Морозная река

– Почему же удивился, – Лёльке было как-то неприятно это слышать, – Вообще-то мы давно встречались, ещё в Москве… Да и вообще, сам-то он хоть женат, Морозов этот?! Тоже, про всех ему дело есть! Ничего не быстро мы поженились! Почему все только и намекают, что мы поженились по какой-то причине… я понимаю, что некоторые подозревают, что я в положении, потому мы и расписались! Надеюсь, удивятся, что это не так!

– Да брось ты про это думать, мало ли про кого говорят. Да про всех что-то со скуки выдумывают, чем тут ещё заниматься! – махнула рукой Светлана, – Но вот Морозов как раз не такой человек, чтобы придумывать сплетни. Мужик он серьёзный, немало в жизни горя хлебнул. Он ведь не сразу в нашу глушь приехал, в Ленинграде жил. Мне про него Лёша рассказал… Морозов ещё в институте предложил какие-то новые методы геологоразведки, даже из Москвы специалисты приезжали к ним на кафедру. На последнем курсе женился, жена дочку родила, а когда девочке было два годика всего, жена как-то не уследила, и девочка из окна выпала… Представляешь, какое горе! После жена уехала к родителям, не смогли они видимо оба через это пройти. А Морозов сюда, в нашу глушь перебрался. Что и немудрено… в работу с головой! Так что зря он ничего не делает, всему есть причина. А сколотить команду в экспедицию, чтобы люди между собой сработались – это перед походом первое дело.

– Я думаю, это была случайность, что Володю сняли, – ответила Лёлька, – И скоро всё выяснится.

Да, слишком уж долго «висел» этот вопрос в воздухе, почему же сняли Володю с похода, какова тому причина. Лёлька понимала, что рано или поздно ей придётся спросить про это мужа, но Володя и сам это знал, как оказалось.

Как-то вечером, вернувшись из штаба, Володя принёс с колонки воды, повесил на крючок свою пропахшую лесом и дымом куртку и протянул к печке озябшие руки.

– Сегодня с Морозовым говорил, – сообщил он собирающей ужин жене, – Сказал, что я сюда работать приехал, как все, а не в игрушки играть! И у меня теперь семья, дело серьёзное. Он согласился, что поспешил меня тогда с похода снять!

– Правда? – Лёлька очень обрадовалась такому известию, – А что сказал, почему снял то?

– Сказал, что подумал, будто я ещё не готов… к такому длительному походу, и с бригадой мало знаком, – Володя не смотрел на жену, подкладывал в печь поленья и неодобрительно качал головой, как бы осуждая поступок начальства, – Говорит – не стал рисковать и дал мне время осмотреться получше в профессии. Наверное, думал, что я уеду отсюда после снятия. А вот взял, да и остался! И докажу ему, что он во мне ошибался!

После этого разговора душа Лёлькина совершенно успокоилась. Мало ли, какие бывают случайности! И на Морозова она обиды не держала – считала, что тот был по-своему прав. Сколько он перевидал народу, кто сюда приезжает работать, и верно он рассудил, если есть сомнения – лучше не рисковать. И за Володю своего была горда, что не отступился, не бросил всё и не уехал, а решил доказать всем, и самому себе, что чего-то да стоит.

И даже порадовалась Лёлька, когда узнала, что в начале лета Володю отправляют в экспедицию. Южнее Ключевой, через Морозную, на гряду. Значит, уверен теперь в её Володе командир геологов, и всё у них будет хорошо. Хоть и томила душу грядущая разлука, а всё же голова понимала, что так и должно быть.

И теперь с гордостью рассказывала Лёлька маме в шуршащую трубку такие новости про их жизнь, спокойно было на душе.

– Так что в отпуск я одна приеду к вам, – говорила Лёлька, – Володя как раз уже уедет, мы это уже обсудили.

– Это хорошо, я рада что у вас всё налаживается. А что жильё, ничего не предвидится поудобнее, без печки? Я видела, там ведь есть двухэтажки, вот бы там вам хоть квартирку.

– Пока нет распределения квартир, Володя спрашивал. Сейчас и общежития то не всем хватает, новеньких, кто после учёбы распределился, селят во временный барак.

