ЯММА. 1(13)

Прикинь, так и сказала: «Это за пределами моих границ толерантности».

А я подумала, это она что, в местные депутатки планирует идти, что такие фразочки репетирует. Ну нет, нет, это, конечно, я тебе плету, приукрашиваю. Я тогда подумала: ну и мразь – но не сказала ей этого. Можно, всё-таки, её понять: просыпается она ночью, а я ей «Ой люли люли люли», а сама сплю, как убитая.

Проблем со сном у меня никогда не было, а чего им быть? Я ложусь в чернозём сна, укрываюсь дёрном, и они, хорошие, все вокруг меня шуршат, шебуршат, ворочаются. Мне не мешает. Мне вот знакомая говорила, что они во сне тянут к ней руки, и она бдит, чтобы они её не касались.

А мне чего? Это же мои мёртвые, пусть трогают меня, если им так надо. Люли-люли, люли… Ой, ну всё, надо идти, а то просится, душит меня. Если что, я тут по четвергам ещё месяц буду – заходи!

Люли-люли, люли, люли-люли, люли

мокрого места (максим чихачёв)

«Gib dem Spiegel nicht die Schuld,

wenn das Gesicht schief ist»

Н. В. Гоголь

i

Спиной вжимаясь

В земляную мышцу бруствера,

Крича в лицо ребёнку

О бессмертности Волынской,

Ты лишь

Канонизируешь опричнину безумства,

Распятую Шаламовым

На проволоке Колымской.

ii

Ведь ты уверен —

Вечность на твоих коленях,

Хихикая, порхает глазками, как шлюха.

Ей наплевать на Лебенсраум

В военных бюллетенях —

Ей вроде хочется остаться длинноухой.

Пока нет времени как факта – свято всё:

Военник, кляп, восьмидесятый май.

Так ты вжимай ей голову в подушку,

Схватив за волосы, шепча: «не пропадай».

iii

Вы снова встретитесь:
Она – обворожительный туннель
В космическую молодость чумы,
И ты – давя улыбку сквозь шрапнель,
В знакомой ленточке с ожогами тесьмы.

Всмотрись с мальчишечьим испугом —
Где та резина сломанных часов?
Ты ж накурил её до посиненья губок
Дымком кремации двухтысячных годов.

Но взгляд её вдруг резок. Обезвож (д) ен.
(Грызня кукушек на щеках обоев)
Пока способны:
«Обезбожьте,
Обезложьте,
Обезгрошьте» —
Останутся бетонными веснушками
Следы побоев.

…

Теперь в лице её эпиграф для газетки:

«Весь путь твой – «кокон – сдох», никак не «vita – mortem’ —

От вздутого клеща кремлёвской яйцеклетки

До красной лужицы пост-Нюрнбергских абортов».

фуэте (модест минский)

Я перестал танцевать. Я никогда толком не танцевал, так, чуть-чуть, а потом перестал. Потому что танцы чепуха. Даже в ресторане под водку и саксофон. Танцевать нужно под настроение, когда выпил или рыбу поймал огромную. Или с женщиной, но если выпил обязательно, или когда фигура хорошая, тогда и без вина можно. Но с рыбой всегда танцуешь внутри и поёшь, и насвистываешь, и плюёшь на крючок с наживкой и пальцы о траву вытираешь, потому что тесто липкое.

А потом я нашёл собаку, только она не стала моей. После вечера с голосами и музыкой. После рыбалки и длинной дороги в дождь. Потому что не все собаки становятся чем-то, даже добрые. Эта стояла на остановке возле дороги с кустарником. Тряслась и делала большие глаза. Я остановился и спросил:

– Ты чей?

Она молчала. Потом взял за ошейник и снова спросил: