Цивилизация хаоса. Философия, публицистика, проза и эссе

В который раз я убеждаюсь в том, что люди, лишь считающие себя мыслящими, более ценят жизнь саму по себе, чем привилегии (комфорт), которые она предоставляет, либо цели, которые она позволяет достичь. Оказывается, подобная чушь была озвучена ещё в 1915 г. неким Альбертом Швейцером, немецким философом-гуманистом, в основном принципе его этического учения, сформулированного как «благоговение перед жизнью» (нем. Ehrfurcht vor dem Leben), которое «содержит в себе три элемента мировоззрения: смирение, миро- и жизнеутверждение и этику».

Именно с него и следует начинать рассмотрение дальнейшего распространения модели низшего гуманизма в качестве отправной и далее ставшей основой для всех известных в мире тираний – от национал-социалистической до коммунистической. Именно благоговение перед жизнью стало фундаментом для вживления всевозможных импринтов страха её потери либо уменьшения её функциональности – в качестве противопоставления стилю жизни, её эстетической и целевой направленности.

Проще говоря, под страхом потери жизни или даже свободы ею распоряжаться человек готов смириться с любыми её ежедневными «некритичными» тяготами и лишениями – на радость культурным распорядителямй, отвешивающим оптом и в розницу так называемые общечеловеческие ценности. Эта масштабнейшая подмена гуманистических понятий, осуществившаяся в прошлом веке на рубеже самых кровопролитных войн человечества, лишь закрепила статусность жертвенности как высшей формы проявления благоговения перед жизнью, таким образом, почти окончательно отбросив в качестве балласта любые эстетические и целеполагательные претензии. К чему это привело?

Тирания жизни в качестве необсуждаемой ценности под приторной маской любви, лицемерие, возведённое в степень, – вот что в итоге получило человечество, сделавшее ставку на количество и процесс, а не на качество и результат. Благоговение перед жизнью – это и есть торжество той самой «лжи во спасение», триумф молей, микробный экстаз победивших паразитов. Но победа эта мнимая, а битва продолжается до сих пор – битва массового бессознательного с субъектным коллективно-разумным. Сражение низше-гуманистических отговорок с принципами высшего гуманизма.

Есть ли жизнь при жизни –

вот в чём вопрос

Все эти удивительные истории о жизни после смерти, равно как и попытки заглянуть за её порог, обычно будоражат умы малообразованных средних людей, сознательно игнорирующих тотальную бессмысленность собственного существования.

Бесспорно, они также представляют особый интерес для иных набожных личностей, чересчур буквально воспринимающих всевозможные «святые писания», в которых богато излагается данный вопрос.

Вязкая серость будней, имеющая своим концом унылую пьянку на кладбище с последующим яростным дележом скромного имущества покойного, невольно ставит вопрос совершенно иным образом: а есть ли жизнь при жизни? Да и что есть такого особенно в «жизни» обычного человека, чтобы ей иметь смысл длиться дальше, пусть и в несколько иной форме?

Сейчас бытует модное мнение, что, мол, человек как довольно сложная энергоинформационная структура не может пропадать «просто так», что закон сохранения энергии (информации), которая на квантовом уровне есть одно и то же, работает и в отношении людей.

И если допустить, что данный закон работает, то можно предположить, что человек после своей физической смерти, неизбежно теряя определённую информацию как минимум структурного характера, прежде всего вследствие распада его носителя (тела), обретает некое сохранение или «спасение» (как это трактуют некоторые религиозные конфессии) в виде энергии (информации), уходящей в общий круговорот проявленной реальности.

Принцип относительности (релятивизма), полагающий каждого отдельного индивидуума своеобразным отражением, слепком всего мира в целом, неизбежно приводит к тому, что как таковой смерти вообще не существует, несмотря на то что физические носители отдельных людей погибают, но мир при этом остаётся как бы неизменным.

И подобно тому, как земля подпитывается телами умерших людей, некая сфера, ответственная за поддержание базовых структур мироустройства, по идее, должна подпитываться тем, что именуется «душой». Но если в проявленном мире нет смерти, то, соответственно, нет и жизни.

А что же есть, спросите вы? Ответим – есть вечное увядание, скатывание, деградация и устаревание, для большинства жителей «этой планеты» проходящее в массово-бессознательном, полусомнанбулическом, зомбированном состоянии.

Поэтому в действительности, несколько отличающейся от политкорректной и удобно-общепринятой, мир как замкнутая структура неизбежно деградирует вместе с подавляемым большинством своих атомарных минивоплощений – людьми, к тому же являющимися неизбежными и практически обязательными его жертвами, вынужденными его подпитывать.