– Может быть, вам хоть поискать перевод, сюда, поближе, – с надеждой сказала мама, – Можно отца попросить, чтобы по знакомым узнал, может быть, через кого-то это можно сделать…

– Мам, ну что ты, ведь ты была здесь, всё тут хорошо. Может быть когда-то и переедем, а пока работаем! Ребята здесь хорошие, знаешь, сколько едут после окончания учёбы?! Здесь жизнь, совсем другая, не как в Москве! Здесь все знают, что большое дело для страны делают. Ты читала, недавно вот про нашу Ключевую даже в газете писали, в «Труде»! Что новое месторождение нефти открыли!

– Ладно, ладно, я просто внуков понянчить хочу, чтобы не за три-девять земель до них было.

– Мам, а папа дома? Я его спросить хочу…

– Нет ещё, с работы не вернулся, а что такое?

– Я хочу спросить, когда я в отпуск приеду, сможет ли он меня свозить к Володиным родителям, – вздохнув ответила Лёля, – Всё же это не правильно, что ни я их ни разу не видела, ни они меня. Какие бы ни были, это его родители.

– А сам Володя что говорит по этому поводу? Нехорошо, если ты это придумала сделать без его ведома.

– Он сказал: «Делай, что хочешь. Если так хочется – поезжай, посмотри!», и больше не стал это обсуждать. Я думаю, что нужно… Как-то это не хорошо будет, если я не приеду. Может быть помощь нужна какая-то.

– Ну, если так, то я думаю папа согласится тебя свозить. Только одну я тебя не отпущу, с тобой поеду. Всё же они мне сватья, тоже хочу познакомиться.

Жаркое лето пришло в Ключевую. Вообще, Лёлька не перестала удивляться тому, как резко здесь сменяются времена года. Володя давно убыл в экспедицию, сама она собирала вещи и уже договорилась с Григорием Векшиным, что тот отвезёт её на станцию. Впереди был долгожданный первый Лёлькин отпуск. И уже куплены сувениры и гостинцы для родителей, заботливо уложены в чемодан кедровые орешки и чай из таёжных трав – подарок Глафиры Трифоновны для Лёлькиной мамы.

И жизнь казалась такой лёгкой и радужной, а счастье – всеобъемлющим. И думалось Лёльке, что теперь так будет всегда…

Глава 11

Незаметно летело время, вот уже больше года прошло с того самого момента, как Лёлька собиралась в свой первый отпуск. За это время она стала опытным сотрудником Ключевской больницы. Гладков, обычно скупой на похвалы, всё чаще отмечал её старание и самоотверженность, одобрительно поглядывая на неё поверх очков.

И уже привыкла Лёлька к размеренной, словно вода в тихой реке, жизни в Ключевой. Побывала в райцентре и знала теперь, что и где покупать, заказывать, и вообще, как обустраивать свою жизнь. Лёлькины родители за это время тоже успокоились и перестали так волноваться за дочь, признав наконец, что она вполне готова жить самостоятельно.

Светлана вышла замуж за своего Алексея и к грядущей зиме молодая пара ждала пополнения, теперь подружки живо обсуждали «малышовое приданое» и прочие семейные заботы. Вот только Глафира Трифоновна Лёльку огорчала – простудилась сильно и пыталась убедить встревоженную Лёльку, заглянувшую проведать бабушку, что ничего страшного нет, вот заварит травок и липовый цвет, и всё пройдёт.

– Нет, нет и нет! Я сейчас же вернусь на работу и запишу в журнал вызов, чтобы к вам пришла фельдшер! – строго сказала Лёлька, – Травки травками, но я и отсюда слышу, какие у вас хрипы, это нехорошо!

Лёлька думала, что умудрённая жизненным опытом Глафира Трифоновна по-доброму высмеет её, девчонку, и не станет слушать советов. Но баба Глаша этого не сделала, она зябко повела плечами, укутанными пуховой шалью и сказала, прокашлявшись:

– Что же, если считаешь, что нужен доктор, так тому и быть. Что же я, другим советы даю от помощи врачебной не отказываться, а сама талдычу – травки, травки.

После визита фельдшера Екатерины Фёдоровны Лёлька немного успокоилась, и хватила бабу Глашу за благоразумие и дисциплинированность, с которой та решила исполнять назначения фельдшера.

– Ну, присядь уже, отдохни, Лёлечка, – позвала Глафира Фёдоровна свою гостью, – Спасибо тебе, что за докторшей сбегала, самой-то мне зябко на улицу выходить. Вроде бы еще не холодно, а ветер осенний, злой. Давай-ка вот, с медком чайку попьём, сейчас налажу.

