Две Лии и Иаков. Книга 3

«Лепешка свежая, вкусная. Сегодня у нас праздничный ужин по случаю благополучного возвращения домой?» – перебила Адат.

– Зачем сразу же отослала туда Гиваргиса с наемниками. Зачем, не отдохнув, направилась знакомиться с обитателями. Зачем дралась с Шором. Зачем пытаю вожака? Все? Или есть еще что-то?

«И зелень неплоха. Только посолить не мешало бы. А вот и боб. Чистенький, но мокроват. Зато мягкий и пахучий. Его, точно, с зеленью варили. Вкусно». – Адат комментировала поглощаемую Лией-Тарбит пищу.

– Да. Так вот. Вернемся…, правильно, к нашим баранам. Мужикам, значит. Представить себе не могла, да и сейчас не могу, чтобы Марон взвалил на себя убыточное дело. Чтобы разобраться, нужно было опередить его, не допустить появления посторонних. Срочно отослала туда нашу бравую команду. Когда, к тому же, увидела, что он о чем—то шепчется с подозрительными типами, сама себя похвалила. В уме, даже ты не слышала. Сам себя не похвалишь, ходишь, как… Короче, похваленной ходить намного приятнее.

Финик хочешь? Сейчас нащупаю покрупнее, послаще. Вкусный. Адина выбирала. Еще финик? Или орешек. Хорошо, по очереди.

Когда узнала, как он обращается с рабом, и что тот обязан сделать при появлении чужих… Ты уже поняла? Правильно, сестренка. Где—то там много денежек припрятано, нажитых неправедным путем, и взять их у него – наша задача. Не я первая сказала это, или что—то похожее. Так повелось в мире, что каждый второй норовит взять у каждого первого, если уверен, что за это ему ничего не будет. И наоборот, каждый первый у каждого второго. Теперь к делу. Я напоминаю ситуацию, ты вспоминаешь детали. Мне тогда было не до разглядывания местных достопримечательностей. Я смотрела, как мужчины реагируют на мои слова и действия. Вот мы подходим к дому. Говори, что отложилось в памяти.

– Да ничего. Дом как дом. Круглый, как у нас во дворе. Оштукатуренный. Вход низкий, выходит к очагу, окна не видела. Может, с другой стороны. На двери старая штора из кожи. Когда братья выбирались, видела кусочек обстановки. Все пусто. Сейчас вспоминаю, удивляюсь. Потом ты отошла на пару шагов. Но дом заслонял всю картину. Ты отвернулась от дома, перед нами стояли наемники. За ними – огород. Ухоженный. Видна граница с участком Гиваргиса. Резко выделяется, между прочим, и сравнение в нашу пользу. Справа, за огородом, спуск в овраг. Качнулась штора, я услышала. Страшно стало. На мгновение показался, показалось что-то, кто-то. Ну, не знаю. Уже не смотрела, слушала.

– Адат, если бы не ты… Не было бы ни схватки, ни победы, ни нас. Орешек хочешь? Или финик?

– Водички. Не торопись, маленькими глоточками. Хорошо-о-о. Когда ты начала, я закрыла глаза, не мешала. Очнулась, только, когда ты позвала. Успела подхватить тело, потом выводила братьев из оцепенения. Все делала, как ты говорила – короткие решительные команды.

– А до этого. После удара, когда я развернулась и стояла напротив раба.

– До сих пор рука от него болит. А что хрустнуло, нос или обломок кружки? Или то и другое?

Знаешь, давай, пожалуй, и то, и другое. И финик, и орешек.

Сейчас. Если убрать с картины этого, ну ты знаешь, раба, то справа яма, погреб. Дальше, за домом виден краешек плетеного забора. Низкий, небольшой. Неизвестно, что закрывает. Слева очаг выглядывает, длинный, даже не до конца увидела. Потом драка. Ладно, избиение.