Собственно, мир – это и есть Демиург, пожирающий собственных детей во имя некоего «общего блага», оценить несуществующие «прелести» которого к тому же вряд ли будет возможно кому-либо – как при «жизни», так и после «смерти».

Постструкт

Постструктурализм – это не только политические дискурсы от системных провокаторов, секреты успешного бизнеса от мошенников, психоанализ от психов и религиозные откровения от наркоманов. Это ещё и возможность многократно повторять всё вышеупомянутое без малейшего опасения быть раскрытым, схваченным за руку, попавшимся на болезненной, повторяющейся внутренней противоречивости. Потому что само по себе восприятие реальности средневзвешенным участником глобальной (теперь уже) игры более не зависит от внутреннего набора традиционалистских лекал или же запредельной устремлённости, целеполагания – теперь всё определяется загрузкой внешнего контента, (ре) генерировать который бросились все кому не лень.

Надо ли рассказывать отдельно о том, что проверять, кто, что и когда говорил, также не имеет более особого смысла – хотя бы потому, что буфер обмена, «оперативная память» обычного юзера сократилась с объёма небольшой домашней библиотеки до краткого списка ссылок в браузере, но картинки ещё «заходят» довольно быстро, а лонгриды скорее идут для общей информационной разгрузки, нежели для смысловой переработки. Поэтому имеет смысл давать намёки, подводить к осознанию, прокалывать «пузыри» уютных пользовательских мирков. Пусть это и болезненно, но безусловно перспективно.

В отличие от постмодерна, являющегося своего рода компенсационной отдачей от предыдущего модернистского рывка, информационное разжижение постструкта становится новой «традицией» для «тел без органов», оболочек, наполненных розовой пеной эмоционально нейтральных оттенков. Любые другие категории качества сводятся к примитивному, слабому «да», произносить которое уже совсем не обязательно. Да и ставить лайк теперь всё чаще полагается излишеством. И даже коты порой выглядят куда умнее своих хозяев уже тем, что постоянно молчат, хотя я всегда подозревала в них огромный скрытый интеллектуальный потенциал.

От «не забудьте выключить телевизор» до «всегда онлайн» прошло каких-нибудь 30 лет, при этом общая способность к поглощению, анализу и усвоению информации сократилась быстрее, чем успела подойти её новая, качественно переработанная волна. В итоге пошёл обратный – дезинформационный – процесс. Как это и ни прозвучит парадоксально, но сейчас определиться с истиной становится тем сложнее, чем больший выбор источников информации предлагается.

Разумеется, я ни в коем случае не являюсь сторонником различных запретов, нет, потому как вопрос выбора приоритетных информационных путей и способов анализа поступающей информации лежит исключительно в области субъектности. И соответственно, субъектная инициатива может и должна стать определяющей для всего остального общего, обозримого информационного поля.

Фундаментальное преодоление страдания

«Отсутствие страданий – благо, даже если это благо не испытывается кем бы то ни было». Это цитата Дэвида Бенатара, одного из сторонников антинатализма. И он совершенно прав. Из этой идеи следует то, что Небытие (Ничто) – субъектно. Соответственно, есть не только Субъекты Бытия, но и Субъекты Небытия, то есть буквально – нерождённые и есть Субъекты Небытия.

Я давно постулирую мысль: если имеется хотя бы малейшая вероятность страдания каждого родившегося разумного человеческого существа, то сия вероятность потенциально превосходит все возможные блага. Как то, например, момент и ужас рождения (родовая травма), болезни, смерть, бедность (напомню, что большинство населения Земли живёт в относительной бедности) превосходят в своей концентрации негатива весь спектр возможного позитива – от простейших гедонистических удовольствий до идеалистических теорий, и вовсе превращающихся в пустые абстракции.

Так, например, неизлечимо больной человек в подавляющем большинстве стран не может уйти из жизни добровольно (посредством эвтаназии). Он вынужден испытывать страдания во имя абстрактной ценности – жизни. Воистину можно сказать, что такой человек приносится обществом в жертву.

Мы видим, что в настоящем у жизни есть приоритетное право не только над «нежизнью» (небытием), но и над индивидуумом, субъектом, гражданином, тогда как в приоритете должна стоять личность, её интересы и её блага, выражаемые в конкретном материальном эквиваленте. Отсюда кстати следует и идея БОД (безусловного основного дохода) как концепция избавления от любой из форм принудительного труда – как физической, так и экономической.

