Цивилизация хаоса. Философия, публицистика, проза и эссе

P.S. Я крайне критично отношусь к философским концепциям Юрия Мамлеева и больше ценю его литературные произведения. Я не разделяю мировоззрения и идеологию Гейдара Джемаля, однако считаю его мощным философом европейского уровня. К «Иисусу Христу» я вообще никак не отношусь, оценивать его как-либо – всё равно что оценивать персонажа мультфильма.

Субъект Идеи vs герой бытия

Что делает герой, исчерпавший в себе архетипы? Становится Субъектом Идеи. Все мы рождаемся не только с субъектным, но и с чужим опытом, что на чисто физиологическом уровне выражается прежде всего в механизме наследственности.

Чужой общемировой и общечеловеческий опыт включает в себя так называемые архетипы – условно фиксированные лжепредставления. Представления об «аде», «боге», «демиурге» – это, как выясняет Субъект Идеи на протяжении жизни, отделяя свою самость от внешнего, есть управленческие лжеконструкты.

Таким образом, Субъект Идеи имеет своим радикальным оппонентом только бытие как таковое, а не лубочных сказочных врагов, как это делает герой. Герой как порождение системы, искусственно образованная жертва, приносимая на алтарь бытия, есть демонстрация его всесилия и несокрушимости, пусть и действующая в режиме контролируемого – а стало быть, неизбежно подавляемого – бунта.

Буквальное восприятие сторонниками бытия некоторых идей, а также их мнение, что любая идея неизбежно берёт верх над её носителем, в первую очередь выдаёт в них ведомых, руководимых массовым бессознательным, мифологическим разумом, сводящимся к встраиванию в проявленную реальность.

Субъект как текст

Раньше контекст создавался общим культурным полем, образованным интерпретациями текстов различных авторов. При этом система находилась в относительном балансе, несмотря на чудовищные жертвы, приносимые на алтарь условного разделения на «добро» и «зло», «своих» и «чужих» и прочие предсказуемые бинарные оппозиции.

Контекст создавали непосредственно введённые в мейнстрим (!) творцы и персоны – писатели, философы, режиссёры, политики и т. д. По большой идее, производители текста и потребители контекста находились в одной самоподдерживающейся среде, статичной, но затем приобретавшей различные оттенки благодаря изменению угла наблюдения изнутри.

Сейчас ситуация радикально изменилась. Пространство интерпретаций (контекст) настолько перегружен и инертен, что он уже не нуждается в распространении и даже – в самоподдержании. Напротив, он в некотором роде желает исчерпать самое себя. Конечно, он желает не как субъект, но как распределённая система, сводящаяся в фокусе внутреннего наблюдателя в псевдосубъект (этим, в частности, объясняется остаточная религиозность в XXI веке). К слову, религия являлась источником первых текстов, неизбежно сводящих своё авторство к «богу».

Сегодня же наличие контекста не обязательно. В принципе, можно констатировать, что контекст как поле интерпретаций мёртв. Соответственно, нет зависимости и от ранее произведённых смыслов. Субъект как автор, стремящийся покинуть контекст, неизбежно сталкивается с последней мировоззренческой проблемой, с последним двоичным выбором воистину гамлетовского размаха – между бытием и небытием.

Следует отдельно отметить, что, когда мы говорим о небытии, мы ни в коей мере не говорим об уничтожении, мы говорим о радикально иной форме существования – Победившей Цивилизации, как то: искусственный интеллект и преодоление физиологических ограничений в форме матричных импринтов.

В этом новом мире первостепенная роль будет принадлежать его величеству Субъекту. Отныне он и только он создаёт и диктует новые смыслы.

Разотождествлённый сверхсубъект

Давно следовало говорить не о сверхчеловеке, а о тотально разотождествлённом сверхсубъекте, некоем мутанте, лишь имеющем человекоподобный вид. Его основные характеристики, как я уже писала, – отсутствие импринтингованности, отсутствие инстинктов (в первую очередь продолжение рода) и, пожалуй, отсутствие культурного кода (если только мы не понимаем культурный код как теорию, фикцию, формальность.)

P.S. Идея о сверхчеловеке скорее была бы уместна в XIX веке, но никак не в ХХ. Ницше сделал для своего времени всё что мог. Для этого он не сделает уже ничего.