– За плетнем, скорее всего, отхожее место. Удобно. Наполнил ямку, засыпал, новую вырыл, заборчик перенес – готово. Очаг? Надо поподробней вспомнить. А отключилась я крепко. Ненадолго, но глубоко.

– После того, как покомандовала братьями, умывалась рядом с очагом. Он из обожженного кирпича, прямоугольной формы, достаточно длинный. На дальнем конце вмурован котел. Приличный, больше нашего. С ближней – брошена бронзовая решетка. Большой очаг, непонятно для чего. Посередине пустое пространство, дрова можно подбрасывать в обе стороны. С ближнего торца вынуты несколько кирпичей, чтобы можно было использовать только небольшую часть. По поводу очага – все. Потом прошли мимо дома, спустились в подвал, там уже ты командовала. Если интересуют детали, спрашивай, постараюсь вспомнить. Тарбит, миски где? Неужели все съели.

– Зилпа, ты? – Лия-Тарбит, прервав мысленное общение с подругой, негромко заговорила, и тут же под рукой оказалась плошка со сладостями, а потом ей в ладонь уткнулась холодная кружка со свежей водой. – Спасибо, девочка.

И снова вернулась к беззвучному обращению к подруге: «Странно, неужели я так повзрослела, что мне удобно называть Зилпу девочкой? Адат, слушай внимательно, хотя, похоже, опасности на сегодня закончились. Вечер воспоминаний продолжим позже».

Лия-Тарбит начала вслушиваться в беседу, готовая в любую минуту вмешаться, но вскоре разговор за столом превратился в невнятный гул, а до ее сознания доходили лишь отдельные слова и фразы. Лаван, придвинув к себе кружку с пивом, обратился к семье, чего никогда не бывало за этим столом. Только фигурки богов удостаивались чести быть посвященными в заботы хозяина и присылать ему здравые мысли.

– Сегодня я, прибыв домой после трехдневного отсутствия, обратился к богам. Они поддерживали меня все время, пока продолжалось судебное разбирательство. И посоветовали мне рассказать о событиях последних дней. («Ух ты, подумать только. Боги уже не повелевают, а лишь советуют. Адат, наш отец уже богоподобный?»). Не хочу, чтобы слухи и россказни исказили правду.

По прибытии в город, мы с Лией направились к месту суда. Главный судья сразу прервал все дела, и…

«Бу-бу-бу, – раздавалось в сознании Тарбит, – Джераб, бу-бу-бу, мушкенумы с ослами, бу-бу-бу, я выступил в защиту дочери. Наместник и главный жрец, бу-бу-бу. Потом судья бу-бу-бу, по законам Хаммурапи бу-бу-бу. Потом мы направились на берег реки. Там целая команда погрузилась на плот, а я молился богам на берегу. Потом, бу-бу-бу, и Лия исчезла в реке. Команда вернулась на берег без дочери, но с обезумевшим начальником стражи наместника. Потом мы вернулись, бу-бу-бу, Марон, бу-бу-бу. Я защищал любимую дочь, но тут появилась она сама. Стало понятно, что она невинна («Как онсказал, Адат? Все думают, что меня в реке пытались изнасиловать?»), и судья присудил ей участок земли возле поселка. Хотел отдать мне, но я отказался в пользу дочери. Хвала богам, теперь она авилума, самостоятельная хозяйка и владелица имущества.

Все уже хотели заканчивать, но я, бу-бу-бу, решил еще больше наказать Марона и Джераба. Настоял перед высокими судьями, бу-бу-бу, сватовство, бу-бу-бу. Теперь Марон должен мне четверть своего имущества.