Пересмотр фундаментальных философских истин (системных и государственных в плохом смысле, а значит, антииндивидуалистских и античеловечных) повлечёт за собой качественное преобразование всего социума в глобальном масштабе, избавляя его от ненужных, а главное – бессмысленных страданий.

Я хочу быть манекеном

Я хочу быть манекеном —
Бледным, длинным, без груди.
Бытие, что было бренным,
Оставляя позади.

Целлулоидным, кислотным
И тотальным манекеном,
Что был создан не животным —
Химикатами Маккенны,

Не божественным, не жено-
Ственным, и не нежным в неглиже.
Я хочу быть манекеном,
Да и, впрочем, я уже.

Мир пластмассовый, как плен твой
Мне приятен, мёртвый век!
Каждый станет манекеном,
Кто давно не человек!

Вчера на одном мероприятии речь зашла о таком философском атавизме, как сверхчеловек, и я поймала себя на мысли, что вижу больше сверхчеловеческого в журнальных гламурных дивах, в лолиточных принцессах и подиумных мраморных, почти бесполых юношах, чем в метафизических проекциях ницшеанцев. Я не вижу в себе ровным счётом ничего, что стоило бы преодолеть, ибо идеологически и мировоззренчески я идеальна, но многое бы хотела переделать просто на техническом уровне. Как переделывают кукол или вещи.

Удивительно, что современная философия или даже религия не дозрели до таких универсальных концептов, как, например, идея Сверхвещи. Ведь Сверхвещь и универсальней, и интересней сверхчеловека (лучшего среди равноубогих) в принципе. Или же, как говорила одна красивая писательница: «Зачем мы что-то пишем, зачем все эти герои романов, когда мимо проезжают эти совершенно сногсшибательные „Лексусы“ и люди, сидящие там, ничего о них не знают?»

Смерть традиционализма

Традиционалистская концепция мира, господствовавшая до относительно недавнего времени, основанная на вынужденной некритичности, которая, в свою очередь, проистекает из религиозного сознания при полном отсутствии актуальной информации, потерпела полное фиаско. В настоящем целиком и полностью господствует реальность, в которой любые события и явления, отражаясь в информационных потоках, присутствуют буквально «здесь и сейчас». Отсюда задача управляющего этой реальностью – научиться выделять основные, главные, актуальные её факторы. При этом сознание «оператора» должно базироваться на идентичности, лежащей за её пределами. В противном случае он рискует стать «заложником жанра», ведомым объективной средой, ранее персонифицируемой в виде «бога».

Очень часто люди, испытывающие ностальгию по прошлому, сокрушаются по поводу отсутствия «великого» в настоящем. Однако великое всегда (!) персонифицировано, то есть субъектно. Великая эпоха, например, – это исторический миф. Тогда как великий человек – это реальный субъект, который объективировал доступный его разуму и ресурсам участок реальности. В ностальгии, в ретроспективном мышлении априори есть нечто пораженческое. Традиционалисты, воображая себя в неких «идеальных» временах, полагают, что лишь ничтожность времён нынешних не даёт им развернуться в полный рост, хотя дело далеко не во времени, а в них самих. Их сильно фрустрирует отсутствие сопричастности, тогда как сопричастность – феномен социалистического общества (массового действия). Признак субъектной недостаточности.

Бесполая политика

Метафизика – беспола. Идея – беспола. Политика – во многом проекция метафизики, её проявленность – также беспола. Гендерные инсинуации вокруг носителя политической идеи выглядят жалко и отвратительно. Проплаченный троллинг содержит в себе предсказуемое: пресловутые мифические «деньги госдепа» и гендерную составляющую, например идиотический посыл «ищет кого-то» и прочие уже совсем желтопресные домыслы с эротической (мягко скажем) составляющей.

К слову, сексуальность или эротичность политического – пропагандистский атавизм начала века, широко применявшийся тоталитарными режимами, от сталинского до гитлеровского. Ныне эротизм в политике – скорее моветон и излишество. Более актуален он в рекламе, но и там медленно, но верно уходит на периферию, вытесненный рациональностью, бодипозитивом, политкорректностью и прочими актуальными тенденциями, что не хорошо, не плохо, но есть свершившийся факт.

Манипулируемый «герой»

Нет более обесцененного не за столетия, но за десятилетия понятия, чем герой. Притом – верно обесцененного, что редко случается с позитивно-«сакральными» образами («верно» следует понимать как «правильно», «рационально», «в духе времени»). Герой – всегда не субъект, но манипулируемый объект. Герой – относительно кого-то. Но не для самого себя.

В последнее же время мы видим исключительно социального манипулируемого героя (пассионария).