Сто и одна ночь

– Давай.

Разлил по бокалам остатки вина. Щеки горели от спиртного.

– Вино для нее покупал?

– Ага.

– В следующий раз купи полусухое. В крайнем случае полусладкое. Но не эту приторную гадость.

– Следующего раза может и не быть, – Глеб снова сел в кресло. Сейчас он не хотел думать о Лане, но в то же время чувствовал себя так, словно был обязан все о ней рассказать. – Когда вы приехали, мы собирались заняться сексом, – сообщил Глеб без капли смущения, как лучшему другу. – Я пошел открывать вам дверь, а потом забыл о Лане. Веришь? Просто вылетело из головы, что этажом выше меня ждет обнаженная девушка. А у нее это был первый раз.

– Ну да… Не очень… – Ксения словно по-настоящему расстроилась. – Поэтому она не пришла на твой день рождения?

– Думаю, да. Сказала, что уезжает, но я ее в центре видел. Даже не расстроился, что соврала, сам виноват. Наверное, у вас, женщин, такая «забывчивость» считается серьезным промахом.

Помолчали.

– А она ничего такая. Красивая.

– Ага.

– Не боишься с ней – в первый-то раз?

– Тогда не боялся. Когда узнал, я уже был в таком состоянии, что не до страха, одни гормоны. А теперь… Даже не знаю.

– Хочешь, научу? В благодарность, что не подстрелил мышь, и мне не пришлось ее готовить? – Ксения улыбнулась, и Глебу стало теплее, словно еще бокал в себя опрокинул.

– Чему меня может научить женщина, не переносящая прикосновений? – случайно вырвалось – это все вино. И ее присутствие. Не хотел обидеть.

– Я не всегда такой была – неприкосновенной, – Ксения все еще улыбалась, но теперь только губами, улыбка в глазах растаяла. – Так тебя научить?

– Валяй, – нарочито развязно согласился Глеб.

– Что вы делаете! – я вскакиваю со стула, нервно растирая шею там, где только что лежала ладонь Графа.

– Еще одна ниточка с твоей жизнью? Непереносимость прикосновений? – Граф ходит полукругом, то приближаясь ко мне, то удаляясь.

Я чувствую себя кошкой, готовой к прыжку. Еще шаг ко мне – и я выскочу из кухни. Усилием воли заставляю себя убрать руку от шеи.

– Кто бы мог подумать, что моя Шахерезада недотрога.

«Кто бы мог подумать, что я Шахерезада!» – возмущаюсь, но язык держу за зубами – не без труда.

– Это что, заболевание? Или ты тоже не всегда была такой? – спрашивает Граф с любопытством ребенка, протыкающего лягушку соломинкой.

Была бы благоразумной – бросила бы наживку. Но сейчас я лишь очень зла.

– Это не имеет отношения к истории!

– История не увлекла меня. В отличие от вас.

– Напишите обо мне книгу? – ядовито интересуюсь я.

– Вряд ли вы интересны настолько.

В ответ я рычу – где-то в глубине себя.

Снова ловлю себя на том, что растираю шею. Хмурюсь. Обхожу Графа по наибольшему радиусу и сажусь на стул. Пора возвращаться к моей истории.

Только пару слов напоследок…

– Конечно, моя личность не настолько интересна, как ваша. Я же не притворяюсь другим человеком, чтобы рассказать всему миру чужую тайну, предварительно вывернув ее наизнанку.

– То есть, на ваш взгляд, притворяться другим человеком, чтобы украсть, – это нечто совсем иное? – будто из любопытства интересуется Граф, но я чувствую раздражение в его голосе.

Ему не нравится намек на книги, которые он пишет именно таким образом: меняет внешность и имя, втирается в доверие, увлекает, соблазняет, добирается до самых потаенных уголков души, а потом – в подробностях, с иронией, без моральных ограничений и мук совести – выплескивает все на бумагу.

Я использую паузу, чтобы отойти подальше от этой рискованной темы – и вернуться к другой, впрочем, не менее рискованной.

«Соблазни ее. Даже если вы стоите друг перед другом без одежды, у тебя все еще есть на это время. Любая женщина хочет быть соблазненной».

Глеб мчался по тропинке вдоль реки, едва различая в поздних сумерках повороты, перекаты и неровности. Туман карабкался по крутым склонам, цеплялся за выступы обрыва и выползал на берег. Свежий, влажный воздух разрывал легкие.

Ксения говорила то, что он чувствовал, но не мог выразить. Глеб хотел именно этого – соблазнить. Не только насладиться телом Ланы – стройным, гибким, влекущим, – но и пленить ее душу.

«Не строй из себя мачо, – советовала Ксения, пододвинув свое кресло к нему вплотную. И от этой секретности, интимности разговора, от того, какого рода тайны открывала ему в полутьме едва знакомая женщина – да еще и таким будоражащим шепотом, почти на ухо, – под ложечкой у Глеба будто скребло ногтем. – Легкая неуверенность в себе только поднимет тебя в ее глазах. Ей будет приятно, что ты волнуешься, что для тебя эта близость тоже важна».

Не скрывать своих чувств – так даже проще. Взаимное доверие. Эта Ксения очень умна…

Вот и кварталы деревенских домов. Фонари еще не зажглись, но Глеб знал на этих узких улочках каждый камешек. Летел, словно у него и в самом деле за спиной были крылья. В прыжке перемахнул траншею, хотя кладка – вот она – всего в метре.

«Главное правило гласит: прелюдия долгой не бывает. Дай почувствовать женщине, что она подарок для тебя, и самое сильное твое желание – доставить ей удовольствие».

Да, он этого и хотел: не только брать, но и отдавать, в полной мере.

Дальше – пустырь с котлованами под застройку коттеджей. Хлюпанье луж под ногами, хотя дождя не было неделю. Вязкий песок, строительные блоки, куски арматуры – ничто не могло замедлить бег Глеба. Он выскочил со стройки на улицу, остановился на мгновение – и его окатило волной белого света, словно героя игры, перешедшего на новый уровень – зажглись фонари.

«Первый раз невероятно важен. Научи ее получать удовольствие от близости с тобой еще до того, как она станет женщиной. Желание должно оказаться сильнее страха перед болью», – Ксения сидела на краешке кресла. Она не касалась Глеба, но находилась так близко, что запах ее тела дурманил, притягивал, будоражил и рождал желания, которым еще не было названия.

Не останавливаясь, Глеб перемахнул через забор школы и в жидком свете далекого фонаря едва ли не на ощупь нарвал с клумбы цветов, которые уже закрылись на ночь. Помчался дальше – через заборы, канавы.

Эта женщина совсем не была похожа на его Принцессу – ниже ростом, мягче, округлее. Если Лана напоминала ручей, то Ксения – полноводную реку. В ручье хочется резвиться. В реку – нырнуть с головой.

«Да, прелюдия долгой не бывает, а вот поцелуй… – Ксения машинально коснулась пальцами своих губ, слегка надавила – и сердце Глеба захлебнулось. – Поцелуй затягивать не стоит. Не задерживайся на одном месте, не давай ей сосредоточиться на своих ощущениях. Пусть кажется, что твои губы и руки везде одновременно».

Образы оживали, мелькали кадрами перед глазами и отзывались во всем теле. Они так захватили Глеба, что он едва не пропустил поворот.

«Слушай ее дыхание. Оно учащается, когда женщина испытывает удовольствие, и замедляется, когда ощущения идут на убыль. Тогда исследуй другую часть ее тела…»