– Поздравляю тебя, дядя, – тишину комнаты, наступившую после окончания повествования Лавана, прервал спокойный голос Иакова, – именно о таком развитии событий все дни, что вы пребывали в городе, я молил Всевышнего. Да будет свидетельницей мне прекрасная Рахель. («Тарбит, она глубоко вздохнула», – откликнулась Адат). Все свободное время, а иногда даже жертвуя разговорами с пастухами о Вседержителе и его деяниях, я посвящал просьбам к нему о ниспослании великой милости, и он услышал меня. Лаван, в твоем повествовании ясно просматривается его благотворящая длань.

– Сейчас ты молился усерднее, чем в шатре Исаака, отца твоего, когда, прикрытый шкурами козлят, вытянул у него благословение? Тебе ведь не привыкать. Если за миску чечевичной похлебки, ты выторговал первородство у Эсава, почему бы не попробовать договориться с полуслепым отцом? – из дальнего угла стола прозвучал спокойный голос Лии.

– Лия! – Лаван не говорил, рычал, – как ты смеешь вмешиваться в разговор мужчин. Откуда ты можешь знать, как на самом деле происходила встреча между отцом и сыном, если в шатре кроме них никого не было? Это Ревека, моя любимая сестра, решилась изменить выбор Исаака. Это она сочла более достойным Иакова. Он просто участвовал в ритуале благословения по велению матери.

– Тут я с тобой согласна, – речь девушки не изменилась ни на йоту, – что да, то да. Однако Ревека помнила завет Господа: «два народа в чреве твоем, и два племени из утробы твоей разойдутся, и одно племя будет сильнее другого, и старший послужит младшему».

Ревека, вот уж удивительная женщина, я просто мечтаю познакомиться и побеседовать с ней. Именно она решила, что любимый отцом, но беспутный Эсав, с его женами и детьми, страстью к свободной жизни на просторах в роли наследника рода Авраама, призванного продолжать его учение, будет менее предпочтителен, чем преданный ей всей душой Иаков. Так дело было? Или я ошибаюсь в чем—то?

– Тебе-то откуда знать? Как ты, просидевшая всю жизнь в дальнем поселке, можешь знать о промысле божьем, – не сказать, чтобы уверенно, попытался возражать Иаков. – Наслушалась басен возле колодца от путников? Да, слава Едином Боге, о моих деде и отце, об их вере достигла ваших ушей. Но жаль, что известия, передаваемые из уст в уста, имеют свойство искажаться. Только тот, кто сам участвовал в событиях, тот, кто получил знания из уст Всемогущего, тот, кто посвятил всю жизнь постижению божественной сущности, могут верно изложить события.

– Ты имеешь в виду себя? Но всегда ли ты был честен в словах своих?

Может напомнить тебе, как обряжала тебя Ревека, как ты в одеждах Эсава и шкурами козлят, надетыми на руки и гладкую часть шеи вошел к отцу. Тогда ты побоялся показаться Иакову, говоря: «Быть может, отец меня ощупает, и я покажусь ему плутом и навлеку на себя проклятие, а не благословение? И сказала ему мать его: на мне твое проклятие, сын мой! Послушай меня, иди…». Напомнить, как ты подошел к нему, и говорил с ним: «Я Эсав, твой старший; я сделал, как ты мне сказал…», и он удивлялся: «голос – голос Иакова, а руки – руки Эсава». Напомнить, как он обнюхал тебя, и «ощутил запах… одежды, и благословил …, и сказал: вот ведь, запах сына моего – как запах поля, которое благословил Господь». И не поведал ты отцу своему, что перед ним не Эсав, а Иаков.

Ты выманил благословение у слепого отца. Отец пожалел о своем решении, но уже не мог изменить его. Именно об этом поведал он любимому Эсаву. Знаешь ли ты слова отца своего, сказанные твоему брату? Вспоминай их почаще.

И вот ты здесь. Это Ревека настояла перед Иаковом, чтобы он отправил тебя в Харран к Лавану, узнав о намерения Эсава убить тебя после смерти Исаака. Это Ревека сослалась на нежелание иметь внуков от дочерей Ханаана. Это она вложила в уста Исаака заповеданное тебе. Напомнить?

