о гибели родного отца и развесил уши. А Янар и обрадовался, решил понасмехаться над заблудшим парнишкой. Чем не лекарство от скуки? Верно, он и указал Рубину на заведомо труднодостижимую цель – казнь наследника Танглей.

Молодец, конечно. Браво, Янар! Стоило отдать ему должное. Спровадил Рубина и умыл руки. Прикончил бы тот Глендауэра? Что ж, прекрасно. Янар подгадил бы ненавистным океанидам, оставшись не при делах. Погиб бы в битве? Тоже неплохо. Больно нужен на Ифлога мальчишка-дракайн, пусть и бастард павшего правителя.

Серьёзно! Да фениксы сами его придушат, когда Янар власть порезвится! И ведь не докажет теперь никто Рубину, что Глен не отнимал у Азера жизнь. Треклятый идиот уже под влияние владыки Ифлога угодил.

Мрак какой, ну! В кого не ткни, все в шкафах скелеты хранили. И ныне кости разом вывалились и завоняли.

Смрад чужих секретов душил Олеандра. Он устал думать, но не мог перекрыть поток мыслей. Устал лежать, но тело будто приклеилось к ложу. Хотелось не то орать, не то лбом о дерево биться.

А ведь он ещё с Аспарагусом не сцепился. Витали слухи, что на власть тот не претендует, называет себя воином и соглядатаем, учителем и советником – кем угодно, но не правителем.

И все же чем чаще Олеандр о нём вспоминал, тем отчаяннее желал порубить его на кусочки. Но наступил себе на глотку. Через Глендауэра передал Аспарагусу весть – призыв к беседе.

Но получил отказ:

– Голова наследника забита вопросами. Ежели я приду, она лопнет. А я не желаю мараться в крови. Пусть отца ждёт.

***

К исходу третьего дня силы возвратились. Тело до сих пор пробирала дрожь. Сердце билось до того медленно и гулко, что каждый его стук громом отражался в ушах. Но теперь почва не утекала у Олеандра из-под ног. Больше он не лежал камнем, пялясь на позолоченную солнцем пыль.

Довольно жалости к себе! Довольно бестолковых дум и терзаний, порождающих лишь головную боль!

Тепло жизни разлилось по венам, и он отринул тревоги. Вытащил из закромов засушенные травы и коренья. Промыл. Нарезал и растёр в кашицу, чтобы приготовить настойки для раненых.

К полуночи на подоконнике выстроились котелки и чаши. В некоторых уже томились лечебные соки, в других хранились нетронутые стебли. Олеандр перебирал побеги столистника, изредка поглядывая в окно. Свет от златоцветов, распустившихся на стволах, заливал круглый двор. Отрезанный от суматохи, он будто дремал, убаюкиваемый шелестом листвы. Дремал и не ведал, что вдали, в сердце поселения, хранители носятся, как полоумные: кто с увечными собратьями возится, кто жертв подсчитывает, складывая у Древа трупы.

Там тишина и покой не приживались. Там безмолвие разрывали стоны искалеченных воинов и элафия. Скрипели врата, перепачканные кровью. Пятна её темнели на листве и кустарниках.

Разок Олеандр высунул нос из обители, чтобы навестить Зефа. Не дошёл – дыхание спёрло. Откуда-то появилось вяжущее чувство. Показалось, он ступил в мешанину крови и кусков плоти. Одним словом, его вывернуло остатками непереваренных плодов, и он поспешил скрыться. Снова не выходил. Только обузой и неженкой прослыл бы, вмешавшись в суматоху.

Олеандр не чурался раненых. Вовсе нет. Просто он до сих пор не пережил смерть друзей. Мёртвые тела Драцены и Юкки рисовались перед внутренним оком, когда он смеживал веки.

– Пф-ф. – Он опустил глаза к пальцам, перемазанным в травяной жиже, и втянул носом воздух.

И тут до слуха донёсся шорох шагов. Завитки ушей развернулись, и он снова уставился в окно. За двором темнел зёв сплетённого из ветвей тоннеля, во тьме которого вспыхнули зелёные огни. Поначалу едва приметное, сияние их разрасталось тем пуще, чем ближе подходили визитёры.

Ожидалось, что к дому подступят стражи, чтобы обещанные снадобья забрать. Но предчаяние не воплотилось в явь. С ног до головы покрытый дорожный пылью, дриад в чёрной накидке вынырнул на свет и замер. Вскинул голову, и капюшон стёк с его макушки, оголяя знакомое лицо.

Отец! Олеандр даже не рассмотрел его спутников. Отбросив стебли в котелок, рванул к лестнице. Выскочил из хижины ещё до того, как отец и его провожатые поднялись на веранду.

Выскочил и тут же упёр кулаки в колени, запыхавшись. Аспарагус и Глендауэр обратили к нему взоры. Отец бегло поздоровался и сщелкнул с плеча иссохший лепесток.

– Где Эсфирь? – Голос Олеандра дрогнул.

– Я всё расскажу, – с нажимом произнес отец.

Глендауэр схватил Олеандра за локоть и утянул под лысоватый навес веранды. Огрызки лоз и сухие листья валялись на полу и столе, ветром сорванные с крыши. Отец устроился на покосившемся стуле и уложил перед собой книгу – незнакомую, толстую и ветхую, меж страниц ее застряли комки грязи.

Он что, из-под земли её вырыл?

– Побеседуем вчетвером, – произнес он, пока все рассаживались. – Я доверяю вам, сознаёте?

– Я всегда относился к тебе с почтением! – воскликнул Олеандр. – В бою я беспрекословно следовал твоим указаниям. Я увёл Эсфирь с поля боя, повелел спрятаться, толком не понимая, что ты замыслил. И что же вышло? Ты швырнул её к Азалии! Да-да, видел я ваши переглядки!

– Эсфирь хотела помочь. И я дозволил.

– Она ребёнок!

– Ребёнок? – Отец задумчиво поглядел на фолиант и добавил: – Постарше нас с Аспарагусом сей ребёнок будет.

– Что?.. – Олеандр растерянно моргнул, но быстро взял себя в руки. – Ты знаешь – я терпеть не могу слово «должен», – чуть спокойнее произнес он, выдохнув жар гнева. – Но ныне ты должен, нет, обязан сказать мне, что с ней произошло. Она жива? Где она?

– Не кипятись. – Отец примирительно вскинул ладони. – Она цела и невредима, клянусь честью. Истинно, я унёс её из леса. Ради её же блага. У Стальных воинов много достоинств, но терпимость к двукровным в их число не входит. Выкроив мгновение, они могли бы убить Эсфирь.

Могли бы. А возможно, отец просто защитился. Совсем как в прошлом, когда солгал о смерти сестры.

Проклятие! Олеандр засопел, как бешеный вепрь. Он чувствовал себя обманутым, хотя никто его не обманывал. Всюду секреты! Всюду фальшь! Подозрительность проросла на щедро удобренной почве.