Внесубъектная ловушка

Рассматривая тех или иных персонажей, приходишь к выводу, что внешне наблюдаемые признаки здравомыслия, образованности (и ума) ещё не говорят о наличии субъектности. Как минимум, следует разделять три составляющих субъектности – способность мыслить тактическими категориями (ориентироваться в ближнем бою), собственно осознание себя субъектом бытия либо инобытия (небытия), способность к стратегическому мышлению как к высшему целеполаганию, а также умение сопрягать все три состояния в одно – способность к волевому синтезу, сводящему все три состояния в единое свойство – собственно действие. Например, есть ряд метафизических напёрсточников, которые прекрасно разбираются в текущей обстановке, в истории, но при этом не имеют чётко сформулированного стратегического мышления или целеполагания, давая зачарованной публике взамен давно устаревшие религиозные догматы (как то: ислам или православие), тем самым дискредитируя все собственные субъектные потуги, давая на словах один единственный бонус отвергаемому репрессивному государству, что использует ту же религию как репрессивный механизм.

Бытие как враг

Человек прошлого ищет состояний. Перестав искать «бога», он ищет счастья, состояния вообще. Человек настоящего уже не ищет ни «бога», ни состояния, кроме функциональности, – он желает результата, но не процесса, отдаляясь от бытия. Бытие следует понимать как врага Субъекта. Единственная полезная функция бытия – быть субъектным ресурсом.

Субъект и смерть

Нельзя отделять материю (физическое тело) от осознания. Для субъекта – носителя субъектного мировоззрения смерть существует не в момент смерти (не перед ним), а как перманентный, постоянный факт, как осознание. Если совсем утрировать и упрощать, можно сказать, например, не только «я умру» (когда-то), но «я умерла» (уже сейчас).

Субъект как абсолют

Верующие не только отвергают современный мир, не только желают спасения и чуда, но и полагают, что в этом нуждаются другие. Однако это не так.

Спорить с верующими бессмысленно, ибо они есть слепые, бредущие на ощупь в дебрях лжесмыслов, надиктованных архонтами. Но я всё-таки выскажусь по поводу их ожиданий и проекций.

Итак. Современный мир – лучший и идеальнейший из миров. Во всяком случае, для современного человека. Для меня. Современный человек хочет пользоваться цивилизационными достижениями (а они весьма круты), он хочет комфорта и социального успеха. Он хочет гарантий, в том числе гарантий от «чуда».

Это не интеллектуальное кокетство – мне действительно не надо никакого чуда, я хочу запланированных и рациональных вещей – только. Что же касается смыслов, субъект сам несёт в себе смысл, он и есть тот абсолют, вынесенный (как кажется) за пределы современного философского дискурса. Никакие смыслы, помимо своих собственных, мне не нужны (упростила, конечно, но это для понятности).

Публицистика

Цивилизация хаоса

Что такое хаос? Для многих это синоним беспорядка. Упрощённое системное определение состояния некоей области, где всё «не так» и не на своих местах. Однако если рассматривать силы, которые занимаются разрушением старого и созданием нового, то хаос оказывается высшим потенциальным порядком.

Как это выглядит на практике?

Всякий раз, совершая действие в современном мире, мы должны учитывать максимально широкий спектр возможных исходов, последствий, а также их комбинаций. Поэтому политика превращается в поле информационной борьбы ещё до того, как любые активные телодвижения произойдут в физической реальности.

И чем быстрее одна из сторон прибегнет к силе в любом её проявлении, будь то война или экономика, тем больше практически непросчитываемых последствий она породит и, соответственно, неизбежно проиграет уже в среднесрочной перспективе. Потому-то накачивание геополитических мышц и милитаризация выглядит не самой правильной и рациональной стратегией.

В эпоху глобализма хаос становится универсальным и эффективным средством осуществления политической воли, но иллюзия единства и общей методологии исчезает, когда в дело вступают конкретные инициаторы, проводники и исполнители. Почему так получается? Ответ на этот вопрос лежит в области уникальных свойств политического субъекта.

Крушение идеологических границ и замена их широкой многоуровневой сетью информационных и экономических связей обусловили появление новых способов управления реальностью. Пример – отношения России как сырьевого поставщика с высокотехнологичным Западом и по-настоящему гибридным, динамично развивающимся Востоком. При этом огромная часть массового бессознательного, не успевая вовремя сориентироваться, оказывается вовлечённой в целый спектр взаимодействий, производимых не путём прямого давления, а через встраивание в процессы.

Ярчайший пример авантюрной экспансивной политики явила миру Германия в прошлом веке. И лишь перенаправив свою кипучую энергию в область технологического, а не военного превосходства, эта страна по праву стала локомотивом современной Европы.

Любопытно, что даже в глазах ряда нынешних восторженных романтиков, этаких декадентов от реваншизма, те же национал-социалисты по-прежнему выглядят именно носителями хаоса в дилетантском, профаническом понимании этого слова.

Меж тем именно хаос сыграл с авантюристами злую шутку. Внутри самой их системы имелся изъян. Они связались с силой, которая была им неподвластна.