– Вы посидите, я сама чайник поставлю, – Лёлька взялась за ковш, налить воды, и включила плитку, – Вам полежать нужно после укола.

– Да что же тебе, весь день со мной возиться, чай, муж, дом – свои заботы есть. Сестра у меня скоро вернётся, в райцентр поехала к сыну, с внучком помочь. Поможет, справит, что нужно, не переживай за меня.

– Ничего, всё успею. Володя всё равно еще три недели в тайге, так что и мне с вами не скучно, – улыбнулась Лёлька.

– Что же, как у тебя дела, расскажи.

– Да всё хорошо, работаю. Дома вот печку побелила, как вы научили. Думаю ещё разрисовать узорами, чтобы поярче, повеселее была. И всё думаю, скорее бы зима, снег, у меня лыжи давно готовы, с прошлой зимы.

– Ты смотри, я тебе и в прошлую зиму говорила, не уходи далеко на лыжах-то, тут ведь тебе не Москва. До соседнего села-то почитай сколько вёрст? Все сорок будут, а то и пятьдесят. И зверь ходит, а то кто и похуже зверя может встретиться…

– Это кто же, похуже зверя?

– А то не знаешь, что в сибирской-то тайге… тюрьмы да остроги всю жизнь тут были, да и сейчас никуда не делись. Бывает, кого и не досчитываются, да и ловят не сразу. Да и после того, как срок отбудут, куда им ехать, чаще здесь и остаются. Всё же места у нас глухие, вот и говорю – не ходи одна в тайгу, вокруг посёлка катайся на лыжах своих.

– Спасибо, Глафира Трифоновна, – с нежностью ответила Лёлька, ей была приятна искренняя забота, но на самом деле она подумала, что давно уже прошли те времена – острогов и страшных каторжников, канули в лету, остались строчками в исторических книгах.

– Что, как жизнь семейная, всё ли хорошо? Научилась рыбник печь?

– Да, научилась, спасибо за подсказку, – рассмеялась Лёлька, вспомнив не совсем удавшийся однажды эксперимент с выпечкой в настоящей печи, – Да и в остальном всё хорошо.

Ничего не ответила Глафира Трифоновна, чуть кивнула и подлила кипятка в свою чашку. Наверное, не получалось у Лёльки скрыть потаённую грусть в глазах, но говорить сейчас об этом ей не хотелось. Уютно трещали дрова в печи, душистый чай с лесными травами согревал и успокаивал душу.

Лёлька убедилась, что бабушке Глаше лучше, жар спал и дыхание стало легче, и засобиралась домой. Попрощавшись и пообещав, что завтра после работы она снова заглянет проведать её, Лёлька отправилась домой.

То ли осенние пейзажи, уже немного унылые и сероватые, навеяли грусть-тоску, то ли на то были у неё свои причины, а только загрустила наша Лёлька. Смотрела на низко бегущие облака, которые казалось вот-вот зацепятся за верхушки елей за речкой, на мутное солнце, проглядывающее сквозь эти седые облака. И хотя могучий, величественный лес еще стоял в золотом осеннем наряде, который подчёркивала тёмная хвоя елей, это великолепие не радовало Лёльку. Да, всё верно заметила Глафира Трифоновна, только ничего об этом не сказала… грустно было у Лёльки на душе.

Она думала о том, что в последнее время Володя… очень отдалился. Он просился в каждую экспедицию, рвался поучаствовать во всём, даже если только вернулся и ещё не успел толком отдохнуть. И Лёлька бы поняла мужа, и могла бы оправдать всё это его увлечённостью своим делом… но даже в те редкие дни, когда Володя был дома, он всё равно будто был где-то далеко, не с ней.

Их совместные вечера, и без того такие редкие, теперь проходили так, словно каждый из них был… один, сам по себе. Володя почти не слушал того, что рассказывала ему жена, рассеянно кивая и отвечая невпопад. Он ел то, что приготовила жена, но мало обращал внимания на то, что находится в его тарелке, а потом раскладывал на столе какие-то карты и записи, включал настольную лампу и сидел до глубокой ночи, пока усталая на работе Лёлька не засыпала. Иногда, очень редко, он словно просыпался от своих мыслей, и тогда они шли в гости к Мише Пантелееву или к кому-то из друзей, иногда отправлялись на новый фильм или концерт по случаю какого-нибудь праздника.