На столбик следующим слоем
ложится старость серо, вкривь.
Великий фатум и надстрои.
Порой нанизан цвет иль три…
Спаялись радужные вспышки
из лет, событий, бед и проб.
Венчает стела чёрной крышкой,
под коей малый красный гроб…
Пропойца
Пивною пробкою медаль
за мысли, крупные испитья,
за то, что дальше всех блевал,
за бой кулачный, тел избитья,
измены, крики, грязный гул…
Ты похмелялся, отняв соску!
Пропиты в зиму свечка, стул,
ребёнка плед, жены расчёска.
Бутылок гул, как гор парад.
Вино с обеда до обеда.
А у других пучок наград
за книги, песни и победы.
Твои ж в мешок, снести в утиль.
И нет истории сей хуже.
Как будто вовсе ты не жил,
топился в красках, умер в луже…
Космический мастер
Иглой меж пуговиц цветастых,
вдоль пашни ткани путь ведёт,
цепляет звёзды неопасно -
Господь рубашку тихо шьёт.
И блёстки холодно сияют.
Покрой изящен, статен рост.
Чуть неумело пришивает,
немного шарики вразброс.
Он чинит дыры и подкладку,
и астероидом жарким прям
просторы гладит и подмятки,
готовясь к рауту и дням.
С улыбкой, битою ль щекою,
рукой дрожащей мастерит
пошитый фрак, мечтой влекомый,
что в лучше эру воспарит,
войдёт в великий зал, богатый
из туч и мрака тысяч лет,
в цветочный холл и сад лохматый,
плодовый, ласковый, без бед.
Желает в новый век, наверно,
из эры худшей, рвущей прочь,
а вместо бабочки нашейной
пылает солнце, крася ночь.