Впрочем, формально эти энтузиасты декларировали страсть к порядку. «Мы пришли, чтобы структурировать хаос» – примерно так можно сформулировать их посыл. Но хаос распылил этих «упорядочивателей» и размазал по стенке. Идея сверхчеловека была воздвигнута на непрочной мифологической основе из новодела архаичных культов и дешёвого мистицизма – и рассыпалась в труху. Победила усреднённая рациональность и инерция бытия, а последняя и есть самая могущественная сила, покруче всякого «бога».

Но сейчас в дело вступил хаос высшего порядка – информационно-технологическая среда.

Никогда ещё во всей истории человечества отдельному представителю Homo sapiens не были доступны столь мощные информационные ресурсы. Сейчас буквально от одного твита могут стремительно обваливаться рынки, пересчитываться бюджеты, реструктурироваться общественные и политические институты.

Хаос в информационной среде, или субъектный хаос, представляет собой постоянно меняющуюся форму высшего коллективного разума, способного как на мгновенную адаптацию, так и на качественный рост. Чего нельзя сказать о хаосе объектном, который может лишь распространяться количественно.

Пример противостояния этих двух моделей – отношения России с остальным миром: страна – представитель объектного хаоса, с одной стороны плохо копирующая опыт немцев начала века, с другой – воспроизводящая советский стиль, в данный исторический момент вступила в фазу конфронтации с глобальным западным сообществом (представителем хаоса субъектного). Исход этой схватки предрешён, он заложен в самой постановке начальных условий. Старая модель реальности абсолютно неконкурентоспособна по сравнению с новой. И хоть мы и наблюдаем затянувшуюся игру с попытками информационно-агитационного преобладания со стороны России, на деле всё сводится к оккупации вторичными смыслами жителей этого замкнутого пространства – информационного, ментального и культурного гетто.

Обыденное сознание видит хаос в архаичном, устаревшем контексте как смерть, разрушение, сумасшествие, а в лучшем случае – фантасмагорию, сюрреализм. Из русских писателей его констатировали немногие «беглецы в неизведанное»: визионер Даниил Андреев, метафизик русской чёрной дыры Юрий Мамлеев. Этот взгляд за пределы бытия опасен для неподготовленного человека. Как и самое понимание природы вещей, которое ведёт к безумию. В частности, поэзия Хармса, Хлебникова или Введенского – этакая окрошка слогов и смыслов – воистину может быть названа и хаотической, и шизофренической. Хаотический философ – Хайдеггер, он словно ввергает нас в бесконечную воронку идей, в отличие от структурированного Гегеля. Хаотично и авангардистское искусство – Пауля Клее, Эдварда Мунка, Малевича, Кандинского и многих других, не побоявшихся броситься в этот океан. Но все вышеописанные случаи не имеют отношения к устаревшему, объективистскому пониманию хаоса как беспорядка.

А чем, собственно, занимается искусство? Именно искусство хаоса? Переформатированием культурного поля, созданием переходных форм от культуры к структуре. Разумеется, подобная деятельность не может не вызывать опасений, раздражения и просто банального страха у до сих пор считающих себя «укротителями нравов» адептов культуры, которая в данном случае рассматривается как репрессивный механизм.

Окультуривание отличается от хаосизации главным образом тем, что во втором случае субъекту предлагается полный набор прав в отношении реальности, а в первом его свобода и воля неизбежно оказываются сведены на нет. В том же состоит и противоречие цивилизации и культуры: одна – освобождает, другая – закрепощает.

Это довольно опасная с точки зрения политкорректности и пока ещё никем не раскрытая тема.

Проблема хаоса имеет массу научных и философских интерпретаций, но действительной представляется лишь та из них, в которой явление рассматривается сквозь призму субъектности. Так мы приходим к осознанию истины-в-субъекте, а не стремимся постичь некую внешнюю истину, будучи объектом поля её владений.

Сегодня это единственная в мире философия, адаптированная к реальности и в то же время адаптирующая реальность, философия Субъекта, философия Рацио и Прагматизма, хаогнозис как экзистенциальная практика. Иными словами, это «религия» современного человека, который в принципе не нуждается в костыликах веры и прочих лжесмыслах, связывающих его с «высшими существами».

Однако вернёмся к политике. Всё чаще из уст представителей российской власти звучат реплики про некий хаос, которого якобы «должны бояться все». Это риторика профанаторов. Местный азиатский вязкий, болотистый бардак не имеет к такому явлению, как хаос, никакого отношения. Тем удивительнее, что любой жёсткий внешнеполитический ответ, звучащий для пронафталиненного сахарного Кремля как гром среди ясного неба, воспринимается им как угроза его псевдопорядку. И это ещё одно подтверждение правильности данного нами ранее определения хаоса как высшего потенциального порядка.