«Встань, иди в Паддан Арам в дом к Бетуэлю, отцу твоей матери, и возьми себе оттуда жену из дочерей Лавана, брата твоей матери».

Ревека, да будет благословенно имя ее, взяла на себя ответственность за деяния, которыми ты воспользовался, но и ты участвовал в признании за тобой первородства и получения благословения. (Все цитаты «Я—Тора. http/ ja-tora.com «Берешит, 27»)

– Не слушай ее, Лаван, – не сдавался племянник, – никого не было в шатре, никто не мог поведать ей о нашей встрече с отцом

– Не забывай, родственник, что я побывала на дне реки, и с кем там повстречалась. Пока отец молился на пристани, (я—то, думала, что онподсчитывает убытки), я много чего узнала от богини Нанше. Даже подарок получила.

– Какой подарок! – вскричал Иаков, – где он, кто его видел?

– Подарок от богини предназначался храму и сейчас хранится в зиккурате города Харрана. А где те подарки, что послала нам Ревека, где верблюды, груженые товаром, где та заветная сумка с драгоценными украшениями, что предназначались матери, мне, Рахели? Или ты повторишь нам рассказ о вероломном нападении разбойников? Так что, Иаков, оставь разговоры о чудодейственности молитв. Боги, и единый в том числе, благоволят к тем, кто действует. И обращается к ним за помощью, конечно. Им решать, достоин ли молящийся того, чтобы на него обратили внимание.

– Лаван? – возмущенный возглас Иакова прервал речь Лии. – Зачем ты рассказал ей о нашем ночном разговоре. Не дело женщин встревать в мужские дела. Или она подслушивала?

– Никто не мог подслушать нас, – ответ Лавана звучал задумчиво. – А она тем более. Ее не было дома, она покинула его по моему приказу.

Наступила тишина. Рассказ Лавана был закончен, никаких советов он не спрашивал. Все размышляли о случившемся, перебирая в памяти свои слова и слова собеседника. В головах возникали аргументы и фразы, но было поздно. Слова вырвались из уст словно рассерженные пчелы, жалили и заставляли защищаться. Но не было возможности схитрить и этим добиться победы.

Лия-Тарбит откинулась на спинку стула. Рахель схватила руку Иакова и крепко сжала ее. Адина обратила свой взор к фигуре Иштар и молитвенно шевелила губами. Ей почему-то казалось, что на лице богини блуждает одобряющая улыбка.

Адат отважилась обратиться к подруге, воспользовавшись случаем, когда все были заняты своими мыслями.

– Тарбит! – мысленный вопрос робко появился в разуме Лии. – А откуда ты все это знаешь? Не припоминаю я, чтобы богиня общалась с нами.

– В школе учила, Адат. У нас хороший учитель был. Да ладно…

– Извини, что напомнила тебе о будущем. Расскажешь, если вспомнишь что-нибудь интересное? Что с нами будет? Как все обернется?

– Знаешь, подруга, иногда не хочется вспоминать о будущем времени. О том, как я жила, буду, конечно, кое-что рассказывать, если к случаю придется. А выдумывать разные разности, как ученый какой-нибудь… Нет, не буду. Адат! Отец с Иаковом не могут не заговорить о деньгах, не те натуры. Так что, прислушивайся, не отвлекайся. Как бы не обвели вокруг пальца.

– Знаешь, я, конечно, уже привыкла к твоим непонятным выражениям. Осмелела так, что с нашими друзьями уже разговариваю, подобно тебе. Но сейчас…, как с теми баранами, к которым пора возвращаться. Какой палец, куда вести? Ты о чем?

– Сейчас эти хитрецы захотят воспользоваться денежками, которые мы с риском для жизни и любимого тела добывали в сражениях с городскими умниками. Каждый норовит обидеть слабую беззащитную девушку.

Затянувшуюся паузу прервал Иаков.